в раю скучно, на земле плохо, в аду больно (1/2)
My teeth are yellow, hello world </p>
Would you like me a little better if they were white like yours? </p>
</p>
Конца света не случилось. Официально. Для Азика он наступил еще в тот день. Пробежка по московским улицам с разбитой в кашу башкой, когда никто, сука, никто не останавливается тебе помочь, путая с мефедроновым торчком, останется в памяти еще на долгие-долгие годы. Хотя, какие долгие?
По документам — 24 года. Сколько там люди живут? Мужчины — лет 60-70. По сравнению с тремя тысячами, которые уже были за плечами, это — отстойная шутка дьявола. Буквально.
Человеческое тело оказалось слабым. Оно болело и ныло. Хрустели коленки, невовремя вставал член, ныла спина, болела голова. Тошнило. Тошнило — с завидной регулярностью. Буквально воротило от еды.
Если выйти в сильный холод без шапки, то может надуть в уши. Еще была температура. Когда болеешь — ломает вообще все тело, как на адских пытках, даже если на градуснике всего 37. Горло саднило, оно краснело, иногда там появлялись какие-то мерзкие белые штуки.
Прыгать особо тоже нельзя. Если высоко — поломаешь ноги, если не сильно высоко — можешь потянуть эти, как их там, связки. Заебывать будет еще неделю-две-три. В травматологии с потянутой связкой, где нужно отсидеть огромную очередь и переругаться с сотней переломанных на гололеде бабулек, вообще чуть было не послали, но потом сжалились — наложили повязку. Отправили ковылять домой.
Азик критическим долбоебом никогда не был, и квартира-тикток-хаус принадлежала полностью ему. С этими ужасными людскими документами. В аду тоже была бюрократия, не так жестко, но опыт имелся. Соломка была подстелена.
Но вот подняться в спальню по лестнице — отдельное большое приключение. Ставишь ногу так — болит, ставишь по-другому — тоже болит, и в конце концов приходится забираться в раскоряку на четвереньках.
Еще, оказывается, за крашеные волосы можно получить пизды. Без демонических сил драться было трудно, но в единственную (пока что) такую доебку удалось себя отстоять. Лицо тоже болело.
Людской мир, когда ты сам человек, был вовсе не таким прикольным и забавным. Люди теперь были не падшими существами, а почти что родственниками, такими же, как он. Хрупкими и несчастными. Их страдания больше не казались глупыми. Это было по-настоящему больно.
Саднящее ощущение в груди не покидало Азика с того самого дня. Оно скреблось, ныло и не давало спокойно спать. А спать теперь нужно было не менее восьми часов, иначе, сука, тоже становилось плохо. В груди как будто было очень и очень пусто. Там билось сердце, качалась кровь, если порезать руку — кровь вытекала, такая красная и тягучая. Человеческая. Но сердце не заполняло дыру, оно существовало как-то отдельно в этой мясной непонятной тушке.
Даниэль не приходил в голову первый месяц точно. Первый месяц — был самый тяжелый и ужасный. Потом — легче, потом как-то привыкаешь. Ангелы уже давно вознеслись, получили свои небесные медальки и отдыхают заслуженный ангельский отпуск. Наверное, они даже не вспоминали о нем. Да какие они — он.