3. (1/2)
— Андрей, ты не передумал? — Леонтьев стоял, прислонившись к двери гримёрки, и внимательно смотрел на Князя сквозь стёкла очков, не давая войти внутрь.
— Насчёт чего? — Андрей только что зашёл в клуб, не успел ещё вынырнуть из своих мыслей и легко сделал вид, что удивился и не понял, о чём идёт речь.
— Насчёт песен. Ты же видишь, своего материала у нас до сих пор маловато… Тяжело начинать с нуля, сам знаешь.
Андрей подумал, что он-то действительно знает, и со вздохом ответил:
— Эти песни написаны мной и Михой, — губы сжались сами собой, и эти слова Андрей не произнёс, а злобно пробурчал. — Сань, давай только не сегодня. В любой другой день — пожалуйста. Приезжай, поговорим. Но, понимаешь, смысл? Я уже всё сказал, и мнение своё не поменяю.
— Андрей, это ведь не мне одному надо, — вкрадчиво заметил Александр. — Публика просит от нас эти песни. Они любят их, а мы работаем ради слушателя. Что плохого в том, если они услышат композиции в нашем исполнении? Между прочим, именно мы их и играли столько лет. Мы, а не твои музыканты.
— Играли, но не придумывали. Вы хором твердили вслед за Горшком, что выросли из моих сказок. Чего теперь-то за них цепляетесь?
— Знаешь, Андрюха, — Ренегат поправил очки и склонил голову набок, — такое чувство, что ты… Не знаю, ревнуешь, что ли, к тому, что эти песни споёт кто-то ещё, кроме Михи и тебя. Не будь эгоистом
— Ерунда, дело не в этом, — размеренно ответил Андрей. — Но чё я сейчас буду распинаться перед тобой, Реник? Дай-ка пройти.
— Иди-иди. Сказочник, — бросил ему вслед Александр и направился к себе.
Андрей поздоровался со своими пацанами и очень постарался отвлечься и прогнать из головы неприятные мысли. Он на самом деле не хотел, чтобы «Северный флот» распевал их старые добрые песни с его, ёлки-палки, стихами. Между прочим, и Реник, и Яша последнее время не скрывали, что настоящим лидером считают Горшка и за ним готовы пойти куда угодно, а Андрей — так, дополнение и приложение, этакая Маргарита Пушкина, поставщик текстового продукта. Никто и подумать не хотел о том, что во все эти стихи Князь вложил часть своей души, а примерно треть всех кишовских песен так и вовсе написал целиком.
Чёрт возьми, какой же противной была вся эта возня, грызня и дележка прав… Миха б ебанулся, увидев всё это. Андрей, честно, не хотел влезать в разборки, но, вот же зараза, пришлось. Возможно, он был не прав, и походил теперь на обиженного ребёнка, который прячет от ни черта не понимающих родителей свои стихи и рисунки под матрасом, но… Яха с Ренегатом первыми завели всю эту бодягу. И ладно бы возмущался один Реник, который в своё время плотно принимал участие в аранжировках, но вот Пор, даром что один из основателей, и Цвиркунов… Эти ребята были чистой воды исполнителями, так куда ж они полезли?
Эх, как же всё просто было раньше! Никому и дела не было, кто там что написал. Андрей прикрыл глаза и вспомнил, как они всей ватагой собирались дома у него или у Горшка, и за один вечер вместе с Саней Балуновым вот так вот запросто, наигрывая риффы и перебирая аккорды, придумывали песни. Да, стихи писал Андрей, но Горшок мог переделывать их под себя, менять слова, предлагать свои идеи. Мог взять не самую удачную музыку Князя и на её основе написать вроде и новую песню, а вроде и ту, что хотел, но не смог реализовать Андрей. И всем было по кайфу. Они думать не думали, что где-то нужно регистрировать авторские права, и искренне считали, что песни принадлежат всей группе. Потом, конечно, заморочились, поумнели. Или наоборот? Князь опять вздохнул, напомнил самому себе кума Тыкву, мастера охов-вздохов, и улыбнулся. Пошло оно всё на хер, этот взрослый мир с его проблемами, склоками, жаждой наживы и конъюнктурой. Пожалуй, в чем-то Мишка был прав, отказываясь взрослеть. Только вот способ он выбрал не совсем верный. Самоуничтожиться, чтоб остаться вечным бунтарем-подростком — так себе выход. Не лучше ли остаться ребёнком внутри. Вечным пацаном, у которого в голове творится всякая сказочная чертовщина.
— Вечер добрый, Андрей, — отвлекая от грустных мыслей, в гримёрку заглянул Лёшка Горшенев с бутылкой коньяка в руке. — Помянем, что ли, Миху.
— Наливай, — не стал отказываться Князь. Они выпили, повспоминали Горшка, обговорили подробности двух ближайших совместных концертов в столице, и Лёха спросил:
— Ты завтра каким рейсом летишь в Москву?