Всё, пойду делать географию (2/2)
— Понимаешь, Фаль, человек не всегда способен принять помощь Хранителя. Допустим, если у клиента в подсознании закоренелые установки «я не сделаю в жизни ничего полезного, я никогда не буду счастлив, я говно, живу в говне, скорей бы сдохнуть» и если он не стремится это изменить, то ему никто толком помочь не сможет: ни психотерапевт, ни мотивационные книги. Ни ашбаровские пельмешки, приправленные светлой энергией, ни Тёмный Юнейший. Всё, о чём мы говорим с этим клиентом на встречах, вылетает из его головы, и он приходит ко мне снова, как в первый раз. Приходит, потому что чувствует, что теоретически я могу ему здорово помочь. А я его принимаю, потому что хочу, чтобы он жил. Потому что вижу, что он может нечто хорошее в жизни сделать и даже может быть счастлив.
Фаля хотела напомнить, как минуту назад Антон грозился убить своего клиента, но сдержалась: было видно, что Тёмный говорит искренне и действительно переживает.
Кафешка понемногу пустела. Пришёл Захар, они с Кирой начали шушукаться у прилавка. Мирон всё никак не возвращался, Китсан тоже было не видать. Фаля решила продолжить диалог с Антоном.
— А почему твои клиенты спрашивают только про смерть?
— Такова моя специализация. Помогать тем, кто потерял близких. Отговаривать тех, кто хочет покончить с собой. Как ты думаешь, зачем высшие силы наваливают на будущего Хранителя кучу проблем?
— Чтобы в восемнадцать лет он не видел для себя иного пути, кроме как поступить на службу Свету или Тьме. А ещё… — слегка неуверенно проговорила Фаля. Антон подбадривающе закивал, и Призванная продолжила: — Ну, вот ты же сам пережил потерю близкого человека и много раз пытался суициднуться. Значит, ты хорошо поймёшь людей, у которых похожие ситуации. Получается, всё это было в твоей жизни для того, чтобы сейчас ты мог качественнее помогать своим клиентам.
— Молодец, — одобрил Тёмный. Фаля видела, как болезненно исказилось его лицо, когда она сказала про гибель Жени, но сейчас Антон тепло улыбнулся. — Ценю учеников, которые могут самостоятельно выйти к верному выводу. А когда ты станешь полноценным Хранителем, к тебе будут приходить люди, у которых проблемы с самооценкой и в целом какие-то комплексы, зажимы.
— Ох, но лучше бы высшие силы сделали так, чтобы в мире не страдал никто, — вздохнула Фаля. — У меня тринадцать лет жизни ушло на то, чтоб чувствовать себя говном из-за неуклюжести и стеснительности. Всё началось с того, что в пять лет я грохнулась в арык, и продолжалось до самой инициации.
Вокруг было как-то по-особенному уютно и спокойно. Монотонный шум дождя за стеклом, свет уличных фонарей и лампочек в кафешке, звон посуды из кухни — почему-то всё располагало к задушевным беседам. Похоже, Антон думал так же.
— На меня тоже беды посыпались с пяти лет. У нас во дворе, знаешь, на дереве висела большая кормушка, туда всегда много птиц прилетало. Однажды соседские пацаны меня позвали играть: кидаться камешками в птиц, подлетающих к кормушке. А я уже тогда такой жалостливый был, говорю: им же больно будет, так нельзя. Пацаны отвечают, мол, да ничё страшного, мы в них даже не попадём наверно. И действительно, никто камнем не попал. Никто, кроме меня. Я эту птичку, которую убил, держал потом в руках. Маленький такой трупик. Казалось бы, да пустяк, забудется быстро. Но во мне в тот момент что-то перещёлкнуло, будто солнце внутри погасло, и на сердце стало так темно-темно. Я тогда впервые увидел смерть, вот так вот явно. А потом она начала меня преследовать. В восемь лет я на улице подобрал котёнка. Батя разрешил взять его домой, но только после того, как свозим к ветеринару. И вот я играюсь с этим котёнком во дворе, жду, когда батя из дома выйдет. Котёнок резвый такой был, прыгает-бегает. Тут из-за поворота во двор машина заезжает, а котёнок как бросится под колёса… Насмерть. Батя меня долго утешал, говорил, ну давай другого котёнка заведём, или щенка, если хочешь, а я отказался наотрез. Я прям детально всё это запомнил, через несколько лет вспоминал и думал: вот как-то странновато всё выглядело, этого котёнка будто какая-то сила подтолкнула под машину кинуться. Теперь понимаю, что это за сила была.
Фаля ничего не уточняла и не комментировала, слушала молча. Когда Мирон рассказывал о своём детстве, у неё не возникало ощущения, будто с ней делятся чем-то сокровенным: он говорил о прошлом спокойно и даже небрежно, мол, ну было такое, ну и ладно. По Антону же было заметно, что он пока не отпустил своё прошлое и всё ещё переживает из-за птиц и кошака. Вот Фаля и молчала, боясь сказать что-то не то.
— Потом совсем плохо стало, — продолжал Антон. — Люди вокруг стали замечать, что куда бы я ни пришёл, там случается какая-нибудь дрянь. К примеру, в двенадцать лет я на даче соседке помогал за садом ухаживать. У неё там красиво так было, много цветов разных… Соседка меня хвалила, тип, молодец, всё правильно делаешь. Вот только после моей помощи все цветы вдруг начали быстро увядать. Там ещё на дачах жила одна сумасшедшая, и она всякий раз, увидев меня, кричала: «За тобой смерть ходит!»
Фаля смотрела на руки Антона, лежащие на столе. Дрожали длинные пальцы, крепко сцепленные в замок, ногти впивались в кожу. Ему действительно тяжело было вспоминать всё это, но он почему-то продолжал.
— А в пятнадцать я встретил Женю. Она, знаешь, таким солнцем была, как-то прям душу мне осветила и согрела. Помогла поверить в то, что я обычный, нормальный парень. Вокруг меня перестали засыхать цветы и помирать котята, я был счастлив. До тех пор, пока Женя не погибла. Выпала из окна.
— Тоже на твоих глазах? — осторожно спросила Фаля.
— Нет, меня там не было. Мы с ней тогда сильно поссорились. Я как мудак бессердечный себя повёл. Все говорят, что это был несчастный случай, что никто не виноват. Но я очень виню себя в её смерти. Даже если она осознанно не хотела совершать суицид, всё-таки её сильно подкосила наша ссора… Не сберёг я своё солнце, и, наверное, теперь мне до самой смерти будет темно.
— Получается, инициация тебе и не помогла толком? Как мучился чувством вины, так и продолжаешь. Надеюсь, тебя хоть смерть больше не преследует?
Антон дрожащей рукой поправил чёлку.
— Нет, не преследует, к счастью. А по поводу чувства вины… Я как этот мой клиент, не способен принять помощь высших сил. Тьма могла бы после инициации подарить мне спокойствие и умиротворение, Свет мог бы указать мне поводы для радости. Но я не могу радоваться и не могу быть спокойным, потому что не могу простить себя за смерть Жени. Человек погиб и это никак не исправить, понимаешь? Когда я стал Призванным, то начал помогать семье Жени, подолгу разговаривал с её родителями. Смотрел на её маму и узнать не мог: раньше была такая цветущая, энергичная женщина, а теперь в старуху превратилась… — Антон помолчал, опустив голову, потом посмотрел на Фалю и проговорил слегка растерянно: — Я не знаю, зачем так подробно рассказал тебе всё это.
— Всё хорошо, мне как раз хотелось узнать тебя получше, — заверила Фаля. — Вот только Мирона что-то долго нет.
— И Китсан давно должна была прийти… — протянул Антон. — О, вот и она.
Действительно, к ним направлялась, обходя другие столики, Китсан в сером плаще и с солидной чёрной сумкой на плече. Судя по выражению лица, Тёмная была чем-то очень раздосадована.
— Меня Темнейший задержал, — возмущённо сообщила она, бухнувшись на стул рядом с Фалей. — Я уже собиралась уходить, сообщила ему об этом, а он припёрся в наш с Антоном кабинет и начал мне какую-то дичь втирать. Ну, не прям совсем дичь, но все эти вопросы можно было спокойно обсудить и в другое время. Я потом уже не выдержала, напомнила, что мне идти нужно, а он такой: да нет, рано ещё. В итоге вот только что направил меня сюда порталом… Так, где Мирон? И почему вы сидите с такими лицами, будто у вас корову украли?
— Мирон скоро должен прийти, он со Светлейшим беседует, — сказал Антон.
— А мы просто мирно разговаривали, — добавила Фаля.
— Надеюсь, ваш разговор не был посвящён тому, что смысл жизни в том, чтобы умереть. — Китсан повесила плащ на спинку стула, поправила волосы. — Фаль, если тебе интересно, какие проблемы были в моей жизни до инициации, то вот: младший брат, повёрнутый на теме смерти. И до сих пор ничего не изменилось. О, Мирон идёт.
Светлый Юнейший пробрался к их столику с подносом, полным еды.
— Я в афиге, — сообщил Мирон. — Ашбар Алманбетович внезапно заставил меня перемыть всю посуду, а потом начистить ведро картошки. Я сейчас уже сижу такой, чищу очередную картофелину, думаю о чём-то, и вдруг Светлейший говорит: всё, иди отсюда, балам, я дальше сам управлюсь.
— О, у тебя глаза такие серебристые стали, — заметила Китсан. — Что Светлейший сказал по поводу этого всего, кстати?
— А вот ничего толкового. К Темнейшему, говорит, иди. Мол, страшно, очень страшно, я не знаю, что это такое, а Виктор Олегович знает всё.
— Мда-а, — протянула Китсан. — Ну ладно, наш Ашбар байке ведь всегда держится в стороне от дел. А вам не кажется странным то, что Темнейший там меня задерживал, Светлейший здесь — Мирона, а теперь они нас одновременно отпустили?
— Это действительно странно, — согласился Антон. — Но мы с Фалей так душевно поговорили.
Фаля сейчас в разговоре не участвовала: была слишком занята съедением плова. Теперь ей было не только уютно, но ещё и вкусно.