Часть 1: степи льда. (1/2)

Жёлтые тюльпаны падают под лезвия. На холодный синий лёд под изящными ступнями, идеально поставленой позиции ног и согнутой спины в лёгком наклоне. Из зала шум, словно рой пчёл, жужжит неумолкая, веки тяжелеют, волнение отпускает и можно спокойно выдохнуть. Усталость постепенно давит на плечи и нагрянет с новой силой намного позже. Тогда, когда кулисы замкнут каждую щель, когда для камер не останется места, а пока хаотичные узоры на бледной поверхности катка будут рыхлиться расколотым льдом. Из середины зала падает букет из дух белих роз и не долетая до середины приземляется у края катка. Доезжая к борту, Чонин наклоняется, подбирая их и машет в благодарном жесте, счастливо улыбаясь.

Тренер, Хван Йеджи, похлопывает парня по плечу, в шутку отчитывает за недотянутый прыжок и скорее уводит Яна в комнату ожиданий. Камера крупным планом пляшет сначала от тренера к ученику, задаваемые вопросы сыпятся мелким проливным дождём не давая сосредоточиться на конкретном предложении. Наконец Йеджи хлопает в ладоши, громко сообщая, что фигуристу на данный момент нужен отдых, а все вопросы будут задаваться потом.

Чонин не в состоянии хоть слово из себя выдавить. Сам знает, что не всё сегодня было идеально.

Тюльпаны усеивают путь.

Не лёд уже, а цветочное поле из разноцветных букетов неаккуратно связанных цветов. Чонин глядит сверху вниз на огромный каток и с дрожью вспоминает каждый свой поворот. Дрожь не проходит, всё так же неприятно прилипнув к спине. Ян закатывает рукава белоснежной рубашки и идёт за госпожой Хван, когда та останавливается у двери в раздевалку, то сухо сообщает: ”обсудим потом”. Чонин кивает, снова зачем-то опуская рукава до запястий и замечает царапающий взгляд своего тренера. Через пять минут он сможет наконец рассмотреть каждый синяк на теле оставшийся после ежедневных тренировок, спокойно выдохнуть и морально подготовится к разговору с Йеджи.

Проматывая эпизоды сегодняшнего номера, Чонин никак не может собрать мысли в единое целое и связать события друг с другом. Со страхом и досадой вспоминает, что из-за волнения не заметил, что немного спешил вперёд музыки. Но каждый раз повторяя в голове одно и то же, настроение становилось всё мрачней и мрачней. Угрюмой пеленой вещалась оценка судей, километры пройденные сегодня на льду наконец отразились болью в мышцах и ударили с новой силой заполняя кровь, виски и пальцы ног. Раздевалка была единственным местом, где можно было забиться в дальний угол и тебя бы никто ни о чем не стал расспрашивать.

Новая занавеса в памяти — цветы, что летят под ноги и сразу холодеют на льду, упав под лёгкие и изящные лезвия. Чонин их бы все поднял и прижал крепче. Дело, которым он занимался, дарило столько же боли, сколько и радости, а цветы были найбольшей платой за пролитые слёзы и усердие.

Лёд укатан слезами и глухим стуком костей.

***</p>

В случае Ким Сынмина — потом и кровью. И набитыми до гематом ступнями.

— Слышь, Ким, ты прямо как русалочка!

В эпизодах с Сынмином— труд и ноль успеха.

Джисон поджуживает, развязывая шнурки на грубых хоккейных коньках, совсем не похожих на те, что для фигурного катания. Сынмин сидит рядом раскинув ноги и откинувшись назад на потрескавшийся ветхий шкафчик.

— Да отстань уже, одну и ту же шарманку завёл.