Глава 15.2 (1/2)

***

Бриз позабыл обо всем, о том, как хотел улететь, о том, что теперь Лир не хотел его видеть. Ничто не имело значения.

Только страх, захлестывающий с головой ужас от мысли, что — все. Что Лир мертв, погиб из-за того, что Бриза не было рядом, и уже ничего не изменить, ничего не исправить, и этот взгляд — сверху, на худое тело в мантии из тумана — на самом деле последний.

Бриз метнулся вниз, к нему, сердце колотилось где-то в горле. И звенела внутри мысль: живи. Лир, пожалуйста, ты только живи.

Ветер полетел следом, Бриз плюхнулся на колени — разбитые мраморные плиты были мокрые от крови — потянулся своей силой, пытаясь ухватить туман, который вытекал из ран Лира, вернуть обратно. Не получилось. Раны были рваные, страшные, и сквозь них кое-где проглядывали белесые кости.

— Лир, — не получилось позвать его громко, голос дрожал, срывался. И Бриз не знал, что делать. Зажать раны? Можно ли их трогать?

Всего час назад казалось, что нет ничего хуже ненависти Лира. А теперь Бриз думал: пусть ненавидит. Пусть ругается, пусть выгонит.

Только бы жил.

Но ветер Бриза не мог ему помочь, оказался абсолютно бесполезен. И мелькнула мысль — но ведь мог помочь страх, Лир же питался страхом, использовал его, чтобы стать сильнее. Нужно было только передать этот страх.

Бриз наклонился ниже, прижался лбом ко лбу Лира, постарался вложить этот ужас — что все бесполезно, что не будет для Лира никакого после, ничего уже не будет — постарался вспомнить все свои страхи. Кожа Лира, обычно такая горячая, в этот раз показалась ледяной, какой-то ненастоящей.

— Очнись, пожалуйста, очнись.

Лир сделал глубокий судорожный вдох, захрипел, и вдруг открыл глаза, дернулся прочь с шипением. Черные глаза на побелевшем, будто выцветшем лице казались огромными.

Бриз понял, что Лир ударит, за мгновение до того, как тот замахнулся. Черные когти летели в лицо, но не было ничего кроме облегчения.

Жив.

Лир был жив.

Бриз зажмурился, ожидая боли, съежился.

И ничего не случилось. Ни боли, ни удара.

Он рискнул открыть глаза — из мантии Лира выходили длинные шипы, острия и кончики когтей замерли в сантиметре от лица Бриза. Пальцы едва заметно дрожали.

И Лир, оскалившийся, раненный Лир казался зверем в капкане. Бриз однажды видел волка в лесу, и долго пытался освободить. Тот щелкал на него зубами, дергался прочь. Бриз так и не смог ему помочь, улетел, понимая, что оставляет на верную смерть, и все время оборачивался. Никогда больше не возвращался в тот лес.

Лир медленно убрал руку, шипы его силы втянулись обратно в обрывки мантии. И голос, когда он заговорил, шелестел:

— Не трогай меня.

Бриз подался назад, примирительно поднял руки, осторожно, чтобы не спугнуть, отозвался:

— Прости. Прости, я знаю, что нельзя. Просто перепугался. Ты же… Лир, тебе же нужна помощь. Давай я позову Калема, или Пушка. Или Малику, Ламмара, кого угодно.

Он говорил слишком много, и слишком быстро, слова рвались изнутри, потому что только они и отгоняли страх, и мысль о том, что раны Лира все продолжали кровоточить, и ему не становилось лучше.

— Я мог тебя убить, — резко сказал Лир, зашипел, и прижал руку к одной из ран. — Ты хоть понимаешь это?

Бриз понимал — умом, как-то равнодушно и отстраненно, и даже бояться этого не мог. Лир ведь не убил. Даже в таком состоянии, только придя в себя, израненный и увидев над собой осколок Карна — остановился в самый последний момент.

И ветер шепнул изнутри слова, которые Бриз не смог удержать:

— Нет. Лир, ты бы меня не убил. Ты не хочешь меня убивать, — что-то могущественное, вне времени, принесло ему знание, безусловное и древнее. — Ты не убил бы меня даже тогда, сто восемьдесят лет назад.

Лир вздрогнул, отпрянул и оскалился сильнее:

— Ты этого не знаешь, юный Бриз. Ты ничего не знаешь.

Но Бриз знал, видел Лира разным, чувствовал его.

Чувствовал себя с ним связанным, как невидимыми прозрачными нитями — связью, которая не исчезла бы, куда бы он не улетел и что бы ни делал.

«Ты будешь помнить меня, а я тебя», — так они договорились.

Бриз знал, что никогда не сможет его забыть. И куда бы ни улетел, никогда не перестанет по нему скучать.

— Ты наивен, — резко сказал Лир. — Ты молод и глуп. И думаешь, раз я не ударил сейчас, я никогда не ударю. Я монстр, не забывай об этом.

Он казался таким злым, так отчаянно пытался оттолкнуть, но, наверное, внутри у Бриза что-то было не так, потому что ему в ответ хотелось только стать ближе.

— Конечно, монстр, — как мог мягко ответил ему Бриз. Просто чтобы не злить сильнее. — Ты очень сильный и очень страшный. А еще сейчас ты очень… раненый. Тебе нужна помощь, Лир. Я бы хотел помочь, но не знаю как. Могу только бояться. От этого же хоть немного легче? И Калема могу позвать, или Пушка.

Лир протяжно выдохнул, со стоном лег на ступени снова, и Бриз невольно подался к нему — поддержать, помочь. Не рискнул дотронуться.

— Не зови их, — глухо отозвался Лир. — Не хочу, чтобы меня видели таким.

— Ну, да, — тихо отозвался Бриз. — Пушок перепугается. А Калем будет злорадствовать, этого ты тоже, наверное, не хочешь.

Лир поднял руку, прикрыл глаза ладонью, сказал:

— Я делаю тебе больно. Почему ты еще здесь?

Бриз мог бы перечислить все те вещи, которые говорил Калем: о том, что опасно улетать — из-за Ламмара, из-за людей-зрячих вроде Адама и Кима. Но это не было правдой. Да и Лир спрашивал о другом.

— Потому что мне везде будет больно. Куда бы я ни улетел. А так ты хотя бы рядом. Когда ты рядом проще терпеть боль.

Лир зашипел снова, прижал вторую руку к ране сильнее, он явно мучился, но не просил о помощи, даже поесть не просил. Наверное, брезговал осколком Карна. Но Бриз все равно предложил:

— Хочешь, я дам тебе страха? Тебе нужно поесть. Станет легче.

Лир вздрогнул, ответил глухо:

— Карн однажды сказал то же самое. От меня почти ничего не осталось, только кости и обрывки тумана, а ему было весело. И он говорил, что мне нужно поесть, — он вдруг добавил, и даже голос прозвучал иначе, с чужими, неправильными интонациями. — «Ты так ослаб, мой Король Ужаса. Ты можешь умереть. Ты, наверное, голоден. Хочешь мой страх». Я закрываю глаза, и вижу его будто наяву.

В его голосе снова была ненависть, застарелая, больная. Горькая.

Лир не мог избавиться от нее, и она отравляла его изнутри будто зараза.

— Ему было страшно? — тихо спросил Бриз, хотя знал ответ.

Лир ответил, зло выдохнул сквозь заострившиеся зубы:

— Никогда. Ему всегда было весело.