Вопрос 21 (1/1)
Рано или поздно этот вопрос был бы озвучен. Эйладар не мог игнорировать своё высокое положение и все опасности, которые его сопровождали. Да, их жизнь была непрерывно долгой, однако это не означало, что её нельзя было отобрать силой. Войны и заговоры, покушения — недовольные королём всегда найдутся и разной степенью удачности их чаяния могут воплотиться в реальность. И что тогда?
Именно поэтому даже бессмертные владыки стремились обзавестись наследниками. Собственно, это была главная причина рождения самого Эйладара. Запасной вариант на случай, если с королём и королевой что-нибудь случится. Ведь никому не нужна смута и внутренняя грызня за власть, верно?
Эйладару тоже стоит подумать об этом. Озаботиться этим вопросом, как сказал бы отец. И где он сейчас, озаботившийся и родивший себе наследника, собственноручно убравшего его? — Эйладар кривит губы в ухмылке, и в глазах его отражается холодный безжалостный блеск. Нет, он никогда не повторит глупую ошибку своих предков.
Впрочем, иногда он отпускает поток и позволяет мыслям лениво течь в свободном направлении. Возвращается к теме детей и размышляет об этом. Если бы он действительно стал отцом, то как бы это выглядело? Даже просто представить подобное было трудно, и Эйладар брезгливо кривился.
Он не любил детей, и едва ли родной отпрыск смог бы что-то изменить. Крикливые, требовательные, эгоистичные — они только тянули на себя ресурсы и ничего не отдавали в ответ. В общем-то, были абсолютно бесполезны, к тому же ещё и неблагодарны до жути. Получить от своего ребёнка нож в спину было куда вероятнее, чем от какого-нибудь наёмного убийцы или неудачливого заговорщика — уж Эйладар-то как никто знал об этом.
Подозрительный, надменный, высокомерный — он не был предназначен к роли родителя. Своё дитя он бы ненавидел и презирал, видя в нём соперника во всём. В первую очередь, конечно, в борьбе за власть, но также и за внимание его матери — одна мысль о том, что помыслы и любовь Эльвэ будут принадлежать кому-то ещё, вводила Эйладара в состояние холодной ярости и тихого бешенства. Эльвэ его — и только его! — и маленькому неблагодарному эгоисту не отобрать её у него.
Да, своего ребёнка Эйладар бы ненавидел. В конце концов эта ненависть могла дойти до точки кипения, изливаясь в мир. Собственными руками отец сломал бы своему ребёнку хрупкую шею, и едва ли кто-либо смог бы его обвинить в преступлении. Ведь Эйладар защищал своё, отстаивал свои интересы и просто заранее избавился от конкурента, который, конечно же, рано или поздно бросил бы ему вызов. Ведь иначе и быть не может, разве не так?
Эйладар был бы отвратительным родителем, от которого добросердечная мать всеми силами прятала бы их дитя. Ведь король жесток до безжалостности и эгоистичен до слепящего равнодушия. Он не потерпит и намёка на посягательство на то, что он определяет своей собственностью. Будет мстить за это с особенной жестокостью любому, уж тем более собственному ребёнку, наиболее страшному и опасному врагу.
У всех размышлений, таким образом, всегда один и тот же конец. Эйладар — не родитель даже в базовом значении этого слова. Он не умеет созидать — лишь разрушать, медленно, изощрённо, упиваясь своей властью и чужими страданиями. Поэтому у него никогда не будет детей — и это определённо к лучшему.