III. (1/2)

***</p>

Остаток дня юноши провели в компании друг друга. Они долго разговаривали о своих жизнях, и Луи узнал, что отец Найла крупная шишка в музыкальной индустрии. Он музыкальный продюсер, если быть точнее, так что Хоран почти с самого детства погружён во всю эту атмосферу: виделся со звёздами и даже успел записать пару треков. Ему всегда нравилась эта атмосфера: ты на сцене перед большим количеством встревоженной толпы, ожидающей твоего звездного часа.

В руках гитара, а у лица микрофон и вот он-твой час. Каждый нерв в твоём теле на взводе, каждая клетка кипит от волнения, но ты начинаешь блистать. Чудный голос вылетает из колонок, словно птица, выпущенная из клетки. Ты закрываешь глаза и пустота. Только успокаивающая темнота, убаюкивающая твоё сознание. Родные струны рождают единственную и неповторимую мелодию, рассказывающую людям о твоих чувствах лучше любых слов. Истинный гедонизм.

Юноша ни в чем себе не отказывал с самого рождения. Про таких Луи любил говорить: «Родился с золотой ложкой во рту». Ему не нравились такие люди. Отчасти, потому, что он таковым не являлся.

Его семья не могла себе позволить лишнего.

Своего родного отца Луи в жизни не видел, да особо и не было у него желания. Тот бросил его после рождения последних сестёр и оставил двадцатитрехлетнюю девушку одну с маленькими детьми на руках.

Мама работала в больнице с утра до ночи, и на ребёнка или же другие обязанности вовсе не оставалось сил. Ему пришлось рано повзрослеть, дабы помогать матери и хоть как-то облегчить ее ношу. С четырнадцати лет он нашёл себе работу с неплохой зарплатой, и удобным графиком, но решил ей об этом не сообщать. Он боялся, что это может заставить ее чувствовать, что девушка трудится недостаточно сильно для обеспечения семьи.

Учеба, работа, учеба, работа и так по кругу. Эта каждодневная рутина выбивала последние силы из юношеского тела, но мысль о том, что его труд оплачивается самым лучшим образом- расслабленной улыбкой Джоанны на отдохнувшем лице- не давала ему опустить руки.

Мальчик не мог позволить женщине тянуть на себе двух младших сестер, оплачивать его дорогостоящую учебу, что и привело к идее устроиться на не самую прибыльную работу в Лондоне.

Томлинсон отвечал за размещение и эстетичный вид декораций в небольшом театре в южном районе столицы. Встречал посетителей, что пришли на очередное представление, нарядившись в изысканные вечерние платья в пол или накрахмаленные костюмы.

Одаривал их натянутой, приятной с виду, улыбкой, желая хорошо провести вечер, а после убегал за кулисы, помогая своим коллегам- Бриане и Элеонор доработать нужный реквизит перед подачей его на сцену.

Он всегда мечтал знать, что происходит за занавесом сцены, когда гаснет приглушённый тёплый свет, а актеры исчезают на глазах.

В детстве любопытство съедало изнутри, от жгучего желания узнать, кто же расклеивает листовки на махровых сиденьях перед началом шоу; кто оформляет высокое подножие поля для игры артистов.

Больше всего его пленил звук оркестра, что пленяющей мелодией разносился по широкому, просторному залу, гипнотизировал всех вокруг, приковывая внимание зрителей к развивающимся событиям на сцене. Позволял прочувствовать каждый напряженный момент в сотню раз насыщенней и ярче.

Он всегда хотел однажды сесть за огромный рояль, будучи облаченным в узкий, изящный костюм пианиста: длинный чёрный пиджак, задняя часть которого почти что достаёт до пят, разрезаясь на два треугольника у поясницы, лакированные туфли с острым кончиком, аккуратно завязанная бабочка на шее и, сияющий в свете софитов, инструмент.

Он бы хотел, чтобы каждый услышал этот пленительный звук, исходящий от рояля, с каждым нажатием клавиш; как бы темп из медленного и спокойного, можно сказать, умиротворенного, перетекал бы в колкий, быстрый и будоражащий сознание.

Луи планировал поступать на музыкальный факультет, хоть и осознавал, что навыков у него не настолько много, но он продолжал греть надежду на то, что все пройдёт так, как было запланировано.

Мама Луи любила слушать игру сына на этом дивном инструменте, а узнав о планах Томлинсона на будущее, вспыхнула как звезда на темном небе.

По итогу, ему отказали, отдавая предпочтение более опытным и талантливым людям, чем окончательно похоронили эту идею глубоко внутри юноши.

Сияющему от счастья, родителю, он доложил, что хочет сделать акцент на чем-то более стоящем; развиться в новой сфере, в то время, как музыка слишком сильно перетягивала бы одеяло на себя и отвлекала.

На деле же, мальчику попросту не хватило сил признаться женщине в том, что ему отказали.

Театр казался ему каким-то отдельным миром. Недосягаемым кусочком Веселенной, в которой блистают столь яркие звёздочки, то резко встряхивающие ураганом эмоций, то вновь угасающие, с каждым опусканием занавеса.

Но реальность шла вразрез с тем, что видео Луи в более взрослом возрасте: унылые, уставшие лица актеров, постоянно репетировавших одни и те же сцены с утра до ночи, каждодневный труд и работа с декором, требующий безграничного полёта фантазии, дабы угодить зрителям, вымученные, потрепанные музыканты и строгий начальник, часто отчитывающий юношу за то, что реквизит расположен не должным образом, что заставляло Луи вспыхивать, как спичка.

Пожалуй, лишь коллеги по цеху являлись его отдушиной и разбавляли унылость профессии, хотя он и не осознавал, на что подписался, когда только в первый раз перешагнул порог заведения, устраиваясь на должность.

Он не являлся самой главной единицей, но определенно был важной шестеренкой, запускающей процесс работы и отвечающей за то, чтобы все в помещении выглядело эстетично.

А пока, в свой единственный выходной, он здесь — сидит с милым ирландцем и слушает его увлекательные истории из жизни искусства и рассматривая забавные рожицы, что вырисовывала пенка в чашке с уже остывшим кофе.

— Томмо! Собирайся, мы пока не опоздали, но очень близки к этому! — Найл быстро говорил, попутно допивая напиток и хватая сумку с дивана, направлялся к двери.

— Ты сейчас вообще о чем? — Луи неохотно оторвал взгляд от кружки, наблюдая за хаотичными действиями соседа.

— Сейчас воскресенье, завтра учеба. Это надо отпраздновать!

Луи облокотился на спинку стула, постепенно съезжая вниз, сопровождая действия тяжелым вздохом.

— Чтобы завтра окончательно сдохнуть от похмелья? Нет, спасибо, сэр, пусть за него это сделает какое-нибудь право или философия! — Томлинсон закрыл лицо руками, массируя щеки.