Часть 6. Другая история. (1/2)

каэдэхара кое-как открывает слипшиеся рубиновые глазки и ёжится от чего-то мокрого и тяжелого у себя на лбу. полотенце. убирает его и кидает на тумбу позади. сильнее кутается в одеяло и поворачивается набок. перед собой видит тёмную макушку. спит. такой спокойный и умиротворённый… интересно, что ему снится? сухие губы трогает усталая улыбка. хоть он и улыбается, но ему до сих пор хуёво. взгляд плывёт, морозит, башка трещит, нос заложен, спать хочется… кадзуха еле как вытаскивает из оков одеяла руку и запускает тонкие пальцы в фиолетовые лохмы скара. тот мычит и поднимает голову.

— ты проснулся, — его тонкие губы тоже трогает усталая улыбка.

медик кладёт руки на щёки блондина и притягивает его личико к себе. губами касается лба. хмурится.

— до сих пор горишь.

— подай воды, пожалуйста.

— а, таблетку выпей заодно.

больной кивает. скар поднимается с пола. ноги пиздец болят от столь неудобной позы, но что поделать? подходит к столу, выдавливает на ладонь таблетку нурофена, берёт бутылку с водой. кадзуха поднимается и садится на постель, кутаясь в одеяло. скар садится на корточки возле кровати.

— ротик открой.

кадзу слушается. гитарист кладёт на язык красную капсулу. больной совершает движения щеками.

— не грызи её! она горькая, пиздец. вот, запей и сразу глотай, — подносит ко рту горлышко бутылки. парень выхватывает её из рук скара.

— я сам, — хмурится и залпом осушает половину содержимого.

— сам так сам, какие проблемы…

каз делает ещё пару глотков и закрывает бутылку. ставит на пол рядом с кроватью.

— позвони мне.

— у тебя телефон выключен.

— твою ж мать, — с этими словами парень пытается встать с кровати, но скар кладёт руки ему на плечи.

— куда ты собрался?

— я пока не найду свой телефон – я не успокоюсь, — снова пытается встать, но скар поднимается на ноги.

— кадзуха, успокойся! — сильнее давит на хрупкие плечи. — ты и так заставил меня понервничать, так что теперь не выёбывайся.

кадзуха мгновенно поник. скар повысил на него голос.

«— уходи.

— что?

— я сказал уходи. я не хочу тебя больше видеть.

скар смотрит какое-то время на блондина, после тяжело вздыхает.

— хорошо, — идёт в сторону двери.

поднимает с пола пуховик и хомут. натягивает берцы.

— если совсем плохо будет – звони, я приеду хоть в четыре утра, — с этими словами скар уходит.

уважать его просьбы – мой способ проявить любовь…»

опять в голове странные мысли и сцены.

— я никуда не уйду. до завтра точно, — снова садится на корточки и кладёт руки на худые ножки.

именно это хотел услышать кадзуха, а получил выговор.

— не кричи на меня больше…— вытирает кулачком слезинку.

— не буду. никогда в жизни, — обнимает тонкую талию. — солнышко, не вздумай плакать, и так носик не дышит, а расплачешься – вообще ж пиздец будет.

блондин угукает и тянется за салфетками.

— я этими соплями захлебнусь во сне, господи, — сморкается в салфетку. — подай капли.

скар встаёт и берёт с тумбочки спрей. передаёт кадзу. тот делает несколько пшиков в красный носик и ставит обратно на тумбу. снова сморкается и выбрасывает салфетку в ведёрко возле кровати. оно наполовину забито этими салфетками.

— а теперь ложись, — словно приказ говорит медик.

и кадзуха слушается. ложится обратно на постель и укутывается в одеяло. засовывает руку под подушку и что-то нащупывает. телефон. тянется к удлинителю на полу. притягивает поближе к кровати и подключает звонилку к зарядке. кладёт на тумбу.

скар снова сложил руки на краю кровати и положил на них голову.

блондин ёжится и чуть ли не по самый нос кутается в одеяло.

— скар…

— м?

— мне холодно…

гитарист, совершенно не думая, снимает с себя худи. кадзуха снова поднимается с постели и раскрывает одеяло. медик встаёт и натягивает кофту на кадзуху. чёрный ему идёт.

— так теплее? — убирает прилипшие к лицу пряди.

— намного.

скар снова касается губами лба больного.

— ну, уже не такой горячий.

он снова садится на пол и кладёт на руки голову, а кадзуха опускается на подушку, кутаясь в одеяло.

оба засыпают.

***</p>

когда каэдэхара проснулся – в нос ударил родной запах сладкого парфюма. он зарывается красным носиком в чёрный худи скара. вдыхает аромат шоколада и каких-то ягод.

гитарист не спит, залипает в телефон и крепко сжимает ладошку кадзухи.

— я хочу выпить твой парфюм.

— на тебя простуда так влияет? — усмехается медик, не отрываясь от телефона.

— ну он такой сладкий… терпкий такой.

— если хочешь себе такой же – я не скажу где брал.

— но почему?..

парень отрывается от телефона и переводит взгляд на мальчика.

— тебе больше идут кислые духи. ну, знаешь, как твои вот эти с яблоком, я просто балдею от них! цветочные всякие, м-м-м… какие ещё бывают? ну ты понял короче.

— ты просто хочешь, чтобы таким ароматом пах только ты.

— отчасти да.

оба тихо рассмеялись. скар тянется к губам кадзу.

— ты совсем что-ли? — осторожно прикладывает пальцы к губам напротив. — заразишься!

— похуй, — убирает изящную ручку от лица и коротко целует непривычно сухие губы.

каз хмурится.

— сколько время?

— четыре утра.

— стоп, а пришёл ты во сколько?

— где-то в два часа дня. когда ты проснулся – было часов пять. полегчало хоть?

— немного. подай салфетки.

и снова в ведёрке дохуя этих салфеток. зато носик дышит и готов работать. шутка.

— я твоей маме звонил, привет передаёт.

кадзуха, видимо ослышался. кому он звонил?

— кому ты звонил?

— твоей маме. я ей, кажется, понравился.

— что? стоп, ты… как?

— а тебе скажи. у меня свои методы добычи информации. ах да, эта милейшая женщина попросила передать, цитирую: «передай этому бездарю, мы когда с отцом приедем – он у нас пиздюлей таких отхватит, мало не покажется».

— зачем ты выдумываешь? она не могла такое сказать. тем более за что мне пиздюлей давать?

— я сказал, что ты ничего не ешь.

— блять, зачем?!

— как зачем? — скарамучча знатно прихуел от услышанного. — она твоя мать вообще-то.

— это что-то меняет? меня растил отец, её никогда не было рядом! карьеру она свою делала… да нахуй мне её карьера сдалась?!

из рубиновых глаз потекли слёзы и парень с головой укутывается в одеяло.

— скажи, тебя били в детстве?

вопрос заставил вынырнуть из «укрытия».

— нет конечно!

— а меня да.

зрачки расширились у пианиста, а лицо гитариста не изображает ни одной эмоции.

— ч-что..?

— нет, меня не били. меня пиздили. у матери плохое настроение? получи пощёчину. получил плохую оценку? получи лицом об стол. у матери очень плохое настроение? получи дозу асфиксии. приснился кошмар и зовёшь маму уложить тебя? а хер тебе, она тебя начнёт подушкой душить. а вот если у отца «отличное» настроение… я продолжать не буду.

кадзуха лежал и не мог поверить в услышанное. как так? его били? на теле должен был остаться хоть один шрам, но его тело идеально… к тому же, он просто не мог вырасти таким… нежным и заботливым. как, мать твою?

— так что только попробуй ещё что-то вякнуть по этому поводу. твоя мать хотя бы интересуется тобой, переживает за тебя.

— а твоя..?

«а вот сейчас лучше бы молчал…», — про себя думает кадзу.

— а моя? а моей до лампочки. в прямом смысле. сидит в своём мирке, в котором нет меня и живёт себе спокойно.

сейчас кадзуху просто урыли, переебали и уничтожили.

— знаешь, у нас было всё. прямо как в том фильме. даже подобие на красную комнату, — как ни в чём не бывало начинает медик. — знаешь, раньше было: встаёшь на стул, а тебя по голым ногам хуярят этой палкой, не помню как называется. ремнём пиздили, только сначала связывали. ой, помню как батя мне голову разъебал, я потом в реанимации очнулся, — последнее он сказал с… у-улыбкой?..

у кадзу чуть глаза не выпали. он лежал в полнейшем шоке с медика. как он вообще может спокойно говорить о таком?! ещё и улыбаться…

но улыбка тут же сходит с уставшего лица, сменяясь привычным безразличием.

— если ты хотел напугать меня, то-

— не хотел. само вырывалось. извини, — берёт в свои ладони костлявую ручонку и нежно целует. — опять руки ледяные, — ещё больше хмурит и без того хмурые брови.

— в общем, у тебя получилось, — всхлипывает.

скар кладёт руку на бледную щёку и накрывает губы кадзухи своими. мягко сминает их, плевать на заражение. поцелуй вышел совсем недолгим. медик отстраняется, оставляя коротенькую ниточку слюны. заглядывает в грустные красные глаза. губами примыкает ко лбу. целует.

— померь температуру, — собирается встать, но:

— скар, — тихим и сиплым голосом зовёт парня, — почему, когда я делаю так, — кладёт руку на щёку гитариста, — ты вздрагиваешь?

а ведь вправду, каждый раз, как блондин касается щёк скара – темноволосый вздрагивает.

— фантомная боль, — коротко отвечает он, ластясь к нежной, но холодной ладони. мальчик выгибает бровь. — ну то есть, когда ты касаешься моей щеки – я чувствую жжение и лёгкое покалывание. как после пощёчины.

— а сейчас больно?

— немного.

— ну-ка мурлыкни.

— мур-мур-мур, — трётся щекой о ладошку парня.

оба тихо смеются.

от прежнего напряжения и гнетущей атмосферы не осталось и следа.

будто бы минуту назад скарамучча не рассказывал, как его жёстко пиздили в детстве за любой, даже самый мелкий косяк.

гитарист нехотя поднимается на ноги и подходит к столу. открывает аптечку и достаёт градусник. вытаскивает из контейнера и встряхивает. передаёт кадзухе.

пока парень мерил температуру – стояла гробовая тишина. в комнате темно, ничегошеньки не видно, лишь свет луны освещает профиль уставшего скара. его сильные руки сложены на груди, глаза прикрыты, волосы растрёпанны.

скарамучча похож на медвежонка.

он такой большой, милый и мягкий… на его фоне – каэдэхара смотрится как младший брат. ну, или сопля.

а ещё у скара большая задница и кадзуха очень хочет её потрогать.

пианист на все сто уверен – она у парня мягкая. возможно когда-то блондину перепадёт полежать на ней, но точно не сейчас. сейчас даже думать о таком стыдно.

кадзуха отдаёт градусник скару. тот достаёт телефон и включает фонарик. щурится на градусник.