12. (2/2)

— Стоять! — Андрей встряхнул Горшка за шкирку. — Вот это ты брось. Я тогда вообще в чувстве вины закопаюсь, если ты из-за меня снова…

Князь понял, что сболтнул лишнего, и быстро пожалел об этом, потому что Мишка вцепился в него мёртвой хваткой питбуля.

— В чём твоя вина? А ну, говори. Говори, удод, чтоб тебя…

— Ну однажды мы… — Андрей вдруг растерялся под безумным, но требовательным Мишиным взглядом и заоправдывался, чувствуя себя накосячившим школьником. — Мы не сошлись в вопросах творчества… Ну, не впервой же, да? И… И я ушёл. Ушёл из группы.

— А я?

— А ты остался. Ты… — Князь повздыхал, не зная, можно ли уже всё рассказывать. — Ты занялся театром. Решил сделать свою постановку.

— Ебать как круто! — нашёл силы восхититься Миха. — А почему ты свалил-то, я не понял? Тебе ведь тоже нравится театр, Андрей. Предал, что ли, меня и группу? А?

— Нет! — в голосе Михи Андрей уловил знакомую интонацию, как тогда, в 2011-м, и даже испугался. — Ты тянул меня туда, куда я не хотел. Привык, что я всегда рядом, вот и… А это было не моё, абсолютно! Чужая история, чужой замысел… И я ушёл. В никуда. Оставил тебе всё: логотип, тексты, точку… Всё, понимаешь?

— Не, Андро… Тут что-то не то, — Мишка смотрел в одну точку на стене и тряс головой. — «Король и Шут» — это ведь наше… Твоё, моё и ребят. Наше общее. Наша жизнь, на самом деле.

— Мих, ну это сейчас так. А там, в будущем… — Андрей сел на разложенное кресло и задумался, теребя простынь. — Мы оба… Оба, конечно, были хороши. Разосрались в край. Потому что стало много всего лишнего, ненужного. Какой-то дурацкий антураж, мишура, конъюнктура. А в итоге ты… Ты остался совсем один. Я не видел этого. Я не понимаю, как мог этого не замечать. Наверное, просто устал от тебя и твоих загонов. Понадеялся на парней. Они не сумели тебя удержать.

Миха раскачивался на стуле из стороны в сторону и долго молчал, хмурился, продолжая вздрагивать, а потом решительно вскинул глаза на Князя.

— Андрей… Я всё равно не понимаю. Как мы могли совсем перестать общаться? Мы же… Друзья? Кореши? Братья навек? Да, у нас порой разные взгляды на жизнь, на какие-то вещи, мы можем спорить до усрачки, но… Король и Шут всегда объединял нас. Ё-моё, Дюх, чё произошло-то?

— Всё усложнилось. И мы, наверное, изменились, Миха…

— Да ну нахуй. Ни за что я не изменюсь! Вот как мне было двадцать лет, и сейчас я такой же, и сдохну тоже таким же. Или… — Миха схватился за волосы и спросил с нотками искреннего испуга. — Или нет? Скажи мне честно!

— Мих… Ты это… Ну, не обижайся, но крыша у тебя поехала, я не шучу. Ты говорил здравые вещи вперемешку с таким бредом, что мы все… Мы потерялись в твоих ролях. Я уже не понимал, где ты настоящий. А сейчас я вижу тебя! Понимаешь, Мих! Вижу того Горшка, которого любил и люблю! — Андрей спохватился, что несёт совсем уж откровенные вещи, но Мишка заострил внимание на другом:

— Мне было хуёво, да? Я остался один… Случилось то, чего я всегда боялся, сука… Меня ведь никогда никто не понимал. Особенно в детстве. Думали, что я сдвинутый. Ладно, потом мы с Шуриком сошлись. А уж когда появился ты… Я вообще не знал, что такое бывает. Мы же это… — Миха пересел к Андрею на кресло почти вплотную, но не повернул к нему лица. — Ну, как одна голова на двоих, понимаешь, да? А теперь ты говоришь мне, что…

Миха вдруг вскочил и выбежал из квартиры. Андрей жопой почуял неладное, набросил на плечи куртку и рванул за ним.

— Куда ты, дурак!

Играя в жуткие догонялки, они доскакали до девятого этажа. Миха встал возле окна, закупоренного на зиму, и, ломая ногти, силой пытался открыть его.

— Ты чё удумал, балбес? — Андрей остановился на предпоследней ступеньки, загнанно дыша. — Мих!

— Давай прыгнем? — Миша открыл-таки окно, и Андрей чуть не задохнулся от снежного плевка, прилетевшего в лицо.

— Зачем? — спросил он, когда снег на губах чуть подтаял.

— Чтоб всем было хорошо. Станем вдвоём легендами.

— Миш, ты ебанулся, — Андрей осторожно подобрался ближе, дрожа от пронизывающего сырого холода. — Мы записали всего один альбом. Знаешь, сколько их ещё впереди? Много!

— Не хочу ничего знать! Я не хочу умирать одиноким и больным! Я всегда хотел сгореть ярко. Как Сид, как Моррисон, — Миха взобрался на подоконник и орал это в снежную черноту, но половина слов тонула в диком ветре.

— Мишка, так я ведь здесь! Я пробился! Давай изменим всё вместе. Вообще не нужно умирать. Что за бред?

— Нет. Прыгнем, и точка. Залезай.

Андрюха не послушался и, обхватив за корпус, сдернул Миху вниз, на грязный заплёванный плиточный пол. Они сцепились и кубарем скатились по лестничному пролёту прямо к дверям чьей-то квартиры. Противостояние грозило перерасти в настоящую драку, об этом красноречиво говорил кулак, упёршийся в нос Андрея, но тут двери открылись и на площадку выглянул сосед, бывший афганец, контуженный и буйный.

— Бля, что за шум ночью? Наркоманы уебанские, пошли вон отсюда!

Он вытащил откуда-то из тумбочки охотничий нож и замахнулся. Парням ничего не оставалось как поскорее убраться на несколько пролётов вниз. Андрей перевёл дыхание, толкнул Мишку в угол к почтовым ящикам и сказал, вплотную придвинувшись к его сухим потрескавшимся губам:

— Не дури, Горшок. Мы будем жить! Мы с тобой ещё столько всего сделаем! Перепишем нахуй всю историю. Давай? Давай нагнём время? Спрячемся от него?

Андрюха от всей души выдал эту пламенную речь и крепко обнял Миху, похлопывая его по спине. Сердце стучало, эхом отражаясь от стен подъезда, а Андрей всё прижимал слегка сопротивляющегося Мишку и ни за что не хотел его никуда отпускать.

— А чё, там… — вдруг спросил Миша, отступив на шаг, — в будущем этом твоём, правда тебе без меня плохо?

— Правда. Паршиво, — коротко ответил Князь, а в душе его резко разлилось отчаяние. Вокруг уже много дней творился какой-то сюр, но лишь сейчас, в миг откровенного вопроса, Андрей ощутил это сполна.

— Эх, Андро, не договариваешь ты чего-то, — Миха просто пригвоздил его глубиной своего взгляда. — По всем законам природы и времени ты только хуже сделал. Стопудово. Хер знает, что теперь будет. Но я выёживаться не собираюсь. Буду жить как жил. А ты…

— Хочешь, я перемотаю всё вперёд? Сейчас, сию минуту, — серьёзно сказал Андрей.

— Ты не хочешь, — Миха выделил голосом местоимение. — Оставайся. Только титьки не мни, а делай что-нибудь. Хотел менять — так меняй.

— А как же раздавленная бабочка?

— Какая бабочка? Забудь об этом сравнении. Ты уже такого натворил, что, скорее, голой жопой сидишь на разворошенном муравейнике. Готовься, они скоро начнут кусаться, — заржал Мишка и хлопнул Андрея по плечу. — Можно у тебя переночевать? Подумаем, ё-моё, как дальше быть.