Часть 27 (1/2)
Рио-де-Жанейро просыпался. Лучи рассвета пробивались сквозь высокие постройки мегаполиса и ветви пальм, что колыхались от ветерка, несущего с собой бриз от моря, над которым неизвестный небесный художник нарисовал длинные полосы багряного цвета, появляющиеся по мере того, как плотные ночные облака рассеивались, позволяя свету проникать во все окна и щели между шторами, знаменуя начало нового дня. И откуда человеку знать, что этот день ему принесёт? Одно только можно сказать наверняка: свет приносит некую определённость в сумбурный человеческий разум, прежде пребывавший в ночной дремоте. Под покровом ночи просыпаются наши тайные желания, мечты, ночью мы словно подвержены романтическим влияниям непостоянной, но от того не менее волнующей, прекрасной госпожи-луны, которой каждый из нас вверяет желания своего сердца. Утро заставляет нас принимать решения, от которых можно убежать, раствориться в сладостном дурмане ночи.
Хотя некоторые предпочли бы вновь оказаться под покровом луны, когда уста их возлюбленных были так близко, что их можно было целовать до изнеможения, забыв о дневных заботах…
В просторном гостиничном номере с высокими панорамными окнами на кровати спала женщина, чью наготу скрывала тонкая простынь, распущенные светлые волосы рассыпались по обнаженным плечам. Однако её ночной спутник давно не спал и успел полностью одеться, всё это время не прекращая размышлять о своём. Он прислонился к окну, наблюдая за спящей блондинкой, однако по его лицу легко можно было заметить глубокую внутреннюю борьбу: временами он мягко улыбался, а потом хмурый взгляд вновь пересекал его лицо.
Так уж бывает, что наше подсознание порой играет с нами самым безумным образом, вот и Леонидас Феррас, а именно он и был тем самым человеком, попал в своеобразный тупик: его сознание одновременно не давало ему быть с женщиной, которую любил, но и не позволяло ему отпустить, неистово начинало кричать всякий раз, когда появлялась малейшая угроза, что он может её потерять окончательно, что она будет принадлежать другому мужчине. С одной стороны он не мог забыть ужасные месяцы агонии, когда один из его сыновей погиб и семью буквально разрушила трагедия, так и своё ему обещание, данное в день погребения под сводами собора, с другой — не мог отказаться от женщины, которая вызывала в нём такие чувства, на которые он и не считал себя давно способным.
Ранее жизнь мужчины не отличалась яркими всплесками и даже в отношениях с женщинами он никогда не терял головы, по крайней мере не после вдовства, что окрасило лучшие молодые годы в оттенки тёмной скорби. Но вдруг годы спустя в его жизнь буквально ворвалась яркая радуга, заставившая расступиться серые тучи, — он вновь полюбил и жизнь заиграла яркими красками.
Время способно развеять многие обиды, вот и он постепенно начал забывать, что стало причиной их расставания, и вновь шёл по дороже света, который словно излучала Иветти, вновь видел перед собой её лучшие качества, так и импульсивность, что — не стоило скрывать — всю жизнь привлекало его в женщинах. Леонидас сам никогда не отличался особой святостью, придерживаясь мысли, что не стоит слишком стремиться узнать все тайны друг друга, чего бы там не произошло в прошлом, в какой-то момент почти утвердился в мысли, что вполне возможно начать всё сначала, позволить себе быть счастливым, потому и начал постепенно вновь обращать свой взгляд к бывшей невесте.
Но потом мужчина вынужден был вспомнить, что последний раз, позволив себе чувствовать себя счастливым, жестоко обжёгся, — он был так увлечен Иветти, она занимала все его мысли, что плохое предчувствие даже не могло проникнуть в его сознание. И это стоило ему сына! Как могла почувствовать Далва приближение опасности, почувствовать, что с Диогу может произойти трагедия, а он — отец — не чувствовал ничего? Феррас готов был простить любимой женщине очень многое, однако труднее всего было простить её за то, как сильно она заставила его себя полюбить, до такой степени, что привычное здравомыслие, осторожность, отошли на задний план! Да и что там она? Как мог мужчина простить самого себя, чтобы даже подумать о том, что он позволит себе поддаться соблазну и будет жить припеваючи, когда у его сына никогда не будет такой возможности?
Прошлой ночью он не мог остаться рядом, сбежал от своих чувств и своей вины одновременно, потому что иначе ему пришлось бы говорить, принимать решение, которое просто не в силах был принять. И у него был соблазн поступить так опять: задержать в памяти её образ безмятежно спящей, задержать на кончиках своих пальцев ощущение её кожи, и убежать подальше! Но разве он мог повести себя так опять? Леонидас считал себя всегда не легкомысленным человеком, и знал, что обязан с ней поговорить, не мог опять позволить недосказанности расти, не тогда, когда сам приезжал к ней, звал её в ресторан и проводил с ней одну ночь за другой, не после долгих ночных разговоров ни о чём, не после того ощущения огромного пузыря счастья, что так и готов был взорваться внутри, когда она была рядом, когда он мог прижимать женщину к себе в танце, шепча на ухо, как она прекрасна. Каким большим был соблазн переступить через все опасения и просто броситься в омут с головой!
Мужчина медленно подошёл к кровати и сел на край, нежно касаясь женского плеча, чтобы разбудить, не удержался, чтобы не прикоснуться к её коже губами, не зарыться в светлые волосы, хотя бы на мгновение задержать это ощущение тепла в сердце, что заставляло чувствовать себя как никогда живым. Между тем женщина уже просыпалась, на её губах медленно расцветала улыбка, и вот она уже смотрела прямо в его глаза, прижав руку к щеке возлюбленного:
— Доброе утро…
–Доброе утро...– повторил Леонидас, с трудом заставив себя оторваться от женщины, ощущения рядом с которой он пожалуй вполне мог сравнить с рассказами своего помощника об эйфории после принятия очередной дозы наркотика.
– Я долго спала, да? У меня такое ощущение, что я могла бы задержаться здесь на целый день. Такая лёгкость, что лень даже пошевелиться... А ты? Тебе было со мной хорошо?– она задала вопрос совершенно буднично, даже игриво, но его душа от этого очередной раз перевернулась.
– Мне всегда с тобой хорошо. Лучше, чем я даже могу вспомнить за всю мою жизнь...– признался Феррас, нежно касаясь губами запястья женщины. Он хотел запомнить её счастливой, запомнить эти искры в глазах, чтобы позже вспоминать, когда он скажет то, что вернёт их отношения к прежнему – в никуда. Ведь как он мог нарушать свои собственные клятвы, идти против убеждений, когда сам всегда осуждал людей, которые идут на поводу одного только чувства, не слушают голос разума? Разве это было честно? Разве честно чувствовать себя таким счастливым, полным жизни, пока тело его молодого, энергичного, полного жизни сына, разлагается где-то под землёй, словно его никогда и не существовало?
– Львеночек...– женщина расплылась в улыбке, обнимая его. Потом села в постели и начала говорить, понимая, что есть вещи, от обсуждения которых невозможно убежать:– Я понимаю, что нам очень многое нужно обсудить...
– Нет! – он прижал палец к её губам раньше, чем она успела заговорить, зная, что просто не выдержит и таки нарушит клятву, если позволит ей говорить.– Не говори ничего, я прошу тебя. Ничего не говори... Я так хотел бы задержать это мгновение. Рядом с тобой я чувствую себя таким счастливым, молодым, готовым к новым свершениям. Я давно не чувствовал себя таким... И одна только попытка... Одна попытка вернуть наши отношения к прежнему была для меня огромной возможностью, помогла мне опять почувствовать то, что я буду вспоминать каждый день, просыпаясь в одиночестве.
– Подожди...– нахмурилась блондинка, мгновенно теряя хорошее расположение духа, чем больше осознавала, что он опять собирается сбежать от неё, очередной раз забрать надежду, которая только начала расцветать в душе. Неужели ему нравилось так над ней издеваться?– Попытка? Ты хочешь сказать, что для тебя это всё не любовь, а всего лишь мимолётная попытка? Значит ты использовал меня, прекрасно зная, что вот этим всё и закончится! Ты знал, что так всё и закончится, знал, и всё равно давал мне надежду! – она собрала простыни вокруг своего тела и вскочила на ноги, ища свою одежду.– Подумать только... Попытка!
– Ты можешь просто меня послушать?– устало спросил Леонидас.
– Послушать тебя! – возмутилась Иветти.– Я только и делаю, что слушаю тебя, стараюсь понять, закрыть глаза, когда нужно! Я ведь знаю, что ты говоришь обо мне своим друзьям, знакомым, я только притворяюсь, что многого не вижу! А кто послушает меня? Ты никогда не делаешь этого, только используешь, как куклу, с которой можешь поиграть и выбросить, когда вздумается!– женщина закрыла глаза, моргая, чтобы убрать влагу с ресниц.– Господи, какая же я дура! Какая дура, что тебе поверила!
– Я пытался забыть всё и просто быть счастливым с тобой! – вскочил на ноги и Леонидас.– Но подсознание не отпускает меня!
– Подсознание! Не говори мне про подсознание, я только об этом от тебя и слушаю, но с меня хватит! Если тебе нужно поговорить про подсознание, найди себе психоаналитика и говори с ним, сколько влезет! А я устала, я тебе не подушка, чтобы поплакать и переспать ночью, а потом как ни в чём не бывало уйти утром! Не подушка!
Она собиралась уйти, хватая платье, но мужчина резко подошёл и схватил её за плечи, крича прямо в лицо с явной агонией:
– Мой сын мёртв! Ты это понимаешь? Ты можешь понять, какая это боль? У него была вся жизнь впереди! Он никогда больше не будет жить! Как я могу просто взять и переступить через это? Объясни мне, поделись, если ты знаешь, как забыть! Как я могу быть с тобой?!
– Я не убивала твоего сына! Ты говоришь, будто я его убила, но это не так! Я готова признать свои ошибки, но не пытайся обвинить меня в убийстве! Не моя вина, что произошла авиакатастрофа!– женщина заметила выражение его лица и её сердце невольно перевернулось.— Если бы я могла сделать что-то, чтобы унять эту боль в твоей душе... Но я не могу вернуть человека с того света. Никто не может, как не старайся.
– Из-за тебя я не смог с ним поговорить! Может он не полетел бы на вертолёте, поговори я с ним, будь я там, чтобы вытащить его оттуда за ухо и вбить в голову немного ума! Но я был с тобой!– Леонидас сделал несколько шагов назад и прислонился к прохладному стеклу окна, стеклянным взглядом наблюдая за людьми, которые спешили по своим делам. Он зажмурился, когда по дороге прошла толпа молодых смеющихся людей.– Мой сын мог быть там сейчас, мог идти на пляж и смеяться со своими друзьями, строить карьеру, жениться на любимой девушке, иметь детей, как его брат, но он никогда не будет иметь такой возможности! Я чувствую такую боль, такую ненависть, когда только думаю об этом...
– Ты...– Иветти зажмурилась, не решаясь спросить, потому что вправду боялась получить ответ на вопрос, тем не менее таки произнесла тихим голосом:– Ты ненавидишь меня?– слёзы невольно выступили у неё на глазах, но она быстро убрала их. Молчание собеседника только ухудшило положение. Блондинка осела в глубокое кресло, закрывая лицо руками, и убитым голосом прошептала:– О, Господи... Ты меня правда ненавидишь.
– Иногда мне кажется, что ненавижу.– тихо согласился Леонидас. Но заметив состояние женщины, он опустился на корточки рядом с креслом и поднял её лицо за подбородок:– Но потом я опять вижу тебя и понимаю, что не могу ненавидеть. Это было бы гораздо проще, но я люблю тебя,– впервые за долгое время он опять вслух сказал о своей любви, и чувство стало куда реальнее, когда он наконец признал его наличие. Мужчина убрал следы слёз с её лица.– Я ненавижу иногда, как сильно люблю тебя. Ненавижу видеть, как ты плачешь, я понимаю, что должен оборвать наши контакты, если никогда не смогу предложить ничего большего, но не могу вынести мысль, что ты станешь чужой женой, матерью чужих детей... У меня не получается определиться со своими чувствами, я чувствую себя беспомощным... Я понимаю, что борюсь с тем, с чем невозможно бороться: как я сейчас ухожу, так же не смогу удержаться, будучи слишком далеко от тебя, и опять захочу быть с тобой, пусть даже всего на пару ночей, поговорить с тобой, даже если потом мне придётся уйти...