Часть 3 (2/2)
- Сойдет, - снисходительно пожав плечами, Альфа щелкнул зажигалкой. По кабинету поплыл горький аромат отличного кубинского табака.
Свидетель обошел письменный стол, подвинул кресло комиссара, спокойно уселся, и вытянул длинные, обтянутые кожаными черными брюками, ноги. Красивое характерное лицо выражало скуку и раздражение одновременно.
- Ну, Бейкер, чего ждем? Ты меня вызывал, или я тебя? У меня мало времени, через час я должен быть с женой на благотворительном вечере. Не всем же штаны в офисе протирать, да? Кому-то нужно и о детях, нуждающихся в лечении, позаботиться. Кстати, Дейм, не хочешь выписать чек? Я передам. Или зарплаты комиссара хватает только на кофе из автомата?
Ненависть. Ненависть и бессильную злость. Вот что испытывал каждый раз при встрече с Давидом, Деймон Бейкер. И дело было даже не в желанном Торкио, камне преткновения и вечном «Священном граале», недостижимом и прекрасном. Давид бесил комиссара сам по себе. Всем. И этой своей неприкрытой «альфностью», и несокрушимой самоуверенностью. Умением угрожающим рыком отвечать так, что собеседник моментально затыкался и мечтал убраться подобру-поздорову. Снисходительной манерой поведения, как будто все остальные-никчемные букашки. Своей яркой, красивой внешностью.
Черт, да просто потому, что Давид символизировал собой именно те Альфные черты, которыми комиссар так хотел, но не мог обладать.
Проклятый рецессивный ген!!! Почему, ну почему комиссар не может просто подойти, схватить этого наглого козла за шкирку, и вытащить его из своего кресла? Хотя… А почему это, собственно, не может??!!
Бейкер уже сделал пару шагов, поймал понимающий и предупреждающий взгляд агента Аньелли, и … отступил.
Аньелли прав. Не хватало ему еще драки со свидетелем в собственном кабинете.
Зная Давида, и тех, кто стоял за ним, Бейкер понимал, что вне зависимости от результатов этой драки, впоследствии пострадает именно он. Спайк и прочие «серые кардиналы», держащие город, только и ждут, когда он оступится, чтобы быстренько поставить на его место своего человека.
Поэтому придется взять себя в руки. Ну, и слегка утешиться воспоминаниями о том, как сегодня утром он чуть не трахнул любимого Омегу этого урода, прямо в соседней переговорной. А тот и не возражал...
Воспоминания о жарком утре явно поменяли и настроение, и запах комиссара. Потому что Давид вдруг раздул ноздри, втянул воздух, нахмурился и резко напрягся. Показное равнодушие сменилось на агрессию.
- Бейкер, ты начнешь допрос, или я ухожу? Долго еще мне ждать?
- Комиссар! - от тихого голоса Аньелли, и свидетель, и Бейкер вздрогнули. Занятые разборками друг с другом, оба на минуту вообще забыли о присутствии третьего. – Комиссар, если вы не против, я могу сам начать допрос свидетеля. Полагаю, для этого нам лучше переместиться с сеньором Давидом в переговорную?
Странно.
При звуках голоса Аньелли, Давид как будто моментально притих и успокоился. И молча, беспрекословно, перешел в переговорную. Даже сигареты убрал обратно в карман, и не понтовался больше.
Когда двери за агентом и Давидом закрылись, Бейкер облегченно выдохнул. Раздражение сменилось любопытством. Как же это столичному агенту удалось усмирить доминантного альфу лишь парой спокойных фраз? Неужели в далеком прошлом их связывало что-то большее, чем просто участие в одном расследовании?
***
Вот сейчас самое время для песни.
Включите саундтрек.
Очень рекомендую!
Переговорная полицейского участка.
18.05.
Дамиано.
Давид Дамиано боялся. Больше всего на свете он боялся этого. И это произошло.
И вот он сидит напротив того, чье лицо он видел в бесконечных снах. Чей невероятный запах мечтал почувствовать. Чьих сильных и нежных рук мечтал коснуться.
Все время, пока в кабинете он обменивался с Бейкером дерзкими фразами, Дамиано украдкой рассматривал единственного в мире человека, заставляющего его, Альфу, держащего в кулаке весь город, чувствовать себя просто мальчишкой.
Тем самым, шестнадцатилетним мальчишкой, что наглостью пытается замаскировать свою неуверенность, свой мучительный страх перед тем, что он чувствует.
Десять лет мало поменяли в тебе.
Все такое же умное, красивое, усталое лицо. Темные серьезные глаза. Сурово сжатые тонкие губы.
Все такая же сильная, крепкая, подтянутая фигура. Я помню, как ошеломительно ты выглядел в тех черных, обтягивающих стройные бедра джинсах, и белой рубашке, когда я впервые тебя увидел.
Говорят, на то, чтобы влюбиться, у человека есть всего несколько секунд. Именно тогда всё и решается. Быть или не быть? Вспыхнет искра, или нет? Возникнет между вами та самая химия, от которой снесет крышу, и замкнет электрическую цепь?
Не знаю, у кого как. Может, кому-то и правда, нужно 5 секунд.
Мне хватило и одной.
***
Аньелли.
Не знаю, что побудило меня тогда, десять лет назад, осматривая территорию приюта, общаясь с преподавателями и местными полицейскими, вдруг остановить взгляд на одном из старших учеников, столпившихся у входа в школу.
Ты даже еще не повернул ко мне головы, а я уже все понял.
Понял по осанке, по очертаниям изящной гибкой фигуры, по походке и по тому движению, с каким ты поднял руку и отбросил прядь волос с отвернутого от меня лица.
А потом ты обернулся.
И мой мир изменился навсегда.
Так. Стоп.
Аньелли невероятным усилием воли подавил в себе все то, что сжимало сердце и заставляло мучительно ныть участок шеи, прикрытый длинными волосами.
Сердце билось частыми, короткими ударами.
Три выпитых утром таблетки блокатора помогали справляться с ароматом, но и того, что доносилось сквозь приглушенный химией воздух, хватало.
Что же, будем выезжать на силе воли, дисциплине и опыте. Бери себя в руки, Аньелли.
Ты же профессионал. Так и будь им.
Мануэль поднял голову. Спокойно посмотрел на сидящего напротив.
- Сеньор Давид Дамиано? Мы с вами так и не поприветствовали друг друга.
Агент протянул руку для рукопожатия.
Секунду помедлив, Давид коснулся руки агента. Сжал, и тут же отдернул.
Покраснел, побледнел, и моментально разозлившись на себя, вызывающе усмехнулся, откинулся на спинку стула. Маска наглеца лучше всего помогала скрыть истинные эмоции.
- Здравствуйте, сеньор Аньелли. Кажется, так вас зовут? Уж извините, если напутал. Столько лет прошло, мог и забыть.
О, удар под дых.
Мануэль сжал зубы. Да. За десять лет мальчик отрастил клыки. Клыки… нет. Стоп.
- Вы правильно запомнили, сеньор Давид. Поздравляю. Приятно, что у вас отличная память.
Теперь Дамиано сжал кулаки. 1:1.
- Сеньор Давид, давайте сразу перейдем к теме допроса. Формальности можно соблюсти потом. Как я понял, вы спешите, да и у меня еще много дел. (Долго я не выдержу. Не смогу. Скорее бы пережить это, и сбежать отсюда как можно дальше, пока сердце на разорвалось уже буквально).
- Сразу, так сразу, агент Аньелли. Приступайте. (Ах, вот значит как! Хочешь побыстрее отделаться от меня?)
- Отлично. Для начала, попрошу вас описать подробно, с указанием времени, что вы делали три дня назад, 11 июня. День и вечер, и … ночь. И утро 12 июня, пожалуйста. (Черт, как же тяжело дышать вполсилы. А вдохнуть глубоко невозможно. Твой запах слишком яркий, слишком сильный. Он проникает даже сквозь мощный затвор блокаторов).
- Без проблем, агент Аньелли. Днем 11 июня я был в банке. Ориентировочно до 15 дня. После этого обедал с владельцем банка. Ангус Спайк. Место- ресторан «Белиссимо». Примерно до 16 часов. Потом поехал в охотничий магазин Томаса Раджи. Купил сапоги. Вернулся домой. Это уже было около 18 часов. Дома пробыл до 19 примерно. Потом поехал к другу на ужин. Домой вернулся в первом часу ночи. Точно не скажу. Ночью из дома никуда не выходил. Может подтвердить жена. Утром… (Ну, подтвердить она может вряд ли, в разных спальнях спим, вот черт…).
-Стоп! – неожиданно Аньелли прервал Давида. – Вы сказали, что ужинали с другом. Но не назвали имя. (Не трудно догадаться, но я хочу, что бы ты сказал мне это сам).
- Итан Торкио. Учитель. Адрес назвать, или и сами знаете? (Что, съел? Ну да, я сплю с Торкио, а ты думал, я десять лет сидел, тебя ждал?)
- Спасибо. Адрес я уточню у комиссара. (Значит, правда. Торкио. Я знал, но почему так больно?) - Сеньор Давид, давайте продолжим. Утро 12 июня?
- Был дома. Около 10 утра приехал знакомый. Леонардо Грилло. До 12 общались с ним. Сидели в кабинете. Прислуга может подтвердить. (Всё, доволен? До сих пор не успокоился, все еще видишь во мне монстра?)
Аньелли записал что-то в свой потрепанный блокнот. Задумчиво отбросил назад волосы со лба.
Смешно. Дамиано этот жест почему-то напомнил Итана. Хотя... А ведь они и правда, чем-то неуловимо похожи... Один и тот же типаж. Оба темноволосые, стройные, высокие брюнеты. А теперь, когда Дамиано увидел Мануэля с этими его длинными волосами, сходство еще больше бросилось в глаза. И характер. Оба спокойные, уравновешенные, доброжелательные, сдержанные в проявлениях эмоций... Везде… Кроме постели...
Блядь…
Почему несмотря на злость, боль и ярость, так и не утихшие, как выяснилось, за долгие десять лет, Дамиано снова вспоминает, как этот отчужденный, так безразлично поглядывающий сейчас на него, Омега, таял от его малейшего прикосновения? Как это сильное, жесткое, мускулистое тело моментально становилось горячим и податливым под дрожащими от волнения и возбуждения руками молодого Альфы? Как взрослый, опытный Омега старался тогда сдерживаться, как пытался уговорить Дамиано уйти... И как в итоге сдался, как отпустил контроль…
Аньелли смотрел на неожиданно смягчившееся лицо Дамиано. На его внезапно потемневшие глаза, и дрогнувшие красивые губы. Губы, чей вкус нельзя было забыть.
И тут Мануэля накрыло, захлестнуло и сбило с ног волной жаркого, яростного, концентрированного, заполняющего собой всё, сладко-горького аромата орхидеи.
Дыхание перехватило.
Руки агента дрогнули. Ручка выпала из безвольно застывших пальцев, упала на пол.
В одну секунду, оба одновременно, машинально наклонились, и их пальцы встретились на металлическом блестящем корпусе ”Паркера”.
Шок.
Удар тока.
Взрыв и цунами.
Казалось, каждый атом и каждая молекула в их телах смешались, сплавились, соединились воедино. В один живой, горячий, дрожащий от страсти, любви, боли и ужаса, организм.
Шею Аньелли пронзила острая игла спазма. Он закричал.
***
Дамиано
Дамиано выскочил из участка так, как будто за ним гнались все всадники Апокалипсиса. Запрыгнул в свою роскошную машину, захлопнул дверь, и рванул с места, визжа тормозами. Прочь из города.
Сколько он несся по заброшенной проселочной дороге-минуту, час, вечность? Он не мог сказать. Очнулся, только когда осознал, что подсознание привело его на пустынный берег на краю города. Их любимое место в детстве.
Наконец, тяжелый комок в груди, мешающий дышать, исчез.
Дамиано вышел из автомобиля. Спустился вниз, на пустынный пляж. Сел на один из прибрежных огромных валунов, и закурил, глядя на темные волны, набегающие на берег.
К ночи начал подниматься ветер, тучи сгущались на темнеющем небе, обещая надвигающуюся бурю. Воздух, плотный и наэлектролизованный, застыл. Приближалась гроза. Вдали, над морем, уже полыхала зарница и слышались раскаты грома.
В голове Дамиано отчетливо, как в кино, возникали кадры из прошлого.
Десять лет назад.
Теплый весенний вечер. Еще светло, и крики пересмешника в лесу перекликаются с воплями чаек на берегу моря.
Вик и Томас идут по песку, вдоль кромки моря, то и дело, со смехом отпрыгивая от набегающих волн. Предзакатное солнце освещает безлюдный берег. Еще не сезон, в начале мая слишком холодно для купания, и туристов нет. Да и вечер уже наступает.
Вдалеке, на скалах снова громко, нагло кричат чайки. Но за их криками вдруг раздается другой, сдавленный звук. Странный, неестественный, птицы так не кричат.
Томас так увлечен Вик. Не спускает с нее глаз, и не обращает внимания на тревожный звук. Зато Вик сразу напрягается, останавливается, замолкает, и ищет глазами источник странного крика.
Ей кажется, что он доносится от дальней группы скал, где берег переходит в отвесный обрыв.
Дернув за руку Томаса, тем самым заставив его замолчать, девочка прислушивается, и торопливо идет в сторону камней. Там тень от берега, и уже в нескольких шагах видимость достаточно слабая. Вик различает за камнями какое-то движение, и подходит ближе.
Что там, какой-то зверек застрял и не может выбраться? Лисица или енот?
Но это не зверек.
Внезапно от камней отделяется смутная фигура. Она спотыкается о валуны, пытается бежать в сторону ребят, падает, снова встает, и снова падает. И издает тот самый ужасный, выворачивающий душу наизнанку, горестный вопль.
Вик, молоденькая Альфа, чувствует знакомый запах, но сейчас он не нежный, теплый, цветочный, а резкий, панический, горький.
Бета-Томас не ощущает запахи, но голос и ему кажется смутно знакомым. Он подходит ближе и…
- Итан… Томми, это же Итан!!! - Вик кричит, и бежит навстречу падающей фигурке. Краем глаза девочка замечает, как чей-то темный, высокий силуэт быстро проскальзывает между камней, и исчезает в лесу. Но ребятам сейчас не до него.
Вик подбегает, обхватывает скрюченную, дрожащую фигуру, упавшую на камни. Пытается поднять. Томас помогает. Фигура вырывается, и снова захлебывается в крике, который моментально переходит в рыдание.
Томас в ужасе видит, что да, это действительно Итан. Но Итан, с которым они расстались час назад во дворе приюта, был совсем не похож на это сжавшееся от шока, скрюченное существо.
Его одежда в беспорядке, глаза полны слез, губы дрожат. Мальчика трясет, как будто в лихорадке.
-Итан, Итан!!! Ит, господи, что случилось??? Итан, очнись!!! -Вик пытается достучаться до него. Не сразу, но ей удается.
Мучительно медленно, с трудом выговаривая каждое слово, запинаясь от накрывающего стыда и шока, Итан рассказывает им такое, что ребята замирают, оглушенные, не в силах сразу осознать услышанное.
Первой приходит в себя Вик.
И принимает единственное очевидное решение-отправляет Томаса за тем, кто всегда на защите.
За тем, кто точно знает, как нужно поступить.
За Дамиано.
***
Кьяро-ди-Луна,
Дом Итана Торкио.
Когда в десятом часу вечера от Дамиано приходит сообщение «еду к тебе», Итан начинает слегка нервничать. От радостного ожидания, которое обычно накрывает его после сообщений Давида, сейчас не остается и следа.
Что бы уменьшить нервозность, Итан начинает и бросает, не закончив, тысячу разных дел: наводит порядок в холле, но отвлекается, и тут же идет вытирать пыль с рояля в гостиной; аккуратно, как по линеечке, выставляет обувь в гардеробной, и забывает закрыть туда дверь, чему очень рад Лоренцо, обожающий дремать на мягких кашемировых свитерах хозяина, щедро украшая их своей шерстью. Итан продолжает тупить: достает с полки на кухне любимый калабас Дамиано, но забывает насыпать сухой матэ. Зачем-то второй раз перестилает простыни на кровати, хотя уже делал это полчаса назад.
Чем ближе приезд Дамиано, тем больше нервничает Итан. Он ходит по дому, периодически поглядывая в окно. Тучи закрывают темное ночное небо, гроза все ближе. Раскаты грома вдали нарастают, и Итан переживает, что Дамиано снова будет нестись на бешеной скорости, по мокрой от дождя дороге.
И вот, наконец слышится звук открывающейся двери, и стук ботинок по полу в холле.
Дамиано входит в гостиную, где Итан, изображая лицом радостное спокойствие, ждет его, перекладывая с места на место ноты на рояле.
И тут глаза Итана становятся круглыми, когда он видит, что Дамиано принес... розу. Одну белую, нежную розу, на длинном колючем стебле.
Дамиано никогда не дарил ему цветы. Никогда.
Их отношения вообще не предполагали всех этих нежных романтических жестов. Слишком давно они знакомы, слишком будничными и очевидным кажутся их чувства друг к другу. Да и Дамиано-резкий, жесткий, прагматичный-совсем не романтик по натуре.
И тут вдруг-такой неожиданный, сентиментальный жест.
Пальцы Итана касаются пальцев Дамиано, когда он осторожно принимает у него цветок. Итан чувствует, что руки Давида ледяные, как будто он долго стоял на холодном ветру.
Губы, когда Дамиано целует Итана, тоже холодные и сухие.
Зато поцелуй…
Итан вздрагивает, и у него перехватывает дыхание. С такой жадной яростью Дамиано впивается в его губы. Так страстно и горячо язык Давида проникает Торкио в рот. Как будто в одном безумном поцелуе, Дамиано хочет выразить сразу всю свою любовь к Итану, всю свою тоску и желание.
Пальцы Итана, сжимающие стебель цветка, колются о шипы. Он разжимает пальцы, роза падает на диван. Но обоим уже не до нее.
Поцелуй переходит в яростные ласки.
Итан прижимается всем телом, обхватывает плечи Дамиано, стремясь глубже вдохнуть чувственный, горячий запах древесной смолы и сигарет, идущий от Альфы. Тот запускает руки в его длинные шелковистые волосы, тянет голову к себе, ближе, еще ближе. Слегка прикусывает губы, проводит по ним влажным языком, ощущая вкус, ловя каждый стон. Вдыхая сладкий, теплый аромат лаванды своего Омеги.
Одежда очень быстро становится лишней. Пальцы Торкио цепляются за рубиновый шелк рубашки Давида, судорожно ищут пуговицы, находят, расстегивают. И с наслаждением касаются гладкой загорелой кожи, украшенной узорами татуировок. Когда подушечки пальцев Итана нежно дотрагиваются до сосков, Давид стонет. И на секунду отстранившись, яростно сдергивает рубашку через голову, бросает на диван. Туда же летит и черная футболка Торкио.
С черными кожаными брюками Давида сложнее. Слишком тесные, они не хотят расставаться с владельцем так быстро. Руки Итана пытаются стащить обтягивающую ткань, но задерживаются на упругих ягодицах, не в силах переключиться на что-то другое, когда эта идеальная задница вдруг оказалась в доступе.
Дамиано рычит «я сам!», стягивает, наконец, прилипчивые брюки; запускает ловкие длинные пальцы под резинку мягких домашних штанов Итана. Там уже всё в полной боевой готовности. Толстый гладкий член упирается в руку Давида. Головка влажная от смазки, подрагивает под ласкающими ее пальцами. Итан вздыхает, и подается вперед, навстречу умелой, ритмично сжимающей руке. Одним движением штаны стянуты вниз. Торкио переступает через них, отбрасывает ногой в сторону.
Дамиано, тяжело дыша, осматривается вокруг, и определившись с направлением, подталкивает Итана к черному роялю, где валяются разбросанные ноты, которые тот так и не успел собрать. Итан моментально считывает идею Дамиано, и подчиняясь, пятится назад, прижимается спиной к теплой деревянной поверхности музыкального инструмента.
Сильные руки Альфы подхватывают Омегу за округлую задницу, подсаживают на закрытую блестящую крышку рояля. От веса Торкио инструмент издает тяжелый жалобный вздох. Но его безжалостно перекрывает стон Итана, когда жадные губы Давида касаются его шеи. Омега притягивает Альфу к себе, между разведенных крепких бедер. Обхватывает его за поясницу ногами, вжимает в себя, чувствуя животом напряженный горячий член.
Руки Дамиано держат Итана за бедра, язык короткими дразнящими прикосновениями скользит по подрагивающей от возбуждения, шее; томно замирает в ямке между ключицами, лижет ее нежно широким, обжигающим мазком.
Альфа тихо рычит от предвкушения, наслаждаясь своей властью над дрожащим, покорно отдающимся его ласкам, Омегой. И скользит языком ниже, обводя моментально напрягшиеся соски, медленно перемещаясь к судорожно подрагивающему под горячим, обжигающим дыханием Давида, плоскому твердому животу.
Дыхание Итана замирает, громкий стон разрывает тишину, когда рот Давида накрывает его торчащий, подтекающий смазкой член. Дамиано скользит по нему языком и губами, захватывая целиком, позволяя войти в свое расслабленное, податливое горло. И Итана накрывает жаркая сладкая темнота, затягивая, сводя с ума, заставляя стонать и просить только об одном-что бы Дамиано не останавливался: ”Пожалуйста, Дамиа, пожалуйста... Дами... Пожалуйста, еще...”
И тот не останавливается. Покусывает, лижет, ласкает, сжимает, пока Торкио не начинает вскрикивать, хватать Давида руками за голову, тянуть за темные вьющиеся волосы, инстинктивно подмахивать бедрами навстречу умелому рту.
Тогда пальцы Давида впиваются в бедра Торкио сильнее, удерживая, не позволяя ему брать инициативу на себя. Дамиано выпускает член Итана изо рта. Властно толкает Торкио назад, что бы тот лег спиной на гладкую поверхность рояля.
Омега покоряется, разводит шире ноги. Прогибается в пояснице, весь открываясь перед Альфой. Желая отдаться, подчиниться, принять в себя его Узел.
Тот рычит низким, возбужденным тоном: ”Подожди!”
Отстраняется, и Омега разочарованно стонет от чувства потерянности и пустоты.
Через минуту Альфа возвращается, неся в руке тюбик смазки. Пальцы уверенно касаются нежного, розового отверстия. Прохладная смазка растекается, охлаждая, расслабляя. Ее нужно совсем немного. Омега уже находится на самом пике течки, и его тело само обильно вырабатывает прозрачную естественную смазку.
Пальцы Альфы медленно скользят внутрь, начиная свое ритмичное, осторожное движение, растягивая, подготавливая. Омега всхлипывает, от удовольствия и боли одновременно. Он такой узкий, такой нежный внутри. Нерастянутые, гладкие стеночки сжимаются вокруг твердых ласкающих пальцев. Альфа представляет, как через минуту в Омеге, на месте его пальцев, будет его напряженный горячий член, и тоже не может удержаться от стона.
Когда он, наконец, кладет одну руку на подрагивающий живот Омеги, а другой приставляет подтекающую смазкой головку к нежному приоткрытому отверстию, то уже возбужден до такой степени, что с трудом может контролировать себя. Ему хочется ворваться в это влажное, узкое, упруго сжимающее пространство одним мощным, сильным рывком. Засадить сразу на всю длину, глубоко, очень глубоко. Так, что бы Омега захлебнулся в крике. Что бы извивался и стонал, выкрикивая его имя, насаживаясь и умоляя взять, отыметь, оттрахать его до потери сознания.
Но Альфа сжимает зубы, сдерживается, и начинает медленные, неспешные движения, задавая мерный, плавный ритм. Как волны, накатывающие на берег, и снова отступающие вдаль, он мягко двигается в этом послушном, чутко отзывающимся на малейшие его движения, теле.
Омега стонет все громче, томно, страстно, в такт каждому толчку.
Пальцы сжимаются на плечах Альфы. Ногами он обхватывает Альфу за поясницу, усиливая ощущения, притягивая ближе, побуждая двигаться быстрее, глубже, жестче.
Итан ловит взгляд любовника, и его отчаянный умоляющий шепот: ”Сильнее, сильнее, Дами, пожааааалуйстааа...”, срывает Дамиано крышу.
Тот не выдерживает. Выталкивает из груди скомканный, судорожный стон, и зверь в нем вырывается на волю. Альфа начинает двигаться в быстром, срывающемся ритме.
Рояль под Омегой скрипит от мощных, жестких движений; клавиши дрожат, издавая вразнобой дребезжащие звуки.
Уже не контролируя происходящее, Альфа теперь буквально вбивается в жадное, тесное, горячее тело, стараясь надышаться до одури пьянящим ароматом лаванды, с горьковатым оттенком лимонграсса, что окутывает его обжигающей волной.
Оргазм накатывает и внезапно, и ожидаемо одновременно, заставляя Давида выгнуться, задохнуться от наслаждения этой жаркой, узкой глубиной, впиться в шею Торкио острыми белыми зубами, и издать яростный протяжный рык.
Узел Альфы в глубине Омеги раскрывается, создавая необходимую сцепку, фиксируя, не позволяя Омеге отстраниться, соскочить.
Омега вздрагивает, прогибает поясницу, цепенея от боли и наслаждения, и тоже громко, бесстыдно кричит, принимая теплую, вязкую жидкость, толчками заполняющее узкое пространство.
Альфа не дает ему расслабиться, не дает выдохнуть. Он хочет, чтобы Омега кончил одновременно с ним. Горячая рука властно обхватывает возбужденный член Омеги, сжимает, и несколькими быстрыми движениями доводит его до оргазма. Омега кончает под свои прерывистые, короткие стоны, прямо в теплую, твердую ладонь Альфы.
Дамиано падает на дрожащее под ним, потное, липкое тело Итана.
Накрывает его горячий, распахнутый в крике, рот, своими жадными губами.
И обоих затягивает сладкая, томная, жаркая тьма.
Дом Итана Торкио.
Утро следующего дня.
Случается так, что линия судьбы, четкая и ясная, прочерченная наперед, вдруг резко сворачивает на полпути. И всё, что казалось понятным и предсказуемым, стабильным и надежным, рушится, как карточный домик.
А виной всему-одно неверное решение. Один необдуманный шаг.
И твой мир разбивается вдребезги.
Итан проснулся утром с ощущением, что наконец-то в его жизни произошло то важное, то НАСТОЯЩЕЕ, чего он ждал годами, ждал мучительно, долго, отчаянно.
И это новое ощущение СЛУЧИВШЕГОСЯ наполнило его таким счастьем, такой захлестывающей радостью, что сердце замерло, дрогнуло, и застучало быстрее.
Воспоминания накрыли моментально: вчерашний приезд Дамиано, роза в его тонких холодных пальцах, жар его горячего тела, опьяняющая сладость поцелуя.
Щеки залил румянец, когда Итан до малейших деталей восстановил в памяти каждый эпизод, каждый стон, каждый вскрик.
Эта ночь стала для него рубежом, границей, разделившей жизнь на «до» и «после». В первый раз, за долгую историю их отношений, он почувствовал, что Дамиано был с ним не только телом, но и душой. Целиком, полностью, отдавая себя, а не только снисходительно принимая любовь Итана, как раньше.
И подтверждением этому было то, что сейчас, рядом, на соседней подушке, мирно посапывал, по-детски сложив ладони под голову, тот, от чьего взгляда цепенели и терялись; тот, кого боялись и уважали; тот, чье слово решало судьбы и жизни.
В первый раз за все годы их связи, Дамиано не уехал ночью домой, к Джо.
Он остался до утра.
Итан осторожно повернулся, чтобы придвинуться ближе, коснуться любимого, спокойного, расслабленного во сне, красивого лица. Невесомо провести кончиками пальцев по чуть припухшим, приоткрытым губам. И бесконечно смотреть, смотреть, смотреть на то, как сладко спит тот, кто давным-давно, еще со школы, стал для Итана Единственным.
ЕГО АЛЬФА. ЕГО ДАМИАНО. ЕГО ЛЮБИМЫЙ.
Сколько прошло времени, непонятно, но вот наконец Дамиано пошевелился, вздохнул, перевернулся на другой бок. Его длинные темные ресницы дрогнули. Он открыл глаза, помутневшим спросонья взглядом обвел спальню. Увидел Итана, с улыбкой смотрящего на него.
Светло-ореховые глаза распахнулись шире. Дамиано вспомнил.
Полицейский участок. Глаза Аньелли. То, что случилось между ними в переговорной, этот удар молнии, этот шок, этот взрыв… и его, Дамиано, трусливый, позорный побег. Гонку по трассе. Волны, накрывающие берег. Грозу, ливень, мокрое шоссе. Розу, нежную и колючую, ароматную и хрупкую. Так похожую на Торкио. Взгляд Итана. Его жаркое тело. И то, что случилось потом.
Улыбка. Рука Дамиано касается щеки Итана с крошечными, такими знакомыми, родинками. Пальцы гладят, ласкают, мягко дотрагиваются до темного следа на длинной нежной шее Омеги. Это не Метка. Но это ПОЧТИ она.
Дамиано не знает, как быть нежным. Он не умеет говорить красивости, или вести себя так, как полагается вести себя героям слезливых романов. Поэтому он маскирует нежность за привычной грубостью, и усмехаясь, говорит:
- Торкио, ну, с добрым утром, что ли?! Снова тормозишь? А поцеловать?
Поцеловать? Запросто.
У Итана есть и другие, более заманчивые предложения.
Но для начала неплохо бы попасть в душ, потом приготовить себе и Дамиано крепкий ароматный кофе, который придаст бодрости и сил, потому что вчерашняя ночь вымотала обоих.
Так не хочется вылезать из постели, отрываться от Дамиано, оставлять его даже на несколько минут, но нужно.
Итан выскальзывает из кровати, чмокает Дамиано в растрепанную макушку, и пока тот не успел возмутиться таким телячьим нежностям, сбегает в ванную. Там останавливается у зеркала, видит собственную глупую счастливую улыбку, и едва удерживается, что бы не запрыгать, как довольный щенок.
Спокойно, спокойно! Дамиано хочет кофе, а ждать он не любит и не привык. Значит, надо поспешить.
Итан включает воду, и залезает в душ. Зная, что впереди у них - весь день. Самый счастливый день в жизни Итана.
В это время Дамиано, которому быстро надоедает просто так валяться в постели, решает присоединиться к Торкио в дУше.
Сказано-сделано. Дамиано идет в ванную, по пути вспоминает про полотенце, и возвращается за ним. Дом Итана он знает лучше, чем свой собственный. Поэтому уверенно открывает шкаф, где аккуратной стопкой сложены пушистые мягкие полотенца. Дамиано протягивает руку…
И его буквально накрывает горькой, удушливой волной чужого возбужденного запаха. Запаха альфы. Смешанного с запахом, который он точно никогда не спутает. Запахом спермы Торкио.