oratio ad bene esse (1/2)
Дазай, сидящий один в пустом кабинете, замер, уставившись в пустоту расширившимися зрачками. Его глаза, прежде тёмные, начали светлеть ещё полгода назад и уже сейчас стали из кофейных с лёгким багровым оттенком, светло-карими с серыми прожилками, которые тоже начинали бледнеть. В волосы прокрались седые пряди, к которым босс Мафии относился лучше: их и скрыть легче, да и ни одного мафиози сединой не удивить. Она любила рано обосноваться на головах мафиози.
Жаль, что так было не в его случае.
Осаму Дазай знал, что у него была «неправильная» седина, причиной возникновения послужила какая-то болезнь. Однако ему было плевать на её причины, пока её можно скрыть.
А вот глаза нельзя спрятать. Линз необходимого оттенка не найти, очки вызовут ненужные вопросы, поэтому не остаётся ничего иного кроме как продолжать ускорять события. Если ему повезёт, люди просто не успеют застать конечный результат перемен. Как-никак ему немного осталось, и он это прекрасно знал.
Вселенной прекрасно удалось показать, что его долг почти исполнен, что Осаму Дазай должен скоро исчезнуть. И всё что остаётся это доделывать дела.
После того, как место главы Портовой Мафии освободится, и его займёт Накахара Чуя с поддержкой трусливого Жнеца.
Скоро все займут свои места...
Однако Дазай не знал другого: одна ниша оставалась свободной, а Система Тринесетте стремилась исправить ошибку одной Вселенной. Она отнимала у второстепенного персонажа его роль и давала новую, внутренне дрожа от раздражения, вызванного чужой самодеятельностью.
Осаму Дазай должен был уйти из мафии. Мафия должна была погрязнуть в борьбе за власть и отдать сферы влияния правительству, но произошла ошибка.
У ошибки было два имени. Две жизни, две роли и бесконечное множество судеб. А ещё брак решил спасти лишнего игрока, за что уже заслуживала смерти.
В этот раз система не была готова простить ошибку... Пусть и отчаянную, своенравную, но её стоило привязать к себе, отрезав другие пути. Это возможно осуществить лишь одним способом, сделав из неё своего должника...
Сакуноске Ода был единственной слабостью Осаму, тем, чья жизнь хоть как-то могла повлиять на действия другого, и по этой причине он <s>Одасаку</s> в этом мире всё ещё был жив, а убийца, находясь одной ногой в могиле, даже не пытался найти лекарство.
***</p>
— Какой же это прекрасный мир! — сообщил пока ещё живой босс Портовой Мафии пустоте, полностью осознавая приближающийся конец его долгой игры.
Скоро произойдёт кульминация действий, и он уже не застанет результатов исполнения своего плана. Но его это не волновало. Дазай уже сделал всё, что мог для этого особенного мира.
Скоро он освободится от груза.
Совсем скоро...
***</p>
— Привет, Одасаку, — прервало мягкое приветствие тишину бара.
Он так и не смог удержаться от искушения встретиться с другом врагом, желающим подбодрить убить его. Может, Анго был прав, и ему давно надо было прекратить этот фарс?
Чужой пистолет, <s>подрагивающий</s> застывший у его затылка, никак не повлиял на разговорчивость сидящего рядом с Одой Сакуноске человека, лишь вызвав тихий смех от осознания бессмысленности происходящего.
Пусть это и было иррационально, прощаться с незнакомым человеком, который хочет тебя убить, но... Дазай не мог уйти не прощаясь.
— Кто вы? Мы знакомы? — <s>спокойно</s> настороженно поинтересовался Ода, всё ещё не стреляя и давя в себе порыв сказать, что его зовут Ода Сакуноске. Не Одасаку. Но это их первая встреча, стоило ли тратить слова на другого?
— Грустный человек, расстающийся с другом. Одасаку, можешь не стрелять в этом баре? Не хотелось бы пачкать его стены кровью.
Рыжеволосый всё ещё насторожено кивнул, соглашаясь с нелепой просьбой. У всех были странности, и не ему лезть в душу к врагу. А кто ещё мог объявиться в это время кроме мафиози?
Казалось, ободрившись <s>сорвавшись</s>, юноша скинул ещё пару лет, закидывая незнакомца своими по-детски наивными вопросами. Ода не понимал к чему они были.
— Как ты? Как жизнь в агентстве, Одасаку? — родное имя обращённое к своему чужому человеку отчего-то разъедало язык, но мафиози этого не замечал, с наслаждением делая новые надрывы. Тихий шёпот неясным шипением сорвался с его губ.