30. Где бы ты была, если бы не проект? (2/2)

— Ты, кажется, хотела уйти? — скопировав тон Петровской, ответил Максим. — Сейчас самое время.

— Я твоего дозволения не спрашивала, — фыркнула она. — Увидимся позже, Рома. — Девушка встретилась взглядом со своим одноклассником, кивнула ему на прощание и поспешила избавиться от компании сыщиков.

— Ага, — с запозданием шепнул он, когда гостьи уже и след простыл.

***</p>

Вика вышла вслед за Петровской. Весь её вид буквально кричал: о боже, наконец-то это свершилось! Макса поставили на место. Когда-то это могла делать лишь одна Юля, и та впоследствии пала под натиском морозовских чар. Вика почему-то была уверена, что как раз Петровская на всего его приколы не купится. Эта девушка смотрела на Макса без заинтересованности, как смотрят на уже давно прочитанную приевшуюся книгу с заезженным сюжетом. Она не флиртовала, не заигрывала, отвечала либо сухо и коротко, либо с привычным сарказмом и высокомерием.

— Ты бы знала, сколько раз я мечтала это сделать! Уважаю! — на секунду Алесе показалось, что Вика кинется обнимать её.

— Ничего особенного, — пожала та плечами.

Повисла неловкая тишина, но Кузнецова не желала заканчивать разговор: она давно уже хотела поговорить с Алесей.

— Ребята сказали, ты вступилась за меня тогда на уроке у Воронцова. Спасибо.

— Не благодари. Воронцов — скользкий мужик, действовать ему на нервы мне в удовольствие.

Вика хотела спросить, чем математик ей так не угодил, но фраза так и осталась непроизнесенной, потому что, когда девушки уже дошли до конца коридора, из-за угла на Кузнецову что-то налетело. Точнее кто-то налетел. Опустив взгляд, девушка заметила, что врезался в неё не кто иной, как Митя Воронцов. За ним выбежали Надя с Алисой.

— Ой! Что ж вы так носитесь, ребята?

— С прогулки наперегонки в класс возвращаемся, — виновато ответил мальчик.

— Разве Анна Михайловна вам не рассказывала, что нехорошо бегать по коридорам? Давайте, идите в класс, только помедленнее, пожалуйста, а то ещё кого-нибудь с ног собьёте.

Дети кинули, обошли Вику с Алесей и продолжили свой путь к кабинету. Но Митя вдруг остановился, оглянулся на старшеклассниц и негромко поинтересовался:

— А вы тоже на улице сегодня играли?

Кузнецова удивленно распахнула глаза. К чему такой неожиданный вопрос?

— С чего ты это взял?

— Ну, от тебя землёй пахнет, — пожал плечами мальчик.

Девушка нахмурилась. Что за ерунда? Она мотнула головой, втягивая в себя воздух, но ничего не почувствовала. Кузнецова переглянулась с отчего-то вдруг побледневшей Алесей.

— Да нет, тебе, наверное, показалось.

— Нет, у меня хороший нюх. Мне так мама всегда говорила, — сказав это, сын математика махнул рукой стоявшим чуть поодаль от него подружкам и последовал за ними, оставляя за спиной двух сбитых с толку одиннадцатиклассниц.

Вика оттянула воротник блузки и уткнулась носом в белую ткань. Ничего, кроме приятного бельевого кондиционера, ей не слышалось.

— Странно. Я вроде бы только вчера форму постирала. Откуда он это взял? Я ничего не чувствую! А ты, Алесь?

Петровская как-то странно посмотрела на одноклассницу и заторможено покачала головой.

— Нет, ничего. Слушай, а как твоё самочувствие? — внезапно полюбопытствовала она.

— Да нормально. А почему ты спрашиваешь?

— Да так, просто...

Вике показалось, что она определённо упускает из виду нечто важное.

«Что-то я совсем не врубаюсь: что, чёрт возьми, происходит?» — подумала Кузнецова.

***</p>

Алеся уже минут сорок колотила по груше в спортзале. На часах 23:42, а она всё ещё здесь. Совершенно одна в спокойной тишине, прерываемой лишь звуками ударов и её тяжёлым дыханием. Тренировки стали спасением для девушки. Сильные эмоции — то, от чего она постоянно убегала, словно трусиха. И только в спортивном зале она могла быть полностью честной с собой. Ей тяжело. Ей больно. Она злится. И снова заносит руку для прямого удара.

То, что все эти чувства были вызваны физическими нагрузками, а не очередным действием, совершенным против воли, не резким словом отца или кого-либо из ”начальства”, успокаивало её.

Эмоции только на тренировке, а в жизни она королева с холодной головой и льдинками в сердце.

Жёсткий самообман. Но как иначе? По-другому здесь не выжить.

Петровская усмехнулась своим мыслям. Она снова и снова возвращалась к тому, что где-то в глубине души её ранит всё, что она делает «против воли». Воля. То, чем она уже давно не обладала. Петровская стала послушной обезьянкой, оружием в руках помешавшихся на своих идеях учёных, хоть и всегда боялась этой участи.

Алеся приспособилась ради собственной безопасности. Убедила себя, что все распоряжения, которые она выполняет, нужные и правильные. Она прилагала усилия, чтобы обмануть собственный мозг, лишь бы не сойти с ума.

Но сердце обманывать не получалось. И порой на долю секунды его голос заглушал рациональные планы и схемы водимого за нос разума. И тогда Алесе срочно требовалось посещение зала.

— Рад, что ты не забываешь мои уроки.

Алеся резко обернулась на звук.

— Ты что-то хотел? — девушка сняла с рук боксёрские перчатки и отошла к скамье. Бросив перчатки на деревянную поверхность, она схватилась за бутылку с водой, как за спасательный круг. Петровская открутила крышку и сделала несколько быстрых глотков.

— Я могу помочь с тренировками. Помнишь, как раньше? — Вадим заметил, как напряглась девушка при упоминании прошлого. — Вместе веселей.

— Пожалуй, откажусь, — сказала она, не глядя на мужчину, параллельно разбираясь с причёской. Волосы были слегка влажными от пота и отказывались собираться в приличный высокий хвост. Алеся зло чертыхнулась и отстала от собственных прядей. Пока она возвращала перчатки в каморку с инвентарем и забирала со скамейки полупустую бутылку, Вадим молча за ней наблюдал. Когда она прошла мимо него к выходу, опять же не удостоив даже мимолётным взглядом, мужчина бросил:

— Столько лет прошло, а ты всё злишься?

Петровская была вынуждена остановиться. Ей так не хотелось сейчас смотреть на Уварова, но она, как и всегда, засунула свои желания поглубже, и оказалась лицом к лицу с физруком.

— Я не злюсь, Вадим, — девушка сглотнула образовавшийся в горле ком. — Я скорблю.

Правда. Она жила дальше, но прекрасно помнила о том, что случилось. Не позволяла себе оставить всё в прошлом, словно именно это позволяло ей всё ещё оставаться человеком, а не бездушной машиной для шпионажа.

— Столько драмы из-за той девчонки... Как там её звали? — вызов со стороны мужчины, и Петровская его приняла.

— Ульяна, — без колебаний произнесла девушка. — Её звали Ульяна. И скорблю я не только по ней. Ещё по маленькой Алесе Петровской и другим детям, которым не посчастливилось стать вашими пешками.

— Было бы по чему скорбеть, — сказал он с некоторым пренебрежением. Словно те дети были недостойны его внимания. — Ты была слабой мечтательницей.

— Мне было 13! — прорычала старшеклассница.

— Вот именно. А сейчас ты стала взрослее и умнее. И мне удивительно, что ты не понимаешь очевидного. Всё, что ты сейчас можешь и умеешь — наша заслуга. Моя, в большей степени! — выделил он. — Где бы ты была, если бы не проект?

Алеся притворно задумалась, а после пары секунд карикатурной мыслительной деятельности выдала:

— Жила бы счастливой и свободной жизнью, вероятно. Я не хочу продолжать этот разговор, Вадим, — отрезала она тоном, не терпящим возражения. Уваров подумал, что вот сейчас она развернётся и уйдёт, но не тут-то было. — Но мне есть, что сказать на другую тему.

Мужчина вскинул брови.

— Заинтригован.

— Это по поводу Кузнецовой.

Вадим внутренне напрягся. И Алесе не нужны были никакие внешние признаки, чтобы понять: он не расположен к разговорам на личные темы. И дело было даже не в его неподходящем настроении или упоминании одной из одиннадцатиклассниц. Просто задушевные беседы о личной жизни для Уварова всегда были табу. Он мог по пальцам пересчитать количество разговоров, в которых он по-настоящему открывался кому-либо. А Петровская была уж точно не тем человеком.

— При чём здесь я? — непонимающе нахмурился мужчина.

— Я тебя умоляю, Уваров, — по её лицу скользнула усмешка, чем-то похожая на уваровскую по манере. — Ты сам меня обучал, прекрасно знаешь, на что я способна.

В любой другой момент Вадим бы гордо хмыкнул, но сейчас был не тот случай.

— Ладно. Говори.

Алеся нахмурилась и приготовилась к не самой приятной беседе.

— Мы сегодня наткнулись на того мальчика — сына Воронцова. И вроде бы ничего такого, но он сказал Вике одну странную вещь. — На секунду девушка замолкла, и Вадим раздражённо закатил глаза: что за мхатовские паузы? — Сказал, что услышал запах земли от неё.

— И что?

Уваров взглянул на ученицу как на умалишённую: «Это всё, что она собиралась сказать мне? Передать какую-то несусветную глупость, услышанную от ребёнка?»

— Что «и что»?! — разозлилась Петровская. — Ты знаешь, о чём это говорит!

Ещё в те времена, когда занятия по «биологии» у одарённых ребят вёл Войтевич, они разбирали вопросы типа ясновидения, яснообоняния и прочей мистики, которые Константин Викторович объяснял с точки зрения науки и разработок Ingrid. То, что Вадим проигнорировал её подозрения, слегка вывело девушку из себя — она крайне редко ошибалась! Как он смеет сомневаться в её словах?!

— Это полный бред, Петровская. Вика совершенно здорова, и ей ничего не угрожает. Ребёнку где-то что-то показалось, это не повод панику разводить.

Алеся подавила в себе возмущённый возглас и снова надела на себя маску холодной беспристрастности.

— И всё же... Будь внимателен. Я предупредила.

Петровская никогда не любила фразу «я предупредила». Ей казалось, что таким образом она якобы снимает с себя ответственность. А эта девушка терпеть не могла оставлять дела незавершенными и пускать всё на самотёк. Однако тут по-другому и нельзя было сказать.

— Чего это ты так печёшься о ней? — кинул в спину удаляющейся ученице Уваров.

— Она хорошая девушка, Вадим, — бросила та в ответ. — И заслуживает лучшего.

— Что ты хочешь этим сказать? — вмиг ощетинился физрук, уловив в услышанном укоризненный намёк.

— Лишь то, что сказала. Спокойной ночи, Вадим.