16. Ты пела песню мне, но то была мечта (2/2)
— А ты их… «Чик»?
Она с широкой улыбкой на лице кивнула и повторила движение пальцами.
— Чик!
— А зачем?
— Чтобы мной не управляли, — она весело хмыкнула и посмотрела на него так снисходительно, словно Кирилл не понимал очевидных вещей, — Я стала свободной! А ты когда станешь?
— Ч-что?
— Когда ты избавишься от своих верёвочек?
Кирилл хотел было возразить, что у него-то этих странных нитей точно нет, но неожиданно ощутил острую боль в запястьях. Что-то впивалось в кожу… Он посмотрел вниз. На руках затянулись красные нити, но только они не обрывались, как у мамы, они шли вниз и на полу сворачивались клубочком. Пока он внимательно их разглядывал, что-то резко изменилось. Клубочек внизу зашевелился, нитки дёрнулись вверх — и вот уже руки Кирилла подняты кверху. Он задрал голову и увидел отца, равнодушного смотрящего прямо на него своими холодными глазами. Маму он, казалось, и не видел вовсе. Или попросту не обращал внимания.
— Я не хочу умирать! Нет! — ответил он матери. Он хочет избавиться от верёвок: они режут, обжигают кожу на запястьях и умаляют его достоинство. Но смерть за свободу… Нет, это слишком для него. Он не готов.
— А тебе и не нужно, — она снова улыбнулась и показала ножницы пальцами, — просто сделай «чик»! Давай же!
Он задёргал руками, пытаясь пальцами дотянуться до нитей.
— Кто сказал, что будет легко? — неожиданно запела мама, продолжая широко улыбаться, что делало её вид немного жутковатой, — Стремиться к небу из-под потолков. Я знаю, все будет хорошо. Кто сказал, что будет легко?<span class="footnote" id="fn_33151236_0"></span>
Мама исчезла так же резко, как и появилась. Кирилл только моргнул — а её уже нет. Зато та самая песня, которую она напевала ему, играла в динамиках.
Это был лишь сон?
Он на всякий случай проверил руки и автомобильные коврики. Никаких нитей не было. Осмотрел запястья. И на них пусто, никаких следов. За окном уже совсем посветлело. Кирилл посмотрел на время на дисплее телефона: шесть двадцать три утра. Да уж, отоспался в машине. Он завёл двигатель и выехал с практически пустой парковки.
Дома Гречкин откопал в старье, выкинуть которое рука не поднималась (любимые игрушки, мамины вещи), фотоальбом. Поморщившись, стряхнул пыль с обложки и принялся листать страницы. Это был мамин альбом, личный. И фото здесь были только её, совсем редко — совместные с Кириллом или с какой-то женщиной, которую Кирилл не помнил. Такая красивая… Его мамочка. Он с тоской осматривал её лицо, украшенное прекрасной полуулыбкой. Ни на одном из фото она не была так счастлива, как в его сне. Хотя… На то это и сон, что всё там не так, как в жизни. Нереально.
Он думал над её словами, хоть и понимал, что это — плод его воображения. Это не мамины наставления. Мамы нет уже давно. Но он упорно игнорировал это и размышлял над этими невидимыми нитями-верёвочками. Как же ему сделать «чик»? Очевидно, будет это нелегко. Но сложно не значит ведь невозможно? Кирилл искал пути решения.
Он хотел свободы, хотел взять свою жизнь под контроль, перестать чувствовать себя марионеткой в отцовских руках. Нужно это остановить, чтобы не кончить, как мама. Кирилл так боялся этого, боялся умереть таким же несчастным и сломленным, как мать, потратившим свою жизнь на сомнительные развлечения и вечно жалеющим о несделанном и ещё больше — о сделанном. Сейчас, пока он ещё мог, он должен был сделать то, что когда-то не смогла мама: взять ответственность за свою жизнь на себя.
Гречкин достал документы и, бросая нервные взгляды на камеры, перебирал все бумаги. Дом, в котором он жил, принадлежал отцу, но вот квартира на Невском была зарегистрирована на Кирилла и только. Машина тоже его. Счёт в банке… Можно сейчас ещё снять деньги с карт, сколько выйдет. На первое время хватит. А что потом? На что жить, когда эти деньги кончатся? Машину продавать не хотелось отчаянно. Это же его прелесть! Он любил её настолько, что избавился от всех прочих. Ох, зря! Сейчас бы их продать мог…
Но даже если он уговорит себя продать тачку, деньги конечны. Сбережения закончатся. Нужно ещё что-то… Сдавать свою квартиру? А жить тогда где, если придётся бежать из дома? Не, не вариант. Думай, Кирилл, думай!
Все варианты наталкивались на один непреодолимый барьер — отец. Даже если допустить, что Кирилла, не работавшего ни дня в своей жизнь, вдруг и возьмут каким-нибудь управленцем среднего звена в какую-нибудь приличную компанию, он там долго не протянет. Связи разгневанного отца лишили бы его любой мало-мальски хорошей работы. Уровень ниже брать не хотелось: Кирилл понимал, что на те зарплаты, что ему, без опыта и пока без высшего образования, могут предложить, он просто не выживет. Он с рождения не знаком с понятием «экономия» и никогда не слышал: «Киря, мы не можем себе это позволить!»
Отчаяние поднялось до критической отметки, грозясь вот-вот перевалить за неё и захлестнуть Кирилла полностью. Но должен же быть выход. Надо просто подумать подольше, и решение обязательно найдётся. Может, до спортзала прокатиться? А там на тренажёрах голова опустеет и заново осмыслить случившееся будет легче. Там, глядишь, и мысль здравая придёт на ум. А вдруг и Во… Вова! Блять, ну конечно, Вова. Как он сразу не вспомнил-то?! Не понял сразу?
Не нужно бежать от отца, всё равно не вышло бы. Ведь всё, что требуется, — это просто договориться. И с такими людьми, как его отец, придётся договариваться через шантаж. А как шантажировать человека, безумно помешанного на контроле и на своём «чистом имени»? Через осквернение этого самого чистого имени! У отца-то далеко не один скелет в шкафу припрятан. Кирилл всего не знал, но даже того, что он уже мог рассказать — про зависимость матери, про их отношения, неосторожные слова про некоторых партнёров или же додумать ещё чего — этого ведь достаточно, чтобы он напрягся. Но выложить это всё на каком-нибудь эфире по телевидению — Кириллу никто не даст. Периодические издания тоже отпадают. Но вот один конкретный, самый неподкупный (Кирилл пытался) блоггер… Мог бы ему помочь. Точнее, могла бы.
Великая и ужасная Юлия Пчёлкина. Обладательница шикарной фигуры, каких-то там журналистских наград и многомиллионной аудитории. И, что не менее важно, новая знакомая Вовы.
Кирилл набрал номер бывшего тренера.
— Вован! Дело есть.
— Ну? — послышался смешок. Видимо, Вова ждал подколки, но нет. Кирилл настроен серьёзно.
— Помнишь, ты говорил, что мне нужно обратиться за помощью?
— Ну? — в голосе послышалось беспокойство.
— Так вот: обращаюсь! Ты там про Пчёлкину рассказывал…
— Ну? — Вова настороженно его перебил.
— Что она там у тебя занимается, все дела, тыры-пыры.
— Кирюха, блять! Ближе к делу, — ещё настороженнее.
— Короче, очень нужны её личные контакты, — Кирилл прикрыл глаза, одними губами нашёптывая: «пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста».
— Чё? Нет! — Да блять.
— Оч надо, Вов. Дело жизни и смерти.
— Подробнее.
Кирилл посмотрел на камеру под потолком. А если микрофон всё же есть? Он и так себя подозрительно вёл, а тут… Нет, так не пойдёт. Гречкин поднялся с места, прижимая телефон к уху плечом и собирая документы назад, в папки и коробочки.
— При личной встречи. Ты сейчас где, в зале? — В ответ послышалось: «угу». — Ну тогда жди, скоро буду. Пчёлка-труженица не там ещё?
— Чего?
— Ну Юля, Пчёлкина!
— А, — понятливо протянул Вова, — понял. Нет, сегодня у неё нет тренировок.
Кирилл цокнул языком. Жаль, это жаль. Могла бы получиться более полезная поездка.
Он сбросил звонок и ушёл собираться. Решив забрать с собой сразу и часть наиболее ценных и близких сердцу вещей, Кирилл напихал в сумку любимую одежду, украшения, подхватил нужные документы и забрал мамин фотоальбом. Закинул всё это добро на пассажирское кресло и сел за руль.
Разговор с Вовой прошёл напряженно. Говорить так открыто о собственных страхах и слабости оказалось неприятно. Хотелось махнуть на всё рукой, развернуться и уехать назад, в свой большой и безопасный дом. В такие моменты, как назло, перед глазами всплывал образ матери из сна, жуткая улыбка и слова из песни. Да уж, легко точно не будет… Не соврала песня.
Вова слушал внимательно и, на удивление, оказался в общении куда более приятным, чем представлял себе его Кирилл после нескольких лет знакомства. Тренер не перебивал его рассказ, только кивал, давая понять, что вникает в монолог. Под конец он сочувственно похлопал Кирилла по плечу, предложил чай с яблочной пастилой и всё-таки дал номер Пчёлкиной, правда, спросив у неё сначала на это согласие.
Гречкин напрягся всем телом, когда тот звонил. Каждый гудок отдавался в позвоночнике слабой дрожью. Ну же… Так близко, решение так близко!
— Юлия, здравствуйте! Нет-нет, тренировка не сегодня, всё хорошо. Сегодня вы отдыхаете. Я у вас спросить кое-что хотел…
Кирилл сглотнул. Пожалуйста, пусть всё сработает!
— Отлично, спасибо большое! Спасибо! До встречи в четверг, — он отключился и, мягко улыбаясь, кивнул Кириллу. Есть!
Гречкин перепечатал себе номер, сверился несколько раз и сохранил контакт. Звонить сразу он ей не собирался. Всё-таки жила надежда, что отец согласится на его условия без необходимости сливать пронырливой журналистке и толику информации об их семье.
Остался последний, как он надеялся, шаг — переговоры. Желая оставить себе пути к отступлению, Кирилл решил, что лучше провести их на территории «врага», а потому купил билет до Москвы сразу, как вышел из спортзала. Нужно было действовать быстро, пока решимость не угасла.
Завтра! Всё решится завтра.