Часть 45 (1/2)
Му Цинфан задернул шторы, отрезая яркий солнечный свет, и запалил свечу.
— Симптомы обостряются, — буднично и тихо заметил он, разворачивая сверток с серебряными иглами. — Теперь это не просто боль. Вам невыносимо выходить на свет, зрачки расширены до предела, словно вы где-то в подземелье. Обострен слух. Там, где сейчас Шэнь Цинцю… темно и очень тихо.
— И страшно, — помолчав, дополнил глава Юэ. Свеча бросала мягкие блики на его лицо, дробилась в мелких каплях пота и искрами рассыпалась по влажным ресницам. — Иногда я чувствую его дыхание, словно во мне есть еще одни легкие. Они очень маленькие, дышать так тяжело и…
Юэ Цинъюань осекся и облизнул пересохшие губы. Он беспрестанно облизывал их, глядя куда-то в пустоту мутными от боли, безучастными глазами, и вид этот пугал до дрожи. Целитель едва заметно покачал головой, глядя на обессилевшего главу.
— Был ли разумным ваш выбор? — мягко спросил он, развязывая тугой пояс и вынуждая Юэ Цинъюаня перевернуться на живот. Под многочисленными слоями плотной темной ткани показались покрытые синяками бледные плечи.
Му Цинфан цепко осмотрел новые повреждения и молча принялся превращать главу в неподвижного ежа. Десятки игл вонзались в нужные точки, заставляя все тело неметь.
— У меня не было никакого выбора, — невнятно отозвался Юэ Цинъюань. Целитель успел заметить, как дернулись углы его рта в болезненной гримасе.
— Вместо одного пострадавшего у нас теперь двое, — Му Цинфан резко вонзил последнюю иглу и выдохнул, чувствуя, как каменеют пальцы от скопившегося раздражения. — А вам нельзя…
— Мне никогда нельзя, — в голосе Юэ Цинъюаня звякнула сталь, о наличии которой целитель давно успел позабыть. — Вместо одного лорда — двое пусть измученных и страдающих, но живых. Где же вы видите неравноценность, шиди?
Му Цинфан молча ссутулился и сжал руки между коленей. Последние дни его чуткие тонкие пальцы беспрестанно мерзли, словно кровь замедлилась и загустела, не желая течь.
— Я несправедлив, — тихо согласился он и потер воспаленные веки. — Прошу простить. Вам известно, насколько близок мне лорд Шэнь и как я отношусь к вам. Возможно, это главное ваше упущение. В других сектах наставники объединены общим делом, но они никогда не станут едины. Они не знают о подоплеке поступков друг друга, но и в случае беды способны жертвовать друг другом и не теряют ясности мышления.
Юэ Цинъюань тихо фыркнул. Он так туго стягивал густые черные волосы в строгую прическу, не давая ни единому волоску выскользнуть наружу, что Му Цинфану захотелось сорвать эту заколку, и тяжелый пояс, и бесконечный многослойный наряд. Это желание не было окрашено ни романтическим чувством, ни плотским желанием — это было чистейшей воды сопереживание. Казалось, Юэ Цинъюань добровольно заковывал и тело, и душу в сотни цепей, не давая просочиться наружу ничему, кроме ровной благожелательности да редких всплесков силы.
— Должно быть, у вас ужасно болит голова, — пробормотал Му Цинфан невнятно и осекся.
Юэ Цинъюань рассмеялся — тепло и искренне, словно на мгновение выбравшись из своих оков.
— Очень болит, — согласился он. — Но это неизбежно. Поверишь ли ты, если я скажу, что наша школа была бы уничтожена, не стань мы так близки друг другу?
— Отчего же не верить. Только вот Шан Цинхуа… был предателем, верно?
— Мобэй рассказал? — Юэ Цинъюань вздохнул и едва заметно пошевелился — большего не позволили иглы. — Да, он стал пешкой сразу в двух играх. Его не стоило возводить в ранг лорда. Он был хорош в своих обязанностях, но пиковый лорд — не прислуга и не только человек, приносящий пользу своей секте. Лорд — фигура, за которой следят тысячи глаз, за которую борется сразу и свет, и тьма. Он должен подать пример будущему поколению, и пример этот должен быть достойным. Каким остался бы в сердцах учеников лорд, сдавшийся двум демонам и нанесший коварный удар в спину своих же? Ему не хватало воли, и не мне осуждать предыдущее поколение учителей, но они допустили ошибку. Хотя и выбора у них не было…
Не сдержавшись, Му Цинфан кончиками пальцев подцепил шпильку и потянул ее на себя. Тугие пряди выскользнули из заколки, и строгий венец скатился прямо в руки целителю.
— Но теперь мы все связаны такими узами, которыми не каждая семья может похвастать, — убрав заколку в сторону, Му Цинфан рассеянно убрал освободившиеся из плена черные пряди на одно плечо, не давая им запутаться в иглах. — Вы заменили мне отца и брата. Вы — не вся секта, а вы лично, глава Юэ.
— Довольно непочтительно вы относитесь к отцу и брату, шиди, — проворчал Юэ Цинъюань из-под рассыпавшихся прядей.
— Вы забыли, что тоже человек и не обязаны скрывать себя под доспехами каждое мгновение жизни, — Му Цинфан откинулся на спинку кресла и задумчиво свел брови. — Кто еще осмелится вам напомнить об этом, кроме меня?
Тонкая, какая-то хрустальная и исполненная напряжения тишина повисла в комнате. Му Цинфан видел, как расслабились окаменевшие плечи, а череда черных отметин на лопатках стала бледнеть. Получившее небольшую передышку тело стремилось исцелиться, чтобы снова принять бой.
Бой, в котором от самого Юэ Цинъюаня не зависело ничего, кроме жизни самого дорогого человека. Чем дольше бьется его сердце, тем больше боли он сможет забрать; целитель вдруг подумал, что именно эта ниточка проклятия наконец позволит ему уговорить Юэ Цинъюаня чаще отдыхать и не перенапрягаться. Всегда ведь можно напомнить, что, надорвавшись, он оставит Шэнь Цинцю в одиночестве. А вдруг снова что-то произойдет?
— Вы любите его, — утвердительно проговорил Му Цинфан и перевел взгляд на дрожащий огонек свечи.
— Нет.
— Нет? — целитель приподнял брови. По одному тону его было понятно, насколько он не верит в правдивость этого слова.
— Нет, — упрямо повторил Юэ Цинъюань. — Любовь — это добровольность и счастье, это принятие другого человека, но только до определенной черты. Если возлюбленный станет чудовищем, подонком, то от него отвернутся. Даже родители проклянут его и вычеркнут из жизни, оставив только светлые воспоминания. Я же… Я пришит к нему, я существую только ради него. Мир создал меня, чтобы ему было на кого опереться. Мне не нужно ничего для себя, я не позволю себе даже коснуться его лишний раз, зная, какой болью могут отозваться мои неправильно истолкованные намерения. Я смешон в чужих глазах, я устал, но ничего не согласен менять, потому что… если я оступлюсь, может случиться непоправимое.
— Когда он вернется, вы должны сказать, — Му Цинфан поднялся и в растерянности остановился посреди комнаты. Голос его дрожал. — Вы так долго рядом, но не вместе, а время уходит. Время… не вернуть.
— Если я попытаюсь шагнуть вперед и сжать ладони, он выскользнет у меня из рук и сбежит, и я останусь. А меня без него не станет, шиди. Это не высокопарные речи влюбленного дурака, однажды это уже случилось, и я оказался живым мертвецом, ненавидящим себя. Давай вспомним об этом разговоре тогда, когда он вернется?
— И вы даже не станете пенять мне за неуважительное отношение? — горло сдавило, и Му Цинфан с тоской подумал о том, насколько сентиментальным его сделало поцарапанное демоном сердце.
— Как я могу отчитывать беспощадного целителя, лишившего меня всякого достоинства? — беспомощно спросил Юэ Цинъюань. — Да и иглы все еще в руках шиди, а я обездвижен…
Му Цинфан понимающе усмехнулся и потянулся еще за одной иглой, надеясь погрузить Юэ Цинъюаня в сон, но вскинул голову, заслышав тихий хрип.
От ужаса у него внутри что-то противно сжалось, не давая пошевелиться.
Все тело Юэ Цинъюаня выворачивали судороги, но обездвиженный иглами глава мог только беспомощно хрипеть и вздрагивать. Волны прокатывались по его мышцам, заставляя их вспухать буграми, а кожа на спине приобрела темно-багровый оттенок. Позвонки обозначились четче и будто ходили ходуном, а вдоль позвоночника проявлялись пятна ужасающего мертвенного оттенка, близкого к черноте.
— Глава Юэ? — позвал целитель и прижал пальцы к пульсирующему запястью. Сердце Юэ Цинъюаня билось в груди с бешеной силой, норовя прорвать ребра.
Выдернув несколько игл, Му Цинфан поместил их в другие точки, заставляя ритм сердца немного замедлиться. Он старался не думать о том втором человеке, который сейчас также испытывает невыносимые муки.
Стоило последнему острию пронзить кожу, и глава Юэ обмяк. Он вдыхал и выдыхал сквозь плотно стиснутые зубы с тихим присвистом. Пульс превратился в едва уловимую ниточку.
Му Цинфан со злостью вырвал иглы, отшвыривая их в сторону. Что толку от его попыток усмирить боль, если он не видит и не может достать до ее источника? Все равно что бесконечно лечить десну вокруг гнилого зуба, не имея возможности изъять этот зуб!
Положив ладони на лопатки Юэ Цинъюаня, целитель пустил волну ци по его меридианам и закрыл глаза, силясь обрести спокойствие.
Это испытание станет пугающим не только для Шэнь Цинцю, но и для каждого, кто коснется его так или иначе.
Тьма вокруг казалась бездонной, и только эхо чужого дыхания разбивало тишину. На мгновение Юэ Цинъюань разрешил себе поверить, что это дыхание А-Цзю, но оно было слишком…
Слишком не таким.
Это дыхание принадлежало старику, давно уставшему жить. Его органы работали уже кое-как, стремясь дотянуть до финишной прямой и сдаться на волю смерти.
Заговори, и услышишь эхо, вспомнил Юэ Цинъюань слова давно умершей прачки. Только вот чье эхо ему отзовется?
— Господин? — осторожно позвал он в темноту, отчаянно боясь услышать сухой колючий голос Системы.