Смятение в сознании (1/2)

Что чувствовали подопытные Майлза в своих камерах, из которых единственный выход — это полное поглощение изобретениями. Мало кто возвращался после тестирования, что пугало тех, кто прибыл только недавно. Со стороны можно было с уверенностью сказать, что они находятся в лучших условиях.

Помещение напоминало полноценную однушку, можно было легко приготовить себе еду, ведь плита на месте, посидеть где-нибудь, так как стулья присутствуют. Кровать из лучших материалов, тем более иногда приносят готовые блюда, а не продукты, из которых приходилось готовить.

Многие воры, убийцы и насильники, находящиеся здесь, восхищались своим последним пристанищем, но это удивление проходило, когда роботы забирали их на очередные эксперименты. Все меньше и меньше мобианцев хотели здесь находиться, все больше — сбежать.

Установленный телевизор передавал новости, в которых многое говорилось о внешней политике. Ведущая произносила названия нескольких стран, в которых произошли междоусобицы, одного короля свергли, поставив его сына, у других скандал по поводу коррупции от высших чинов, а у третьих вовсе происходят стачки между рабочими и полицией.

Уголок некоего спокойствия была только Империя Эггмана. Если бы, конечно, не сопротивление, то это была единственная страна, в которой мобианцы чувствовали безопасность, веру в завтрашний день, который обязательно наступит и не принесет горя.

В экран смотрел Генри, пришедший недавно с очередного опыта над собой. Он не мог двигать правой рукой, нервы, будто бы исчезли из нее, но со временем давали о себе знать. Он держался за плечо, массажируя его, чтобы хоть как-то возобновить поток крови в нее.

— Ч-чертовы роботы… — произносил Генри, сжав зубы. — Они… н-не умеют ничего!

На этот раз эксперимент над ним проводил не Майлз. Он удалился из-за того, что у Космо началась тренировки, почему же простой заключенный знал об этом? Сам ученый сообщил такую новость, забирая с собой всю ту осторожность, с которой мог действовать во время тестирования.

Генри вздохнул, почувствовав, что рука восстановилась, наконец-то можно было пошевелить конечностью, схватиться за пульт, а затем переключить канал на детский. Волк обожал мультики, поэтому всегда, когда была возможность, включал именно эти передачи.

Почему же мобианец, который только недавно перешагнул семнадцати до восемнадцати лет, до сих пор смотрит это, а не пытается понять нечто иное? Ответ был прост — загубленное детство, в котором он не мог позволить себе такой роскоши, не мог и подумать о ней.

— Майлз и то лучше… — непроизвольно сошло с его уст.

Волк упал на свою мягкую и уютную кроватку. Впервые он задумался о том, что говорит. Неужели он сравнивает тех, кто должен был издеваться над его телом? Сравнивает не в том понятии, что один хуже другого, а некое умение, с которым они могут рассматривать органы.

«И что я говорю? — спросил сам себя Генри, прижимая руку к лицу. — Я хочу увидеть его? Чушь!!!»

Остаток гнева вспыхнул в его душе, то, что он говорил ему постоянно, когда только Майлз хотел вновь разрезать пузо, чтобы покопаться во внутренностях. Он усмехнулся от собственных мыслей, когда вдруг заскучал без ученого, но бояться ведь нечего? Маньяк не здесь.

Но что-то не так. Почему он вспомнил его сейчас, когда не было предпосылок к этому? Генри посмотрел в сторону телевизора, увидев вновь милую картину с новой передачей, улыбнулся, ведь еще в детстве хотел посмотреть это шоу, но не мог в силу обстоятельств.

— Это ведь… ха… что-то напомнило… — сказал сам себе.

Болезненные воспоминания вспыхнули в голове. Родители, те, кто должен был заботиться, те, кто мог бы отдать свою ласку, заботу, уважение ребенку, ничего из этого не делали, а только требовали. Мать родила его, так пусть это отработает. К сожалению, Генри этого не просил.

Волк, будто бы перемещался в те темные времена, когда чувствовал голод и холод, когда два старших мобианца не обращали на него внимание, а на повышенных тонах разговаривали друг с другом, один обвинял другого, что не может заработать денег на пропитание.

И с тех пор Генри не видел ничего хорошего. Алкоголь родителей затуманил им разум, а чем старше становился их сын, тем сильнее на него набрасывали домашние дела, а затем вовсе требовали, чтобы он наконец-то работал, а не пытался учиться в школе.

— Я… скучаю по ним? — спросил сам себя Генри.

И эта тьма поглощала. Кто мог бы избавить Генри от того, что собственные родители пытались заставить его воровать для пропитания, указывали на любой магазин, чтобы он проник туда со взломом, а затем вытащил столько еды, чтобы больше не было нужды хоть на месяц.

Волк не знал как поступить, чтобы они были счастливы, только одно — украсть, что плохо лежит. Как бы он хотел отдать все, чтобы вернуться в то время и сбежать от этого ада. Найти тот лучик света, который покажет правильный путь, не дать утонуть в собственной грязи.

— Нет… не скучаю… — сошло с его уст.

И из-за этого он попался. Из-за этого полиция смогла поймать несовершеннолетнего воришку, которого тут же отправили за решетку, не вдаваясь в подробности, не делая никаких скидок на то, что семья бедная, ведь он совершил преступление.

Кто мог спасти его от участи смерти в тюрьме? Кто мог задобрить родителей, чтобы они не били его, в особенности отец, вечно недовольный тем, что он не принес достаточно. Этот спаситель в один день пришел, доказал, что жить можно иначе, а не выживать.

— Н-но… это ведь… он… — произнес Генри.

Образ мамы расплывчат, он видел сквозь сознание ее улыбку, такую радостную, от которой невозможно отвернуться, но эти эмоции были вызваны лишь одним. Продажей собственного сына Майлзу. В те мгновения лис предлагал деньги за то, что их чадо будет в лаборатории, а не в тюрьме за воровство.

Именно ученый спас его от тюрьмы, именно гений дал кров, о котором Генри мог только мечтать в своем детстве, но за это пришлось заплатить, за это пришлось отдать нечто большее, чем в тюрьме — волю, подавить в себе личность, чтобы подчиняться, как кукла.

Или же нет? Генри прикрыл рот, когда раздумывал об этом, воспроизводив в своей голове, в которой уже достаточно покопался Майлз самостоятельно руками, проверяя нервы, проверяя полушарии мозга, чтобы улучшить память мобианцу. Возможно ли, что его не хотят убить?

Ученому не нужен был труп, а что-то другое, некое совершенство со слов безумца. Волк до сих пор жив, может дышать, чувствовать себя лучше после очередных нововведений, после того, как эксперимент, улучшающий какой-то конкретный орган, прошел с успехом.

Он смотрел на правую руку. Не чувствовал никакой боли, помотал ей, а затем, чтобы не долго думать, со всей силы ударил по стене. К счастью, ничего он не почувствовал, а кулак не стал истекать кровью, а вот стена дала маленькую трещину и впадину.

— Сила? — усмехнулся Генри. — И для чего… он…

Совершенство — единственное, про что Генри подумал. Майлз хотел сделать настоящего, лучшего мобианца, который стоит на одной ступени с робианцами, с их силами и волей. Волк понимал в глубине души, что делает нечто большее, чем просто страдает, но не хотел этого принимать.

Почему он? Почему не другие? Несколько воров могли вместо него пережить те муки, которые были с ним. Неужели такая особенность нужна? Послышался тяжелый вздох с его стороны. Телевизор работал, но мобианец не прислушивался к тому, что там говорилось.

— Я… благодарен ему… — произнес Генри. — Я… становлюсь лучше… но это больно… больно… но… разве… это не результат?

Он смотрел на самого себя в зеркале. Это уже не тот волк, которого можно было с легкостью избить, назвать уродом из-за вечных побоев на лице. Он чист, никаких шрамов не наблюдалось, хотя должны быть из-за вечных экспериментов на теле.

Сейчас он доказал сам себе, что становиться сильнее, когда вовсе не почувствовал боли из-за своего удара по стене. Генри прижал ладонь к груди, задумываясь о своем положении. Он ненавидит ученого за все или скрывает то счастливое чувство, что приносит всем мобианцем в будущем улучшенные гены и тело?

— Майлз… хочет… только… добра? — спрашивал сам себя Генри.

Он только сейчас задумался об этом. Вспоминал, как нескольких насильников вместо того, чтобы отправить на опыты, чтобы понять как органы работают, как реагируют на другие изобретения, Майлз отправил на полигон, в котором происходили сражения.

Они были недостойны, чтобы возглавить новых мобианцев? Они та грязь, к которой не хочется прикасаться ученый, ведь его изобретения должны быть идеальны, не запятнаны своими грехами. Ученый все знал о своих подопытных, сравнивал тяжесть их преступлений.

Некое странное тепло возникло в груди Генри, когда он об этом размышлял. Майлз отправлял тех, кто не может измениться ни при каких условий на убой, а оставлял тех, кто может доказать свою полезность. Но ведь это его вина, что другие погибают при опытах.

Или же не его? Кто не делает ошибок в своих расчетах, тот не учиться. Эту поговорку знал волк от охранников, которые в тюрьме с ним разговаривали до той поры, когда появился сам ученый. Но может ли он простить за боль, за страдания и желание умереть?

— Я… должен узнать его… лучше… не… совсем понимаю… — он поднялся с кровати. — Он хороший? Плохой?..

Он не мог сопоставить образ ученого. С одной стороны, пытки во время опытов, убийства ради изучения, нет ничего мобианского в нем, ведь многие гибнут во время экспериментов, но, с другой стороны, он заботится о том, чтобы заключенные чувствовали себя, как дома.

Майлз делал так, чтобы выжившие могли адаптировать столь быстро, забывая пройденный этап, как страшный сон, учить их, пытается анализировать состояние, некоторых не отправляет на убой, когда замечает не просто крысу для экспериментов, а личность.

Ученый вникает в проблемы, когда это нужно. Сам Генри вспоминал те уроки, которые проводил ученый, в которых не подходил близко. Волк осознавал, что стал умнее, наконец-то посетил подобие той школы, в которую хотел ходить, но не мог из-за родителей.

— Я… должен… узнать… Спросить! Спросить! Что все это значит?! Я… п-пойму по ответу. Да! — заявил громко и четко Генри.

Его камера до сих пор не закрыта. Он выбежал из своего места заключения, чтобы увидеть Майлза. Он хотел посмотреть на лиса, спросить, услышать ответ. Душа ныла, не хотела ничего больше, кроме как услышать именно голос ученого, ведь ему жизненно необходимо это.

Только сейчас Генри подметил, что во время эксперимента, в котором не было именно ученого, он скучал, он не хотел, будто бы отказывался находиться в этом месте, а не, наоборот, когда полностью подчинен мгновениям, когда в нем вновь копошиться этот безумец.

«Я… должен… услышать его! — думал про себя Генри. — Я хочу… понять! Я… п-просто подопытный для него?! Да? У него нет никаких чувств! Или же… или же…»

Он поднялся на ступеньки. Роботы не атаковали заключенных без команды Майлза, поэтому Генри спокойно бежал, наблюдая за тем, как изобретения лиса чистят помещения, некоторые носят с собой подносы, в которых обычно кладут продукты или приготовленную еду.

Из-за недопонимания и сердце застонало от того, что волк не услышал сегодня лиса, не поговорил, остался совершенно один вместе с теми бездушными созданиями. К счастью, он знал где находиться тот, кто так нужен!

«Я… хочу… Нет… Я… узнать! — думал про себя Генри. — Он… люб… что я несу?!»

Он завернул за угол, Увидев, что еще чуть-чуть и он окажется у главной комнаты Майлза, улыбнулся, не замечая этой странной реакции. Стало спокойнее от одной мысли, что он увидит этого лиса, сидящего за главным компьютером, будто бы находиться на вершине эволюции.

«Он же любит меня?! — но сердце заставило его подумать об этом. — Это же не мое воображение сыграло?!»

Он находился перед самой дверью. Из-за звукоизоляции невозможно разобрать, что именно там происходит, но это не останавливало мобианца. Он решил, что хочет спросить, значит сделает это, независимо от ответа, независимо от реакции самого ученого.

Как только но приоткрыл, то увидел, как Майлз, прямо перед самой смертью, увернулся, когда мерзкие когти пронеслись рядом с его лицом, когда на эти мгновения практически невозможно увернуться, но ведь лис то и делает, что невозможное, поэтому это как обыденность.

Рядом с крольчихой, столь искривленной, держащийся на ногах, как на простых имплантах, она продолжала нападать. Лезвия разрезали поставляющихся под удар роботов, чтобы не могли задеть их создателя. Она хотела его убить, пыталась всеми доступными силами.

— Тебе не сбежать, — произнесла она. — Это будет быстро.

— Как и тебе, ты в ловушке! — заявлял нервным голосом Майлз.

Лис уже не был уверен в своих действиях. Рядом с ним лежали изобретения, которые должны были задерживать, растерзанные, будто бы они нарвались на какую-то фабрику по переработке мусора. Он смог отлететь на безопасное расстояние в ту же секунду, когда…

Монстр почти достиг его. Крим смотрела, если можно было так выразиться, пустышками в глазах на добычу, чтобы поднести голову своему Тейлзу, дабы он улыбнулся благодаря ее действиям, ведь лишив эту фальшивку жизни она наконец-то докажет, что никто не стоит на пути Божества.

Генри не верил своим глазам, хотел убежать, ведь почувствовал страх, тот дикий, ничем не контролируемый эмоциональный сдвиг, когда перед собой видишь нечто неестественное, ужасающее, от чего хочется только бежать, не оборачиваясь назад.

Крим контролировала свои силы, могла продержаться чуть больше в этой форме, чем Тейлз, который когда-то в погоне за Сонетом израсходовал все своими действиями. Она почувствовала, что позади что-то происходит, обернулась и увидела тот самый луч, который и расплавлял в прошлом тело.

— Получай, сучка, — произнес Майлз.

В эти мгновения луч озарил голову Крим. Она не успела вовремя среагировать, попадаясь под это изобретение. Лицо не выдержало такой нагрузи, тут же стало слетать на землю, капая вперемешку с кровью. Но крольчиха смогла разломить плитку потолка, отключая его навсегда.

— Ты думаешь… Это… поможет? — усмехнулась крольчиха.

— Я знаю! — уже усмешка.

Он смотрел на ее лицо. Ее оставшиеся подобие. Он видел только череп, открытый, со всеми вытекающими оттуда жидкостями, в особенности он наблюдал за тем, как мозг функционирует, движется прямо в том направлении, в котором сейчас крольчиха бежит на него.

Вновь появился луч с потолка, но на этот раз она смогла сдвинуться вправо, чтобы не попасть под воздействие. Регенерация работала на полную мощность, восстанавливая губы, нос, щеки и все остальное, заживляя все сброшенными ранее кусками мяса.

Разрубая пополам изобретение с потолка, она стала приближаться к гению. Сражаться с ней он не мог, так как силы превосходили, она просто-напросто могла разрубить его пополам, оставляя на полу помирать от кровотечения и болевого шока, а этого он не хотел.

Но вдруг что-то произошло. Послышался шорох со стороны выхода. Майлз повернулся в эту сторону, как и Крим. Оба увидели серого волка, стоявшего в ступоре, не понимавшего что перед ним происходит. Крольчиха улыбнулась, увидев еще одну жертву.

— Генри!!! — прокричал Майлз.