Hot breath (2/2)
- Чшшш... Терпение, darling, терпение... Тебе нравится? Нравится быть заполненным вот так?
- Она не такая большая, как ты. - Порш поджимает губы и тянется уже собственными пальцами к ноющим без стимуляции соскам, на что Вегас снова качает головой и заводит тигриные лапы наверх.
- Я же просил не пускать руки в ход. Мне что, связать их?
Порш поворачивает голову к стулу, на спинке которого обычно висят их ремни, и уверенно кивает.
Кажется, следующим твоим подарком будут не ушки и хвостик, а наручники.
Вегас закрепляет теперь совершенно послушные лапки на резном изголовье кровати, и Порш наблюдает за ним, чуть покачивая тазом. Игрушка внутри чувствуется умиротворяющей тяжестью, растягивает идеально, но не достаёт нужным давлением до самого чувствительного места, лишь дразня гладкие стеночки. Порш вдруг задумывается, а каково ходить с подобной штуковиной внутри, заметно ли её через одежду...
Вегас тем временем возвращается прикосновениями к груди, кругло массирует, надавливая большими пальцами на соски, заново добиваясь твёрдости. Сдобные мышцы до сих пор влажные от смазки, и Вегас склоняется, чтобы языком очистить соски поочерёдно от излишней скользскости. Он не удерживается и прикусывает, а затем зализывает до ещё большего набухания. Порш мечется под ним, и ремни на его руках скрипят. Ему уже совсем плохо, а Вегас словно не собирается останавливаться - будто сам успел забыть, что малыш просил только руки.
Наконец он отрывается, вытирая воспалённые губы тыльной стороной ладони, и взгляд его снова становится сосредоточенным. Он достаёт зажимы и осторожно прикрепляет, лишь на мгновение задумываясь, какие подвески выбрать на этот раз. Порш невольно улыбается - иногда ему начинает казаться, что чёртов инженер Вичапас подарил эти приспособления, чтобы самому иметь возможность изучать законы физики.
- Цепочку... - подсказывает Порш, тяжело дыша.
- Как скажешь, darling. - тон Вегаса смягчается, он щёлкает крохотными карабинами и тихонько потягивает, наслаждаясь сдавленным мычанием в ответ, а затем отодвигается, чтобы окинуть взглядом творение своих рук.
Идеально, крошка. Ты шедевр сегодня, тебе так идёт всё, что ты позволяешь мне с тобой делать. Хочется сфотографировать на память, знаешь? И ещё один кадр - тебя, покрытого нашей смешанной спермой... как булочка с корицей, щедро залитая сахарной глазурью. Вкусный мой.
В то же время предвижу, что постепенно твоё любопытство будет просить добавить перца. Никогда не забуду этот умоляющий взгляд в сторону ремней, мда. Конечно, не стоит оставлять ссадины на запястьях, раз закатываешь рукава рубашки, пока танцуешь за стойкой. Но вот попке твоей всё больше и больше нравится, когда я шлёпаю или прикусываю, и если бы ты только попросил тебя отхлестать... Хочу видеть твою покрасневшую кожу, хочу слизывать с неё жар и соль, хочу, чтобы ты сам просил. Только если ты попросишь, только. Иначе ничего из этого не имеет никакого смысла.
Так упоительно капризничаешь, маленький, и никакая усталость не затмит сейчас мой кайф от тебя такого. Мольба в твоих чудных кошачьих глазках порабощает меня.
- Пожалуйста, Вегас... - Порш прогибается, напрягая живот и бёдра, зовёт к себе, в себя. Вегас извлекает игрушку осторожными покачиваниями и добавляет ещё смазки, а затем обильно наносит на собственный член, что уже давно ноет от предвкушения. На всякий случай всё же погружает сначала два, а затем три пальца, разводит внутри раскрывающимся бутоном, поглаживает и расслабляет, не обращая внимания на тихое хныканье Порша. У Вегаса едва не дрожат руки - каждый раз словно темнеет в глазах от того, какой его мальчик узенький, даже если максимально размягчается и просит сам. Гладкий внутри и в разы горячее, чем всегда жаркая поверхность его тела. Сжимается, затягивает. Мечется головой по подушке, смаргивает слёзы, задыхается. Цепочка на груди мягко переливается звеньями, пальцы царапают что-то невидимое, блестящие от пота бёдра подрагивают.
Порш начинает ловить широко открытым ртом воздух, когда Вегас неспешно погружается, с каждым сантиметром терпеливо останавливаясь, давая привыкнуть. Хочется взять одним слаженным ударом, заполнить до краёв и растянуть на грани разрыва, но малыш не должен пострадать, ни за что. Любая боль, которая просится быть подаренной - только по его, котёнка, собственной настойчивой просьбе.
Порш чувствует, как из-под колен по бёдрам бежит пот, поясница становится мокрой, а сердце, кажется, колотится прямо в ушах. Это похоже на маленькую телесную панику, но стоит выровнять дыхание и разблокировать следующие подуровни расслабления, как всё встаёт на свои места. И теперь он шёпотом просит, чтобы Вегас двигался. Внезапно собственная ограниченность в действиях, как и никуда не пропадающее давление на пульсирующие соски, расслабляют что-то в голове, и остаётся только желание раскрыться пошире навстречу, подставиться ещё доверчивее, вобрать ещё глубже.
- Ох, как... как ты узнал... что я хотел сделать так? - Порш кусает губы, устремляя взор вниз - Вегас, плавно проникая до соприкосновения мошонки с его кожей, надавливает чуткой ладонью на низ живота, массирует проявляющийся при каждом толчке бугорок. Теперь он, наконец, улыбается тепло и ласково.
- Потому что ты иногда сам неосознанно делал так, honey. Чувствуешь, как глубоко? Видишь?.. Нравится? Тебе ведь нравится, малыш?
Порш кивает и безмятежно откидывается на подушки. На секунду пугается, что может уснуть сейчас - ровный ритм и тянущее, неторопливо накатывающее удовольствие убаюкивают. Он отряхивает дрёму и старается смотреть в глаза Вегасу, напитываясь сухим вельветовым жаром, что сейчас переливается из мотылька через край вместе с каждым движением. Порш нетерпеливо подаётся навстречу, а потом выпрашивает поцеловать - собственный рот уже садняще-сухой до самого горла, его мучит жажда. Вегас затихает и склоняется, почти целомудренно посасывая пухлые губы, а затем скользко проникает языком, смачивая, делясь влагой. Порш пьёт его, как густое, почти чёрное сухое вино - которое начал понимать совсем недавно, живя здесь. Только Вегас ещё более дурманящий. Он одновременно такой строгий и такой пряный, что восприятие Порша не может зацепиться за что-то одно, его разрывает. Не хочет отпускать, сглатывает, снова обретая способность говорить:
- Дотронься... прошу, дотронься до меня... Я сойду с ума, мне невыносимо. Подведи своего котёнка к краю... Я хочу...
...В свободный полёт, мой драгоценный, мой искристый маленький дракон, солнечный феникс... Падай, взлетай, я с тобой. Держу тебя крепко, сладкий. Доверься. Вот так, вот так, мои руки уже знают тебя. Мой член уже знает, как сделать хорошо.
Да... Мне так часто говорили, что он бесполезен - тогда, когда я сам был игрушкой под другими мужчинами. Вегаса часто дразнили, что такой размер только по ошибке достался такому тщедушному, жалкому, слабому телу, как у него. Позже для всех рабов господина Тирпанякуна этот член был наказанием, а для добровольных гостей - забавной игрушкой, словно отдельной от человека. А ты... принимаешь меня всего, со всеми моими рытвинами и провалами.
Вот... так, сладкий, да, умница, сжимай меня. Жаль, что нельзя кричать сейчас, жаль, что нельзя растянуть на всю ночь и несколько заходов, нужно отдыхать. Завтра будет непростой день.
Завтра снова будешь старшим в семье, будешь заботиться и переживать, носить наши души на руках и обнимать своей любовью. Ты такой юный, и уже наше общее старшее солнце, наш теплогенератор и костёр. Собираешь нас вокруг и баюкаешь. А сейчас побудь моим зависимым крошкой, дай разгрузить и побаловать тебя. Завтра буду с тобой рука об руку, будем раздвигать невидимые стены нашего дома, чтобы вместить их, будем приращивать новые ветви, перестраивать время и место под этих троих. Мы справимся, мы будем сильные вместе... Спасибо, что принимаешь их. Спасибо, что я... почти привык, что принимаешь меня. Вот так, вот так... Да, давай, я тоже скоро, не жди меня... Давай... Вот так, сладкий, вот так... Оххххх... Ммммм...
Порш мучительно-мощно прогибается, заходясь в сухом беззвучном крике, и пачкает карамельный живот густыми горячими струями. Вегас срывается следом, почти теряя сознание, а потом падает сверху, наощупь отпирая замочки и расслабляя пряжки ремней трясущимися пальцами. Мокрая грудь под ним ходит ходуном, и Порш обессиленно роняет руки на тонкую спину, прижимая, не желая отпускать, не желая выпускать. Краем сознания понимает, что, возможно, захочет попросить вернуть пробку на место, чтобы до конца испытать то, что испытывает в последнее время Вегас. Но не может пошевелиться, прислушивается только, как внутри него чужая плоть теряет каменную твёрдость - это одновременно порождает облегчение и сожаление.
Порш оплетает расслабленного мотылька всеми конечностями и вжимается подбородком в мерцающую макушку. Выбившиеся тонкие прядки стекают по его груди снежными ручейками. Маленькое птичье сердце затихает, прилепленное к ноющему от пережитого напряжения смуглому прессу.
Вегас обязательно позаботится о нём несколькими минутами позже, деликатно оботрёт все следы и педантично почистит игрушки, хотя сам не менее сонный. Аккуратно положит чуть запотевшие очки на столик, потирая усталые глаза. Неслышно нальёт в стакан воды из кувшина и осторожно поднесёт к опухшим сухим губам, придерживая стремительно тяжелеющую голову, и простая вода из-под крана покажется сладкой. Порш может даже не сомневаться. Может просто постепенно сдаваться берущей верх усталости, доверчиво отступая на шаг назад - под тяжёлый водопад мирного, восстанавливающего сна. В беспорядочном, ещё дымящемся гнезде из одеял и подушек. В их собственной, не требующей больше никаких слов тишине. К которой шли, кажется, целую вечность.
Вегас погасит ночник и заберётся под бок, и можно будет смять, прихватить зубами тонкую серебряную волну, шумно втянуть подвижным тигриным носом запах - Порш уже не прячет, что ему это жизненно необходимо. Ревниво зацепиться полувыпущенными когтями, не причиняя боли, из последних сил повибрировать дурацким котячьим мурчанием. Которое мохнато и бескомпромиссно, но обязательно бережно загребает капризными лапами робкую и полупрозрачную мотыльковую душу.