Храм тела. (Дотторе/Панталоне) (1/1)
И даже касаться его совершенного тела Дотторе было просто стыдно.
Даже сейчас, не скованный ничем, лежа на нем и позволяя себе трогать его везде, где только заблагорассудится, он никак не мог избавиться от стыда. Его руки изуродованы, кожа на них натянута буграми, химические ожоги, что не успевали зарастать, лопались взрывая фонтан застоявшейся крови, его лицо покрыто шрамами. Они с завидной регулярность расходились по швам не успевая зарубцеваться, что делало его лицо несмотрибельным. Взрывающиеся пробирки, бесконечная борьба со всем миром, с собственным сумасшествием и порывами содрать с себя кожу, делали его лицо чуть-ли не хуже рук. Дотторе стыдился собственного отражения, было невыносимо смотреть на то, во, что он превратился. На то, во, что он сам себя превратил.
Панталоне совершенно другой. Словно сошедшее в преисподнюю божество, случайно потерянное богами Селестии, он озарил мир безумца своим плотоядным светом, источаемым из приоткрытых глаз, заставляя его всплыть из темного ила своего больного сознания, а главное вспомнить, что он еще жив. Панталоне выточенное из полуночного нефрита драгоценность доктора. Ни скола, ни царапинки. Коснуться его страшно, кажется, что лишь одно касание способно превратить его в золотую пыль, что в одночасье будет развеяна северными ветрами. Он совершенен, Дотторе хочется упасть в ниц перед ним, и простить, отбивая земные поклоны, что бы лишь коснуться края его одежд.
Кожа девятого предвестника бела и гладки, лицо его без единого изъяна, улыбка нежна, но надменна. При одном лишь желании он может сломать ему шею, но Дотторе сделает это сам если попросят. Никогда, никогда он не сможет противостоять аквамарину чужих глаз, что является миру столь редко, лишь в момент наивысшего схода. Эти глаза только для него. Дотторе не простит, того, кто посмеет заглянуть к его сокровищу в глаза. Дотторе не простит себя, если тот взгляд, что предназначался лишь для него одного, по любой причине станет направлен куда-то в сторону. Поэтому он сделает все для Панталоне, поможет забрать все деньги мира, обвешает его мехами и осыпает драгоценностям, а потом покончит с собой.
Ему все еще стыдно даже стоять рядом с ним.
Но период обострения этого стыда короток, и когда они перемещаются к нему на кровать, что располагалась в соседней от лаборатории комнате, он пропадал полностью. О каком стыде вообще может идти речь, когда Панталоне, так раскрепощенно сидит у него на коленях, с широко раздвинутыми ногами, а его язык уже глубоко во рту второго предвестника. Слюна тонкими струйками стекает на чужой жилет, оставляя весьма неоднозначное мокрое пятно. Руки доктора по собственнически, давно блуждают под чужим плащом оглаживая бока и поясницу. Ладони Дотторе холодные, от каждого его прикосновения чужое тело немедленно реагирует россыпью крупных мурашек, что возбуждали как и самого второго предвестника, так и мужчину, сидевшего на нем, и которого уже начало пробирать легким ознобом.
Прикосновения ничуть не грели, Дотторе чувствовал как чужие шальные пальцы сомкнулись на его щеках, чуть сминая их, на подобии, того, как сминали бы морду у бродячей собаки. Панталоне смотрит вынуждающе, ждет пока Дотторе сам поймет, что от него требуется. А Дотторе далеко не дурак, поэтому сам снимает маску, что некогда скрывала его уродство. Девятый предвестник доволен, он смотрит внимательно, стараясь ничего не упустить, он видит его на сквозь и Дотторе знает об этом. Будто бы издеваясь над перевозбужденным доктором Панталоне резко дергает тазом вперед, создавая нешуточное трение между ними, да такое, что кажется, будто у самого Дотторе штаны в районе паха просто разойдутся по швам. Из приоткрытых, старающихся сдерживать скрипучие в силу поломанного голоса стоны, вылетает тихий, на грани слышимости будто бы о чем-то умоляющий хрип, который сразу же тонет в очередном грязном поцелуе. Языки сплетаются подобно змеям на кадуцеи, а от недостатка кислорода и переизбытка слюны, своей и чужой, в уголках прикрытых от наслаждения глаз начинает собираться влага. Влага текущая из глаз и уголков рта встретится, где-то на уровне подбородка, но моментально будет смазана чужой щекой.
Будь сейчас главным Дотторе между ними бы такой грязи не было, он бы не позволил предвестнику себя касаться, что бы не запятнать его в пыли собственного тела, но вместе с этим заставил бы его все так же сладко изнывать от возбуждения, медленно сходя с ума от нежности и животного наслаждения.
Но Дотторе не главный, и стать им ему никто не позволит, даже он сам.
Для него по сей день остается загадкой, что же такого красивого в нем разглядел Панталоне.