Часть 3 (1/2)

И он согласился: два дня ушло на раздумья, а потом пришёл — и молча оставил подпись на двух экземплярах, датском и английском. На удивление, всё прошло даже быстрее, чем он думал: подпись под договором, обозначавшим Ходенко Павла как «донора», пятнадцать минут в приватной комнате в назначенное время, две недели на проверку качества спермы и генетический скрининг — удивительно, но по его болячке ничего не нашли. И всё: никаких муторных процедур, никакой бюрократии — своей подписью Павел автоматически отказывался от любых правовых отношений с тем, что получится в итоге слияния его гамет с чужими яйцеклетками.

В качестве биологической матери выступила Инь: ей досталось испытание посложнее. Все эти гормональные процедуры, стимуляция яичников с последующей добычей яйцеклеток и подсадкой уже эмбрионов — да уж, нелегко быть женщиной! Однако усилия того стоили: успех наступил с первой попытки — менее трети случаев ЭКО заканчиваются так удачно. Потом пошли долгие месяцы ожидания, наблюдения беременности: ради своего первенца Инна даже пить бросила, хотя раньше очень уважала хорошие пиво и эль. А ровно сорок недель спустя, поздним июльским вечером Павлу по видеосвязи подруги впервые показали её — маленькую, сморщенную версию хомо сапиенса женского пола с двумя матерями. Назвали на британский манер — Элла Луиза.

Испытывал ли Павел что-то к девочке? Пожалуй, самым правильным ответом будет «и да, и нет»: с одной стороны, это не его семья, и не ему писать им устав. Ни по каким законам они не были родными — так что обретение двумя самыми близкими подругами ребёнка не было его компетенцией. Разве что ревность, совсем чуть-чуть — к той безмерной любви, которую Инь с Янь питали к дочери. Но разве это плохо? С другой, этот ребёнок разделил жизнь троицы не только во времени, но и в пространстве — свободные по профессиям, писательница Инна и журналистка Яна больше не покидали островную Ирландию: всё их время и силы отнимала Элла. Хуже того, сам Павел уже не мог приехать к ним — даже с обретённым полтора года спустя «пасом» датского подданного: ребёнок захватил собой всё внимание подруг. Питание, вещи, убранство детской, выбор садика, прививки — почти всё время на расспросы «о себе» подруги без умолку тараторили о мелкой. Они словно забыли, что на том конце Северного моря, в Копенгагене их ждёт близкий друг, которому важны они, а не их девчонка.

Слава Дарвину, в какой-то момент подруги образумились и перестали навязывать ему, детоненавистнику до мозга костей, его главный триггер. Им снова удавалось связываться как раньше, хоть и встречаться лично всё равно не получалось. Одним из условий договора был отказ Павла от любых прав на Эллу — хотя о каком отказе может идти речь, если для этого их надо сначала хотеть приобрести?! Его честно не заботил тот факт, что у них с Яной есть дочь. Однако сейчас, заслушав до конца завещание Инны, Павел в полной растерянности уставился на мистера Коллинса.

- Что... всё это значит?

- Данным документом госпожа Савина оставила вам наследство и указала в качестве одного из двух опекунов своей дочери — первым, согласно закону, является её второй родитель, мадам Милашенкова, — пояснил Джейсон, убирая бумагу в конверт, — Однако в силу того, что в данный момент супруга покойной не может исполнять свои обязанности по состоянию здоровья, единственным опекуном Эллы Луизы Савиной на период её восстановления... становитесь вы, господин Ходенко.

- Я?

Вот так номер — челюсть мужчины отвалилась от шока: его что, вписали как няньку? Следить за их дочерью? Вы это серьёзно? В недоумении Павел обернулся в направлении распластанной по больничной койке Яны, но та лишь слабо кивнула в ответ.

- Но как... — язык издевательски заплетался, — Как... Я же...

- Это была последняя воля Инь, — слабый, голос больной был еле слышен — Сам знаешь, ей важно было... доверять человеку. Тем более — кому она может оставить Элю. И видимо, поэтому она вписала тебя.

- Я понял, — слова подруги ничуть не прояснили кашу в голове, — Но я же... Ей ведь... Одиннадцать, верно?

- Двенадцать.

- Тем более. Безусловно, я понимаю, что у ребёнка должен быть кто-то, но почему я? Я же... ни разу её не видел даже вживую.

- В завещании госпожа Савина не уточнила мотивы своего решения, — несмотря на поздний час и весь подтекст, мистер Коллинс был спокоен и невозмутим, — Однако принимая во внимание ваши близкие отношения и то, что вы являетесь биологическим отцом ребёнка...

Слова представителя Инны окатили Павла новой волной ужаса.

- Он что, и про это знает?

- Он адвокат, это его работа.

- Полагаю, что да — подтвердил её слова Джейсон, — Девочке нужен был второй опекун на случай непредвиденных обстоятельств, в этом свете мотивы её решения вполне логичны и обоснованы. Мадам Савина не сомневалась, когда составляла завещание, стало быть, у неё были причины.

«Причины, были — вы все в своём уме?» — пальцы крепко сжались на седых от возраста и плохой наследственности коротких локонах, в голове помутнело, но на сей раз не от давления: хаос — смертельный враг сосредоточенности и разума, способного рассуждать объективно, ударил под дых. Безумно дороживший Инной, после стольких лет плечом к плечу с ней и Яной Павел готов был поклясться, что знал её как свои пять пальцев. Так почему.... сейчас он весь трясётся?

Всё ещё разбитый с поездки, поджав ноги на кровати, мужчина беспомощно пялился куда-то в пустоту: мозг отказывался принимать очевидное. Тринадцать лет назад он совершил то, о чём спустя время предпочитал вовсе забыть: стал третьим лишним, в вопросах потомства для Янь с Инь. Годы прошли, подруги не поминали её словом и Павел было запамятовал о существовании Эллы Луизы — все были счастливы, каждый своей жизнью. Но вот Инь умерла, и вместе со смертью передала этот бумеранг ему, тому, кто при слове «дети» становится сам не свой и кого лучше держать подальше от всего, что не достигло возраста покупки сигарет.

Мысленно отсчитав до десяти, Павел постарался кое-как успокоиться. Выпрямив спину, датчанин посмотрел на адвоката и прямо спросил у него:

- Где ребёнок?

- В соседней комнате, я попросил её подождать моего возвращения.

- Паш, я знаю, это всё... очень неожиданно, — измождённый, в голосе Яны читалась мольба, — Но прошу, как мать. Впервые в жизни прошу...

Переломанная, сломленная гибелью их общего друга и своей любимой, женщина из последних сил умоляла его, и Павел понял: она права. Откажется сейчас — у девочки вообще не останется взрослых: таких обычно отправляют в детский дом, а это так себе альтернатива, даже в сравнении с ним. Бросить дочь Яны — значит, бросить в беде саму Яну: глубоко знакомое чувство, когда на тебя сваливают исключительно важную работу, потому что больше никто с ней не справится, а завтра дедлайн, настигло его, и сдержанно, через не могу Павел кивнул ей.

- Если вы согласны, прошу вас обоих подписать здесь.

Правая рука мистера Коллинса протянула Павлу перьевую ручку и бумагу, в которой было два гнезда для подписи. Немного подрагивающими пальцами мужчина принял из рук адвоката инструмент для письма и с небольшим пингом оставил в нижней графе свою почеркушку.

- Ой, простите, я не подумал,... — Джейсон обратил внимание на правую руку Яны.

- Всё в порядке, я левша.

Давно привыкшая к тому, что все всё делают правой, женщина кое-как протянула лапу с воткнутой в неё капельницей и криво подписала согласие с завещанием. Удовлетворённый завершённой миссией, мистер Коллинс убрал их подписанные экземпляры в явно свой кейс, отчего-то хранившийся возле кровати Яны, и знаками указал Павлу следовать за ним. В сопровождении адвоката мужчина завернул за угол больничного коридора, где вскоре обнаружил комнату встреч с родственниками — судя по залитому светом полу, не пустую.

- Это здесь.

Очутившись возле двери, за которой его ожидал самый натуральный киндер сюрприз, Павел ощутимо напрягся. Разделённый парой сантиметров тонкой перегородки с тем, что было так или иначе вверено ему Инь, взрослый мужчина буквально оцепенел. Страх неизвестности парализовал его: при любых других обстоятельствах он уже бежал бы куда глаза глядят, наплевав на мнение окружающих, от этого логова ночных кошмаров. Ненависть, злоба, раздражение — примерно такой спектр эмоций он всегда испытывал при виде детей. Только сейчас сбежать или накричать не получится — нельзя. Более того, они с Эллой вообще не знакомы, а значит, придётся входить в контакт. Но как?

- Можно задать один вопрос? — сглотнув, спросил он у своего поводыря.

- Какой?

- У вас когда-нибудь было в практике... нечто подобное?

Джейсон вздохнул и задумался — правда, ненадолго.

- Нет, пока нет. Пожалуй, у нас обоих это впервые.

Значит, помощи ждать неоткуда: печаль-беда. Онемевшей рукой Павел кое-как схватил латунную рукоять и через силу постучался. Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем из комнаты тонким англоязычным голоском раздалось:

- О-открыто!

Дрожащими в нерешительности пальцами мужчина повернул ручку двери и медленно, осторожно приоткрыл её сантиметров так на пятнадцать — как раз достаточно, чтобы внутрь пролезла только его физиономия. Прислонившись к образовавшейся щели, Павел заозирался по сторонам, пока не разглядел среди светло-зелёной мебели небольшую женственную фигуру: невысокая, ростом ниже его на целую голову, стройная девочка лет двенадцати сутулилась в мягком кресле. Светлые, худые пальцы её некрепко сжимали белый с красным, мокрый носовой платок. Тёмно-серый вязаный свитер, плотно облегавший длинную шею и руки до запястий, резко контрастировал с цианом джинс, в то же время шёл в тон угольно-чёрным, длиной ниже плеч распущенным волосам. Острый, узкий нос, оливковые глаза, следы веснушек на заплаканных щеках — последние сомнения в реальности происходящего отпали: Элла Луиза Савина, дочь ныне покойной подруги Павла Савиной Инны, собственной персоной была перед ним.

Завидев в дверях незнакомца, девчушка внимательно уставилась на него. Тонкие, розовые губы пытались произнести что-то, но то и дело останавливались в нерешительности. Видя её намерения, Павел решил сделать первый шаг.

- Говоришь по-русски? — спросил он.

- Д-да, — почти бесшумно пробормотала Элла, — Простите, а вы кто?

- А, да — прости, не очень так знакомиться, — осознав, что стоит лицом в комнате, всем остальным снаружи, мужчина вышел из-за двери и деревянными ногами подошёл к ней ближе, — Я Павел, можешь так и звать.

Не очень понимая, что делает, новоиспечённый опекун протянул руку в знак приветствия. В ответ Элла аккуратно вылезла из кресла и осторожно вытянула ладонь в его сторону. Холодные, слегка влажные пальцы ребёнка некрепко сжались на мужской кисти.

- Элла.

- Да, я... знаю.

Наступила заминка: никто не знал, чем продолжить их разговор. Всё ещё заметно нервничая, Павел отпустил руку и пожамкал губами. Нужно было что-то сказать, разогнать эту ужасно неловкую атмосферу, хотя бы объяснить причину своего присутствия — только вот как? Единственный его способ общения с детьми применять точно нельзя.

- Я.... – замялся он снова, – Знаю, это всё очень.... внезапно для тебя. Для меня тоже.... Но в общем, прими мои соболезнования.

Только сейчас Павлу хватило сил взглянуть в глаза Элле: красные, высохшие, сил плакать у девчонки уже не было. Вместо этого Эля (так ведь, кажется, Яна её полное имя сокращала) просто тяжело дышала и время от времени судорожно всхлипывала. Похоже, весь удар эмоций она переживала одна, и от того на душе у него вдруг стало больно.

- С-спасибо — судорожно кивнула она в ответ.