Часть 79 (1/2)

Жади смотрела на незваного гостя с широко распахнутыми глазами, защитно выставив перед собой канцелярский нож, конверт, который она им намеревалась открыть до этого, упал на пол, устланный плиткой, с характерным звуком, от чего девушка лишний раз вздрогнула, подскочив на месте. Она не могла поверить своим глазам: столько раз её предостерегали касательно Саида, предупреждали о возможных провокациях со стороны обиженного брошенного жениха, Жади и сама со временем поверила и тому, что Саид на неё глубоко обижен, и тому, что питает к ней чувства, и даже всерьёз боялась появляться в Фесе, изрядно напуганная мыслью, что где-то, пусть даже далеко за океаном, может жить человек, желающий зарезать их с Лукасом отцовским кинжалом, чтобы успокоить задетую гордость, а увидеть его в реальности таки не ожидала, этот человек будто существовал где-то очень далеко, в совсем другом мире, и столкновение с ним было шокирующим, на Жади будто вылили ведро ледяной воды.

Рука девушки мелко дрожала, сжимая всё так же твёрдо своё нехитрое ”оружие”, пока она настороженно наблюдала за Саидом, который как ни в чём ни бывало подошёл ближе и поднял с пола упавший конверт, положив на тумбочку рядом с другими. Он наблюдал за ней, будто хотел прочитать её мысли, не отводя взгляд, и Жади это даже возмутило, вопреки первой своей реакции, испугу от его появления здесь, она тут же вздёрнула подбородок и вызывающе просмотрела ему в глаза, якобы хотела сказать, что ничего не боится – ему её не запугать! Она пожалела, что не может подняться и если что не сможет даже убежать нормально, она и передвигаться-то может только на костылях из-за раненной ноги! И всё же, Жади была не из из тех, кто показал бы свою беспомощность.

В палате стояла звенящая тишина, нарушаемая только приглашенными звуками с улицы, из коридора. Молодые люди так и продолжали буравить друг друга взглядами, не говоря ни слова. А в голове Жади тем временем бился только один вопрос: что он забыл здесь? Неужели решил таки отомстить спустя столько времени за разорванную помолвку? Но это же вздор! Не говоря уже о том, что глупо что-то с ней делать в клинике посреди белого дня, где по пути в её палату его явно видели многие люди. Конечно, Латифа до сих пор странно замолкала, стоило ей случайно обмолвиться в разговоре с ней о чём-то касательно Саида, и всё отводила взгляд, будто бы чувствуя себя виноватой, как будто Жади и Саид, ни много ни мало, состояли в браке несколько лет, а на деле-то было иначе, Жади даже не знала этого парня! Для Латифы, прожившей большую часть сознательной жизни в Марокко, должно быть, устроенная помолвка приравнивалась едва ли не к браку, но сама Жади не воспринимала всерьёз навязанную помолвку, ей даже в голову не могло прийти, что Саид будет на этом зацикливаться столько времени. А мысли о ней Саид не оставлял уж очень долго: она это поняла не только по осторожным рассказам Зорайде и Латифы, случайному комментарию Назиры (в день, когда она была свидетельницей на их с Миру официальной росписи), или высказанному Мохаммедом возмущении в той памятной статье, якобы из-за неё его брат едва не сошёл с ума, даже не по замечаниям дяди, а по тому, что он как-то искал её на её рабочем месте в свой визит в Рио несколько лет назад. Разве нужно кому-то искать человека, от которого тебе ничего не нужно? Об этом визите Саида потом Жади сообщили не только любопытные сотрудницы клуба, всегда любившие посплетничать (без этого в женском коллективе никак), ей сказал сам Зейн, он же намекнул, что его друг не может успокоиться не потому что хочет как-то отомстить, а потому что Саида задевает в первую очередь, что она никак лично ему не объяснила ничего, не извинилась и не захотела поговорить даже по телефону, прежде чем разорвать помолвку. После этого Жади таки немного задумалась, а ещё вспомнила, что у неё так и лежало давно подаренное Саидом ожерелье, и эту вещь стоило бы вернуть, и она хотела, но просто напрочь забыла за всеми заботами. Она думала, отправляя ожерелье по почте, добавить записку, но всё казалось каким-то двусмысленным, а ещё была очень уж свежа память об интервью Мохаммеда, где он рассказывал, как Саида пришлось ловить в аэропорту с оружием (и тут уж он наверняка сказал правду, слова не были домыслами и теориями, как грязь, которую он вылил на её голову). Дядя Али, конечно, утверждал, что Саид человек разумный и никого убивать не собирается, да, он был задет разрывом помолвки, но уже оправился, занимается бизнесом и собирался жениться. И тем не менее Жали сомневалась. Вдруг она бы только подогрела интерес этого человека к себе, чего совсем не желала? Вдруг Саид решил бы, якобы она сожалеет о своём решении и потому пишет ему? Жади не собиралась извиняться за своё решение, разве что за то, что в общем-то ни в чём не повинный человек (кроме того, что ”делал предложение” её дяде, вместо самой Жади, и от него же получил ответ, отличный от её мнения) оказался в центре скандала, потому что не удалось раньше отменить свадьбу, не привлекая того же внимания, как это несомненно было, когда до торжества оставалась всего-то неделя и уже вовсю шли приготовления, о которых сплетничал весь Фес, как было в своё время перед свадьбой Латифы. Но строки никак не шли и она отправила только колье, скомкав в последний момент записку. Тем более, тогда Саид уже был женат, и как бы она выглядела, отправляя ему записки, в Фесе-то всё совсем иначе, не как в Бразилии, её действия легко могли истолковать неправильно!

И почему она, спрашивается, должна была извиняться? О какой свадьбе могла идти речь? У неё-то тогда не спрашивали, никто не хотел слушать, что она не желает этой свадьбы, а она, оказывается, должна просить прощения, у незнакомого человека! Они с Саидом даже не разговаривали ни разу, не считая, конечно, того случая, когда она позвонила ему и сообщила, якобы она вся в шрамах и у неё вставная челюсть! Не будь она так напугана прямо сейчас, вероятно, Жади рассмеялась бы, вспоминая этот случай. Конечно, сразу после отмены свадьбы в нём, как в любом восточном мужчине (собственно говоря, о восточных мужчинах Жади знала не так уж много, и больше по рассказам других; у неё не было знакомых мужчин в том же Марокко, не считая дяди Али и Рашидов, но их она видела только мельком, не считая Мохаммеда, под крышей которого пришлось жить короткое время после возвращения в Бразилию, ещё до её побега; был, конечно, ещё Зейн, но он явно жил не по обычаям и не был типичным представителем Востока), сыграла гордость, но со временем он же должен был успокоиться! По слухам, брат Мохаммеда добился успехов в бизнесе и женат на хорошей девушке, они любят друг друга. Чем больше времени шло, тем больше голос рациональности убеждал, что едва ли этот человек может столько времени таить на неё обиды, давно пора перестать опасаться его внезапного появления всякий раз, когда ему захочется приехать в Бразилию, и вот, когда Жади убедила себя, что можно успокоиться, он явился сюда, и это явно не случайность!

– Не нужно бояться меня, Жади,– впервые заговорил с ней Саид, не прерывая зрительный контакт.

Его голос прозвучал хрипло в тишине больничной палаты, как будто он не говорил вслух уже много месяцев. Пожалуй, какая-то часть него до сих пор не могла поверить, что он впрямь решился прийти сюда, увидеть её с глазу на глаз. Когда он последний раз по-настоящему видел Жади? Когда впервые увидел этот её горящий взгляд после её наглого звонка? Или когда надевал ожерелье ей на шею? То самое ожерелье, которое она позже ему отправила по почте... Это было не то же самое, что смотреть на неё на фотографиях, и даже не так, как было, когда он случайно увидел её в тот памятный день клинике, сама Жади тогда не заметила его, а вот мир Саида перевернулся. Даже испугавшись его появления, а она определённо испугалась, племянница сида Али не сдавалась и смотрела этим наглым вызывающим взглядом, пронзающим насквозь подобно удару тока. Странные чувства к этой девушке напоминали какую-то заразную инфекцию, время от времени дававшую о себе знать в то или иное время, и зачастую совершенно неожиданно. Саид не прекращал удивляться, что до сих пор не забыл Жади, которую и видел-то мельком всего пару раз, а ведь прошло уже около шести лет с тех пор, как она разорвала помолвку, но чувства, возникшие в своё время мгновенно, отказывались отпускать так же быстро и оставались незаживающей раной, которая начинала вновь саднить, стоило лишь приподнять повязку и пропустить немного воздуха. Но ведь он любил Рамилю, действительно любил! Чувство вины по отношению к жене неожиданно резко пронзило всё его существо. Вспомнилось, как совсем недавно она смотрела на него, прямо перед тем, как он ушёл, не выдержав её взгляд, после чего ноги сами привели его к Жади, с которой и началась вся эта история. Раньше Саид и подумать не мог (вопреки тому, что вырос в среде, где считалось нормальным многоженство), что возможно, чтобы в одном человеке жили чувства одновременно к двум женщинам, но тогда, раньше, казалось бы, целую вечность назад, до того, как его сожгли до пепла горящие вызовом глаза Жади, до того, как нежный взгляд Рамили, точно целительный нектар, точно прохладный дождь после месяцев засухи, начал возрождать его душу, успевшую превратиться в пустыню, это был вовсе не он, тот наивный юнец давно канул в пропасть разрушенных иллюзий, в мире коих жил до того; а теперь всё было иначе, и Саид не мог отрицать, что душа и сердце человека, пожалуй, способны уместить в себе много разных чувств к разным людям. Всё началось с Жади и её глаз, с её отказа выходить за него замуж... И теперь он может лично задать ей вопросы, мучившие его не один год, покончить с неизвестностью, что некогда едва не свела его с ума! Саид, вопреки чувству вины перед женой, не мог искренне сожалеть, что не боролся со своим соблазном. Ведь он знал, что рано или поздно увидит Жади, и особенно знал, что не сумеет с сдержаться с тех пор, как узнал, где её найти. Всё было решено заранее в тот самый момент, когда он подслушал тайный разговор жены Мохаммеда (он даже решил ничего не рассказывать брату, исходя из того, что тайна Латифы ему на самом деле очень помогла) и переписал адрес клиники, где находилась Жади, с листка, вложенного во французскую книгу рецептов в спальне Латифы. Вспомнилось, что его что-то смутило, за что-то такое зацепился его взгляд, что не давало покоя, но Саид очень быстро выбросил этот момент из головы и благополучно о нём забыл, не догадываясь даже, что увиденный им в шкатулке Латифы кулон некогда принадлежал его давнему приятелю Зейну, что был как никогда близок к разгадке самой большой тайны жены брата. Он вспомнит об этом месяцами позже, когда будет уже слишком поздно... А пока Саид полностью сосредоточился на девушке, которая не отпускала его даже сквозь время и расстояние, даже вопреки тому, что сама ничего к нему не чувствовала и выбросила всё его первое искреннее чувство на помойку, ни на минуту не задумываясь, сколько страданий ему этим принесла, как много он хотел ей дать...

– Я не боюсь тебя,– вызывающе ответила Жади, выше поднимая голову. Хотя её ответ совсем не вязался с тем, что нож она так и не опустила, явно намекая, что лучше ему держаться подальше, если он не желает столкнуться с не самыми приятными последствиями. Девушка злилась сама на себя, что так сильно испугалась его появления, но ни в какую не удавалось совладать с собой, должно быть, сказывалось, что слишком много всего было сказано о Саиде, слишком много фантазий и опасений по поводу этого человека. Жади не раз просыпалась от кошмаров в первые месяцы после разрыва той помолвки, опасаясь, как бы Саид не явился мстить, а после памятного интервью Мохаммеда (ещё одна из причин, почему она решительно не любила мужа Латифы, не считая того простого факта, что её сестра его разлюбила и несчастна с ним) кошмары вернулись вновь и обрели вполне чёткие очертания: теперь это был яростный взгляд гордого марокканца и окровавленный кинжал, которым он уже зарезал Лукаса, а теперь вот готовится отнять жизнь и у неё. Тогда ей даже пришлось обратиться к Сибилле и попросить подругу провести с ней пару сеансов (Сибилла советовала другого специалиста из соображений врачебной этики, но Жади отказалась обращаться к другому психологу), даже выписать успокоительное, чтобы наконец спать спокойно. Это была одна из причин, почему она была такой нервной во время своей второй беременности, и одна из причин, чего уж скрывать, почему она так и не добавила записку к той памятной посылке, в которой она передала Саиду ожерелье, некогда подаренное им ей в честь помолвки. Теперь строки из статьи опять крутились в голове. Паника накрыла Жади. А вдруг Саид уже нашёл Лукаса? Вдруг... Захотелось мгновенно позвонить, но она не могла, пока Саид был здесь.

– Если не боишься, зачем же тебе это?– он красноречиво покосился на лезвие канцелярского ножа.

А между тем Саид даже разозлился на такую реакцию девушки. За кого она его принимает? За какого-то насильника? Будь он насильником, его бы уж точно не остановило это ”оружие”, но он им не был. Да он в жизни и пальцем не тронул ни одну женщину! Может быть, когда Жади разорвала помолвку, он думал, что способен убить, иногда появлялось страшное желание уничтожить тех, кто принёс ему такую боль, но тогда он был не в себе и сам ужасался этих порывов, бывало терзавших его разум первые недели после несостоявшейся свадьбы. Саид был благодарен сиду Али за то, что он его остановил в тот день в аэропорту, потому что даже думать не хотелось, что мог сотворить тогда, сумей он уехать в Бразилию. Хотелось бы верить, он бы не стал убийцей, вовремя остановился бы, по крайней мере, так Саид предпочитал себя успокаивать, но вернуться во времени, чтобы проверить, будь такая возможность, он бы не согласился ни за что на свете. Саид никогда не простит Лукаса Ферраса за то, что он увёл у него невесту, что женщина, которая должна была принадлежать Саиду, стать матерью его детям, носит фамилию Феррас и родила от этого бразильца двоих детей, какие могли бы быть его, Саида, сложись жизнь иначе, но он не хотел становиться убийцей. Саид многое рассказал Рамиле в первые месяцы после их знакомства, а о посещавших его страшных мыслях не упоминал, боялся, что не поймёт. А уже потом Мохаммед дал то жуткое интервью, из-за которого пришлось убеждать и будущего тестя, и некоторых деловых партнёров, в своей психической стабильности, но главное – Рамиля в нём не разочаровалась, даже не позволила ему объяснить, она в него верила. Очередной приступ вины кольнул его изнутри. А ведь Жади наверняка читала статью, что там, её последствия интервью, должно быть, преследовали даже больше, потому что она была родственницей Феррасов, а Леонидас Феррас – один из богатейших людей Бразилии, журналисты всегда падки на любые лакомые кусочки из жизни богачей. Что подумала о нём Жади, прочитав те строчки в статье? Не хотелось думать, что он в её сознании предстаёт каким-то маньяком. А какая ещё реакция возникает у людей, когда они читают подобное в газетах? После такого строки уже идут впереди человека, заранее формируя мнение людей о нём. Жади могла думать о нём плохо, она же не знала его, даже не хотела узнать, должно быть, он так и остался в её сознании навязанным балластом, какой она с удовольствием скинула, не думая, что у ”балласта” тоже есть чувства. Прошло почти шесть лет, она, наверное, даже его не вспоминает, может и имя его забыла, а он никак не выбросит её из головы, хотя у него была чудесная жена, любимая женщина, во всех смыслах более достойная, нежели Жади. Это осознание злило даже больше. Почему же эта сирена никак не покинет его сердце и мысли, даже когда в них уже проникла другая женщина? Рамиля никогда не причинит другому человеку боль, никогда не оставит кого-то страдать, эгоистично игнорируя, Рамиля была только его женщиной, а Жади – он был почти уверен – успела отдать себя бразильцу ещё до свадьбы, Рамиля бы никогда не согласилась втайне от него стать донором для какого-то человека, фактически соглашаясь при живом муже иметь внебрачного ребёнка. Интересно, бразилец уже знает правду? Если да, как он к этому отнёсся? Неужели местные принимают любые поступки своих жён? Возможно, не будь тайна Жади теперь и тайной самого Саида (в том числе и от самой Жади), он бы рассказал Лукасу, это была бы отличная месть, но теперь не стоило так рисковать, иначе у него самого могут быть проблемы. Саид не хотел думать о том, какой была бы реакция его жены. Его мозг, видимо, это понимал, потому что мгновенно блокировал мысли, стоило им зайти на опасную территорию.

– Откуда мне знать, с какой целью ты пришёл в мою палату?– вопрошала между тем Жади.

– Я не преступник и не собираюсь убивать ни тебя, ни твоего бразильца, чего бы ты там не прочла в той дурацкой статье!– резко ответил Саид и, судя по тому, как она дёрнулась в этот момент, понял, что попал в самую точку.– У Мохаммеда всегда была склонность сильно всё преувеличивать,– заметил он, молча извиняясь перед братом, потому что Мохаммед не лгал и не выдумывал, Саида правда ловили с кинжалом в аэропорту, но сам Саид теперь предпочитал верить, что это ему приснилось,– но я не сумасшедший и не бегаю с кинжалом по городу. Я не собирался тебе вредить, Жади,– твёрдо ответил Саид, и это было правдой.

– Тогда зачем ты пришёл, Саид?– просто спросила Жади усталым голосом. Она медленно опустила нож, тем не менее до сих пор с опаской смотрела на него, всё же непросто принать, что тот, кого ты привыкла считать опасным, на самом деле не таков. Саид же был другом Зейна? И Зейн никогда не упоминал, что Саид опасен, а Зейну она доверяла, и главное – он знал Саида, чем не могла похвастаться Жади, соответственно, ей трудно было предположить, какими будут его следующие действия.

– Мне нужны ответы...– ответил ей Саид, стараясь не думать слишком много о том, как звучит его имя из уст этой девушки.

– Ответы?– переспросила Жади.

– Да, ответы,– уже увереннее ответил Саид,– может быть, ты сочтёшь это глупостью, но я так и не получил ответ, почему же тогда ты просто взяла и сбежала за неделю до свадьбы. Каких только версий я не слушал, сплетники на Медине с этим хорошо справляются, особенно когда не знают, что произошло на самом деле. Но и я не знаю. Прошло уже шесть лет, а я до сих пор не знаю, это не даёт мне поставить точку в этой истории. Потому я и пришёл. Почему ты сделала это, Жади?

– Ты правда не понимаешь?– покачала головой Жади, потому что лично для неё всё было очевидно. Но, пожалуй, она может ему ответить, раз уж его это так беспокоит, в конце-концов, история вправду была не очень красивая.– Потому что я не любила тебя, Саид, не хотела выходить замуж за человека, которого знала только по имени, я вообще не хотела выходить замуж в Марокко и становиться полностью зависимой от мужчины, который сможет сделать со мной что угодно, пользуясь тем, что я полностью в его власти, хотела учиться и строить свою жизнь по своему усмотрению.

– Ты говоришь, как бразильянка...– покачал головой Саид.

– Я выросла в Бразилии,– пожала плечами Жади,– и наверное, за эти годы я таки стала бразильянкой. Марокко – моя историческая родина, я люблю своих родственников, ценю память о моих родителях, но я не марокканка. Моя мама до конца мечтала вернуться в Марокко, она и меня пыталась научить жить по обычаям, это была не её вина, что я выросла не такой,– добавила Жади с каким-то вызовом, давая понять, что не потерпит любую критику в сторону своей матери, что некогда позволял себе даже дядя Абдул; Жади глубоко вздохнула, пытаясь подавить свою ярость, стоило вспомнить строчки из интервью Мохаммеда: «её мать ничему её не научила, она вырастила пропащую женщину, значит и сама была такая, все знают, что дочь вырастает похожей на мать; у дочери Жади тоже нет шансов, она родилась от пропащей женщины», Саид – не его брат, нет никаких причин переносить на него злость на Мохаммеда.– Просто я другая. И я тебя не любила. Не то чтобы это твоя вина, я не собиралась тебе вредить, от нашей свадьбы было бы больше вреда, чем пользы. Я вымотала бы тебе все нервы, я бы не сделала тебя счастливым, и сама не была бы счастлива.

– Если бы мы поженились, всё было бы иначе...– возразил Саид, хотя сам не очень-то верил в свои слова.– В Марокко всё иначе... Любовь рождается в браке, от совместного проживания.

– Ты сам-то в это веришь, Саид?

– Конечно. Я верю в традиции и ценности, которые передаются из поколения в поколение. Ты марокканка, зов крови рано или поздно победил бы в тебе упрямство. Дело не в этом... Ты уже была влюблена в своего бразильца... Ты отдалась ему...