Лёд и пламя (Сильван/Ореада) (1/1)

Осенний лес играет багрянцем. Вокруг золото и кровь. Утончённый, изящный Сильван всегда был падок на яркие цвета и украшения. Ореада фыркает высокомерно и скрещивает тонкие белые руки на груди. Ступает босыми ногами по опавшим листьям, и они тихо шуршат под поступью богини.

Она углубляется в лес, поднимаясь выше. Эльфийские горы — не гномьи и уж тем более не южные горы из песчаника и гранита. Они не безжизненные и снежные, не голые скалы, но покрыты лесами и травами, где больше, а где меньше. К вящему неудовольствию Ореады, разумеется. И она вынуждена терпеть это несносное соседство, бессильная против него.

Сильван выплывает из-за деревьев как всегда в сопровождении своей многочисленной свиты. Низшие духи как всегда вьются вокруг него, а сам лесной бог благодушно улыбается. Но видя хмурое лицо Ореады, он чуть склоняет голову вбок, и в улыбке его и глазах проскальзывает лукавство. Позер.

— Милая Ореада, нравится ли тебе золото украшений, что я преподнёс тебе? — его голос звучит шорохом листвы и песней деревьев, и непонятно, насмехается он или же говорит серьёзно. Богиня в ответ лишь хмурится сильнее и недовольно фыркает.

— Опять ты заявился сюда без приглашения, — стреляет недовольным взглядом, чувствуя, как внутри нарастает раздражение. Как же этот придурок её бесит!..

— Зачем же мне приглашение в собственные владения? — вот теперь он абсолютно точно насмехается, и Ореада поджимает губы, с трудом сдерживаясь, чтобы не послать к ламиям это длинноухое несносное чудовище. И дали же Всевышние ей соседа!

— Это мои горы, — вместо этого цедит сквозь стиснутые зубы. — Это не твои владения.

— Но они сплошь укрыты лесами, — он широко улыбается и обводит рукой видимые окрестности. А после поворачивается обратно и лукаво смотрит на хмурую богиню. — Вот если бы ты родила мне дитя, милая Ореада, я бы доверил ему леса твоих гор и возможно бывал бы здесь гораздо реже — прямо как ты хочешь. А так… — наигранно сокрушаясь, Сильван покачал головой, и Ореада задохнулась возмущением от чужой наглости.

Сильван же лишь улыбнулся шире, рассмеявшись чистым, словно лесной ручей, смехом. Будто танцуя, он приблизился к богине, легко проведя кончиками пальцев по её лицу. Наклонился ближе и выдохнул почти в самые губы:

— Я знаю, милая Ореада, что моё предложение кажется тебе заманчивым. Не сопротивляйся и подари нам обоим незабываемую сладкую ночь… — второй рукой он скользнул по женской талии, и у Ореады дёрнулся глаз.

— Тебе должно быть известно, что я лучше ламию поцелую, чем стану с тобой иметь дело, — перехватив руку наглеца, она так сжала его пальцы, что раздался хруст, и Сильван зашипел от боли. — А тебе стоит меньше пить с Инуем — его подкаты тебе совершенно не идут. И запомни, дорогой Сильван, если я ещё раз увижу тебя в своих горах, я сломаю тебе что-то посерьёзнее пальцев, — отпустив чужую руку, Ореада резко отстранилась, враждебно посмотрев на чужака.

Сильван горестно вздохнул, с тоской поглядев в ответ на неприступную богиню. Сколько холодной страсти всегда было в ней — и чтобы Сильван ни делал, разжечь из неё настоящее пламя всё никак не удавалось. Ореада оставалась всё такой же недосягаемой вершиной, которую он никак не мог покорить. И попытки достичь её давно превратились в игру, которая никак не могла ни закончиться, ни надоесть им. А потому, послушно уходя, Сильван знает, что прощание их ровно до следующего раза и следующей неудачной попытки покорить холодное женское сердце.