decem.2. (1/2)

— Вот оно как, — с ухмылкой, говорит Ким, смотря, как собирается Чон, — пожалел бы.

— Не посмею, — улыбнулся, — есть за что страдать.

— А причина?

— Мальчик слишком сладкий, вот и клеятся к нему всякие шавки.

Сев в машину, Юн скинул на заднее сидение рюкзак, устало откидываясь на спинку сидения. Желание вынуть эту игрушку ада, росло с неимоверной силой. Выдержка вовсе пропала, поэтому он был готов ослушаться приказа Чона и вынуть, прямо в машине, даже если кто-то увидит, пробку. Минуты шли, а ему казалось, что мощность прибавляется, попадая в точности по простате. Ему приходилось постоянно ерзать, пытаясь найти ту позу, в которой можно было чувствовать игрушку меньше, но всё тщетно. Дыхание вовсе сбилось, казалось, что грудь подымается в такт биению сердца, руки дрожали, губы пересохли.

Дверь открывается и Юн отчётливо видел его дьявольскую ухмылку, которая обжигает сильнее огня. Чон медлит — на нервах играет, дразнит. Всё ради того, чтобы мальчишка похныкал, позлился, а после так сладко выстанывал его имя — имя своего покровителя.

Сев в машину, Чон совершенно спокойно откидывает пиджак и сумку на заднее сидение, не спеша заводит машину, вовсе не обращая внимания на парня.

— Дома продолжим — и сам в себе ухмыляется, мимолётно взглянув на мальчишку, и выезжая с парковочного места на дорогу.

А Юн злится, скалится, громко хнычет, но хнычет со стонами. Руки сами тянутся к давящему ремню, к давящей ширинке, к ужасно мешающим боксерам.

— Я тебя предупреждал, детка, — выезжая на главную дорогу, говорит Чон, а Юн дергается от его холодного тона, — знаешь же меня.

А юнги уже откровенно похуй на все его угрозы, запугивания — терпеть он вовсе не желает. Поэтому рука тут же проскальзывает под боксеры, сцепляя налитый кровью, член пальцами, от чего волна оргазма пронизывает тело с ног до головы, заставляя запрокинуть голову назад и хрипло, громко, протяжно — простонать.

Чон всем телом напрягся, слушая сбитое дыхание, сладкие стоны и всхлипы. Член больно упирается в ширинку брюк, заставляя сильно стиснуть зубы. Терпеть даже ему становится больно. Боль, которая граничит с чувством сильного возбуждения, страсти, похоти.

— Чонгук — начинает надрачивать себе, томно и протяжно простонав его имя.

Юнги начинает свою игру, в которой Чон проиграет. Добавляет темп, расстёгивает рубашку, прогибает спину до хруста, протяжно стонет — играется. А Чон с голодом смотрит, будто на самый дорогой десерт претендует. Он держится на любые провокации, даже когда Юн протянул его руку, помогая сцепить пальцы на члене, даже когда сам начал двигать его руку, громко постанывая. Член болезненно пульсирует, заставляя Чона шипеть. Выдержка есть, но она пропадает.

— Ну же, — тяжело дыша, просит Юн, — пожалуйста, я уже не могу терпеть.

— Детка — начинает Чон, но его перебивает Юн.

— Я вижу, что ты еле держишься. — с ухмылкой, прильнул к шее, начиная кратко целовать и слегка покусывать кожу.

— Не переходи границы. — отталкивает на сидение и большим пальцем нажимает на головку, заставляя того прогнуться и кончить.

Чону этого мало — хочется больше. Руки чешутся от желания прикоснуться к нежной коже, оставить на ней багровые следы в самых чувствительных местах, вылизать каждый сантиметр белоснежной кожи. Чонгук — хищник, а Юнги его жертва.

Юнги мечется на сидении, томно дышит и толкается в руку, громко стонет, когда Чон набирает темп и сильнее сжимает пальцы. Сколько раз он кончил? Раз 20? Он уже сам не может подсчитать, ведь лишь одна мысль о Чонгуке заставляла его кончить, больно сдерживая стоны. Юнги плохо. Юнги чуть — ли не теряет сознание от нахлынувшего возбуждения. Каждое прикосновение отдаётся током по телу. Чонгук сносит крышу. Чонгук играется по — грязному, заставляя каждую нервную клетку разрываться на частички.

— Впереди пробка — сквозь зубы, цедит Чон.