16. ...лучше будет, если ты перестанешь сюда приходить. (2/2)

— Не поняла.

— Я ведь знаю тебя, Вик. Если тебя кто-то и заинтересовывал, то только парни, которых нужно спасать. Что Макс, что Олег. Лично я считаю, что это разрушительный для тебя сценарий, однако моё мнение тут не играет вообще никакой роли. Только вот Уваров — это не Макс, чьё хамство и грубость можно списать на временное явление; это взрослый мужчина, который работает на людей, совершающих преступления против человечества, который повинен в смерти многих.

— Мы не знаем, убивал ли он... — зачем-то сказала Вика.

— Может, лично и не убивал, в чём я сильно сомневаюсь, но поручения точно отдавал. То, что у вас там происходит, не закончится ничем хорошим.

— Когда я говорила вам «это не закончится ничем хорошим», мои слова были проигнорированы. Теперь мы имеем то, что имеем, и мне в каком-то смысле уже всё равно... — увидев Дашино недоумение, она поспешила объясниться. — Я имею в виду, что смирилась. Приняла, что пресловутое «всё будет хорошо» — это не про нас. И я впервые в жизни могу с облегчением сказать, что больше не контролирую ситуацию.

Старкова посмотрела на стоящую в дверях девушку как в первый раз и поняла, что пропустила тот переломный момент, который изменил ту Вику Кузнецову, знакомую ей с детства. Сейчас Даша не могла разобраться в мотивах поступков подруги, и это её сильно расстраивало.

— С каких пор ты ведёшь себя как-то не так? Как-то неправильно.

— Есть такой закон: если что-нибудь делать неправильно довольно долго, то оно постепенно становится правильным, — туманно ответила Вика, отведя глаза в сторону оконного проёма.

— Поступай, как знаешь... Но учти, я никогда не смогу этого понять. — В комнате воцарилась та тишина, от которой чувствуешь физический дискомфорт. Обеим девушкам стало ясно, что эта тема закрыта, говорить тут больше не о чем, они друг друга услышали. Но у Старковой в запасе держался ещё один важный вопрос, который она уже несколько дней хотела обсудить. — Я давно хотела поговорить с тобой на одну тему, но всё момент не подворачивался...

— Я слушаю.

— По поводу предателя. Что ты думаешь делать? Нельзя же всё так оставить и позволить ему дальше выставлять нас идиотами.

— У меня пока нет плана, — честно призналась Вика, усаживаясь на кровать. — Но он будет. А пока придётся побыть, как ты выразилась, идиотами. Всё равно расследование временно на паузе.

— Ты рассказала об этом мне. Значит, ты уверена, что предатель — не я. Почему?

— Потому что я тоже тебя знаю. Знаю лучше, чем кого-либо, — она замолкла на несколько секунд, раздумывая над последующими словами. — И понимаю, что ты бы ни за что не пошла на такое. Я верила тебе раньше и верю сейчас. Именно поэтому и рассказываю про Уварова. Потому что ты не осудишь, несмотря на то, что не понимаешь и не одобряешь происходящее. И так было всегда.

— Однажды я уже предавала вас, — произнести эти слова, глядя Вике в глаза, Старковой не удалось, и она пристально принялась рассматривать маникюр.

— Сжечь несколько компрометирующих бумажек и быть на побегушках у Морозова — абсолютно разные вещи. Даже не сравнивай, — отмахнулась Кузнецова.

— Спасибо тебе, Вик, — девушка не могла сдержать скопившихся слёз. Шмыгнув носом, она пересела на кровать к Вике и крепко-крепко обняла её.

И пятнадцати минут не прошло, как дружеская идиллия была прервана звуком нового полученного сообщения. Вика взяла в руки телефон и стала вчитываться в текст. С каждым словом леденящий холод расползался по её телу всё дальше.

«Светлана Старкова скончалась в реанимации».

***</p>

Даша сидела, склонившись над листком бумаги, и смахивала слёзы с покрасневших щёк.

— Это Никита нарисовал? — спросила Вика, расположившаяся рядом. — Когда только успел?

— Да, он... подходил ко мне поговорить по душам на следующий день после нашего визита в больницу.

Она сидела в библиотеке, пялясь в монитор компьютера и раз за разом пролистывала новостные заметки журналистов-ньюсмейкеров, связанные с госпитализацией мамы. Заголовки, один краше другого, старые фото Старковой-старшей и снимки удачливых папарацци, дежуривших у больницы, — всё это мелькало перед глазами.

Никита тихонько пошёл и пристроился у неё за спиной. Краем глаза заметив название статьи на экране, он поспешил оповестить её о своём присутствии.

— Я не умею говорить красивых слов поддержки.

Даша слегка вздрогнула от неожиданности и облегченно выдохнула, когда узнала в говорящем Ольшанского.

— Это и не нужно. Их я уже слышала в нескольких интерпретациях. Так что можешь просто составить мне компанию. Посидим, помолчим. — Никита улыбнулся и накрыл Дашино плечо ладонью в знак поддержки.

— Знаешь, а у меня появилась идея.

Молодой человек отошёл к тому краю стола, где стоял принтер, взял оттуда чистый лист бумаги и прихватил забытые кем-то графитовый карандаш с ластиком, а уже после этого вернулся обратно, отодвинул стоящий рядом с Дашиным стул и уселся на него.

— Что это? Зачем? — озвученные вопросы были сопровождены потерянно-недоумённым выражением лица Старковой.

— Я никогда не видел твою маму, но хочу подарить тебе её портрет. Опиши мне её.

— Для чего? Она известная актриса. Вбей запрос в поисковик, — она указала кивком головы на компьютер, — и ты увидишь множество её фотографий с самых разных фотосессий.

— Нет, так не пойдёт. Я хочу изобразить её такой, какой видишь её именно ты.

— Интересная мысль, — усмехнулась Старкова, откинувшись на спинку стула. — Ну, ладно. С чего мне начать? Я не умею составлять словесные портреты.

— «Не умею» и «не пробовала» — разные понятия. Давай начнём с формы лица. Какая геометрическая фигура подойдёт больше всего?

— Наверное, овал. — Она ненадолго замерла, размышляя. — Да, точно.

— Отлично. А подбородок какой: острый, круглый?

Даша долго думала, как лучше описать, какие слова подобрать, после чего ей пришло в голову внести поправки в замысел Никиты в виде собственного вмешательства в процесс.

— Проще будет, если я покажу, — девушка вытянула раскрытую ладонь в немой просьбе. — Можно?

— Да, конечно, — кивнул Ольшанский и передал ей карандаш.

Девушка аккуратно выводила серые линии на листе, придирчиво оглядывая получившийся контур.

— Вот, как-то так, — сказала она, отложив рабочий инструмент в сторону. — Что дальше?

— Сейчас я разделю набросок на пропорциональные части и... — Никита поджал губы. Даша замечала, что он всегда так делает, когда погружается в творческий процесс. — Так. Теперь можно переходить к глазам.

— О, они у неё очень красивые! Мама всегда, когда красится, уделяет им особое внимание. Цвет — смесь зелёного с голубым, по размеру — чуть меньше моих. И длинные ресницы.

Составив вымышленный образ, основываясь на сказанном девушкой, молодой человек принялся переносить всё из своего воображения на бумагу, следя за чёткостью форм. Время от времени Старкова переводила взгляд с работы на самого художника и наблюдала за сменой его эмоций.

— Брови? — спросил он, когда пришла очередь следующего этапа.

— Можно я сама нарисую?

Никита просто протянул ей карандаш, оставив вопрос без ответа. Даша благодарно кивнула и принялась проводить немного кривоватые чёрточки, периодически корректируя форму ластиком.

— Теперь нос, — обозначил новую задачу парень.

— Нос? Ну, тут никаких особенностей: вытянутый, ровный, прямой, — пожала плечами девушка.

Так продолжалось ещё минут тридцать, следующими в ход пошли губы, прическа и мелкие особые черты лица. От раза к разу Никита передавал карандаш ученице и позволял ей внести собственные правки в работу, придававшие образу схожесть с актрисой.

— Ну вот и всё. Это, конечно, не высокохудожественный портрет, но...

— Но это прекрасно, — закончила за него Старкова.

Даша неотрывно смотрела на рисунок. Аккуратно выведенные карандашные линии имели лишь отдаленное сходство с чертами лица киноактрисы. На экране Светлана Дмитриевна была абсолютно другой. Но тот образ на листе бумаги — не обладательница известной фамилии, актёрского таланта и баснословных гонораров, а мама, которая навсегда останется в сердце и памяти дочери.

— Это лучше любых слов. Спасибо тебе.

— Я всегда так бесилась, когда она называла меня «Ди». А сейчас всё бы отдала, лишь бы ещё раз услышать её голос, — прошептала Даша.

— Да, я помню выражение твоего лица в ответ на это «Ди», — усмехнулась Кузнецова.

Даша криво улыбнулась, воспроизводя в памяти те редкие моменты, когда они с Викой собирались на летних каникулах и проводили время в компании Светланы Дмитриевны.

— А вот тебе всегда было всё равно на коверкание имени. Ты для неё была Тори.

— Ага, Тори. Помню. Потому что Вик-ТОРИ-я. Неплохо звучит, кстати, — подмигнула Вика и тут же залилась смехом.

— Да это же ужас, Вик!