Пролог (1/2)
Печаль, что белее снега
Тоска, что глубже океана
Любовь, что сильнее смерти</p>
Пролог
Вэй Усянь проснулся в холодном поту. Ему давно не снились кошмары, но иногда, когда он меньше всего ожидал, они будто специально поджидали момент, чтобы проскользнуть в его сны и оголить все потаенные страхи и эпизоды, которые даже спустя много лет доводили до иступленной дрожи. То, что въелось под кожу так сильно, что уже ничем не вывести, какой бы пытке его ни подвергли.
Усянь привстал с кровати и прерывисто дышал, пытаясь восстановить дыхание, по скулам стекали капельки пота, всё тело взмокло. Потом вздрогнул, подумав, что дышит слишком громко. Посмотрел на тело, лежащее рядом с ним и мерно посапывающее.
Спит. Не услышал. Всё в порядке.
Меньше всего ему хотелось, чтобы кто-то увидел его в таком состоянии. Его слабость.
Жизнь Вэй Усяня уже не один год была словно кошмаром наяву. Хотя кошмар – не совсем подходящее слово. Борьбой. Выживанием. Лицемерием. Но это мало чем отличалось от кошмара. Каждый день ему приходилось просыпаться в ненавистном месте с нелюбимым человеком. Их взаимоотношения были более сложными, чем просто «нелюбимый».
Усянь закрыл свое сердце и запретил себе кого-либо к нему подпускать. Только так он мог поддерживать броню непоколебимой твердости и каждый день улыбаться. В императорском дворце иначе было не выжить. В лицо – фальшивые улыбки и сладкоречивые комплименты, за глаза – завистливые взгляды и ядовитые проклятия. Только тот, кто научился балансировать на кончике обоюдоострого кинжала, способен был отвоевать себе место под солнцем.
Однажды ему сказали: «Теперь твое обаяние станет твоей силой, твоя улыбка – оружием, а взгляд из-под опущенных ресниц – стрелами, что вонзятся аккурат в сердце императора».
Вот так из оставшегося без родителей оборванца, выросшего по законам улицы и наводящего страх на весь рынок, а потом волею судьбы став воином, Вэй Усянь проложил путь до императорского наложника. Он иронично хмыкнул себе под нос. Можно ли было этим гордиться? Скорее, после статуса воина стать наложником звучало больше как понижение, чем как повышение для мужской гордости…
Но только так он мог отомстить.