Глава 12 (2/2)

— Какой у тебя необычный вкус, — улыбнулся Ноа.

— Ты заметил это только теперь? А как же твоё «Око»? — хмыкнул Итан.

«Оно перестало работать сразу после того, как ты подошёл и заговорил со мной», — подумал Ноа досадливо.

— Я не всесилен, — буркнул Морган. — И вряд ли соленый кофе можно считать грязным бельем.

— Как сказать… — в голосе Итана послышалась улыбка. — Если у меня специфические вкусы в напитках, сразу напрашивается вопрос: в чем еще они специфические, верно? — протянул он. Ноа знал, что Томсон мог иметь в виду что угодно: от вкуса в одежде до предпочтений в кинематографе. Может, Итану нравились старые индийские фильмы про любовь с песнями и плясками. Или макать картошку фри в мороженое. Или он сходил с ума от чучел животных. Вариантов масса. Но первое, что пришло в голову Ноа, был секс.

Конечно же, секс.

О чем еще он мог подумать, если не о сексе, черт бы его побрал?!

Ноа стушевался и резко отвернулся к окну, чувствуя, как к лицу его приливает краска. Оставалось надеяться, что Итан этого не заметит и не спросит, какого черта Морган внезапно так смутился, потому что парень не смог бы дать внятный ответ. Точнее, смог бы, но не стал бы. Итан точно нарек бы его озабоченным, узнай он, какие фантазии затапливают внутренний мир бедного Ноа.

Остаток дороги Морган усиленно изучал меняющийся за окном пейзаж. Смотреть на Итана ему было стыдно.

— Тебе не обязательно заходить, — выговорил он тихо, когда кованые ворота дома престарелых замаячили впереди.

— Ты достал, — послышалось неожиданно раздраженное.

— Что? — встрепенулся Ноа.

— Я говорю, что ты достал. Мы обсудили этот вопрос вчера. За ночь что-то изменилось?

— Нет.

— Тогда я воспользуюсь пятой поправкой.

— А? Что?

— Пятая поправка конституции США гласит: «…никто не должен за одно и то же правонарушение дважды подвергаться угрозе лишения жизни или нарушения телесной неприкосновенности…»

— Я все еще не понял, — почти прошептал Ноа.

— Никого нельзя осудить за одно и то же преступление дважды, — терпеливо выдохнул Итан. — А в нашем случае, ты не можешь дважды уговаривать меня остаться в машине. Уже все решено.

…Ноа неожиданно подумал, что когда Томсон включает режим юриста, это жутко заводит. Кажется, Моргану следовало утром в душе уделить своему организму чуть больше внимания, тогда бы сейчас его так не распирало!

— Я просто волнуюсь, что тебе там не понравится, — пробормотал он, усиленно отгоняя от себя вульгарные мысли.

— Я и не рассчитываю, что мне там понравится, — парировал Итан, припарковывая машину.

— Тогда… зачем ты идешь со мной? — решился-таки Ноа задать один из тех вопросов, которые вертелись у него в голове половину прошлой ночи.

— Разве это не очевидно? Чтобы узнать тебя получше, — заявил Итан, выбираясь из машины. Ноа поспешил вслед за ним.

— Зачем?

— Что «зачем»?

— Зачем тебе узнавать меня получше?

Итан нахмурился.

— Ты против?

— Что? Нет. Я не против.

— Тогда пошли.

— Ты не ответил на вопрос!

— Да, — кивнул Итан.

— Что «да»? — развел Ноа руками.

— Да, я не ответил на вопрос, — выговорил Томсон и направился к главному входу в здание дома престарелых.

Чертово. Минное. Поле.

Работники Мерси Макмахен хорошо знали Ноа, поэтому, пока парни двигались к необходимому зданию, Морган успел поздороваться с парочкой медсестер.

— Доброе утро, Мистер Морган! — поприветствовала Ноа мисс Элли — веселая пухленькая дама, работавшая на ресепшене. — Не пропускаете ни одной субботы. Для юноши вашего возраста невероятная точность! О, а кто эта кроха? Ваш младший брат?

Ноа был готов поклясться, что при этой фразе у него остановилось сердце. Он медленно перевел взгляд на «кроху», уверенный, что прямо сейчас Томсон сжимает в кармане ручку-нож.

— Мне двадцать два. И я не его родня, — Итан не сказал ничего особенного, но слова прозвучали как проклятье. Мисс Элли смутилась, а Ноа чуть не отдал Богу душу.

— Это мой друг, — пробормотал он торопливо. — Скажите, как на этой неделе вела себя бабуля, — перевел он тему разговора.

— Без эксцессов, — оповестила женщина. — Правда все чаще отказывается от еды. Делаем, что можем. Иногда доходит до скандалов. Но вы не беспокойтесь. У нее ведь каждую осень дурное настроение, да и скандалы — это хорошо! Значит, она бодрячком! — заверила мисс Элли Ноа, заметив, как он помрачнел.

— Где бабушка сейчас?

— Где и обычно, — улыбнулась женщина.

— Спасибо, тогда я пойду к ней.

— Да, конечно. И… Я прошу у вас прощения, молодой человек! Я не намеревалась вас оскорбить! — обратилась мисс Элли вновь к Итану.

— А что, если бы я сперва принял вас за шлюху, а потом попросил прощения, вам бы полегчало?

Женщина побледнела. Морган тоже.

— Господи, Итан! — вспылил Ноа и, грубо схватив того за капюшон толстовки, буквально выволок его из здания.

— Какого черта ты делаешь? — зашипел Томсон, выдирая капюшон из хватки Ноа.

— Какого черта делаешь ты?! — не остался в долгу Морган. Ноа редко повышал голос. Он этого жутко не любил. Итана же неожиданно разъярённый вид Моргана явно дезориентировал. — Послушай-ка внимательно. Мы не в университете. И не в «Чертовски хочу тебя». И даже не в блядском суде! Мы, господи Иисусе, в доме престарелых. От окружающих людей напрямую зависит состояние моей бабули. Не смей ни с кем ссориться! И грубить никому не смей! А если ты на это не способен, вали в машину! — почти взревел Ноа, яростно тыкая пальцем в сторону стоянки.

— Интересно, — прокомментировал Итан спокойно.

— Что тебе, блядь, интересно?! — продолжал бушевать Ноа.

— Обычно, когда люди злятся, их голос становится выше. А твой — ниже.

— При чем здесь мой голос?!

— Он красивый.

Ноа смутился, но не успокоился.

— Ты в машину пойдешь?

— Не пойду.

— Тогда обещай, что не нагрубишь еще и моей бабушке, — потребовал Ноа.

— Не нагрублю, если она не скажет мне какой-нибудь чуши.

— Итан! — взвыл Ноа. — Да она с вероятностью в девяносто пять процентов скажет какую-нибудь чушь! У нее Альцгеймер!

— О… — протянул Томсон. Кажется, он смутился. Наконец-то.

— Никаких грубостей. Мы договорились? — уже спокойнее выдохнул Ноа. Итан кинул на него испепеляющий взгляд. Подобная просьба явно вывела его из себя, тем страннее было услышать, пусть и холодное, но все-таки:

— Ладно.

— Ты обиделся?

— Нет. Я никогда не обижаюсь.

— Значит, злишься?

— Значит, злюсь.

— Почему злишься? По-твоему, я не прав?

— Прав или нет — это не так важно. Но ты меня ограничиваешь.

— Так иди в машину. Там тебя ограничивать никто не будет, — заметил Ноа раздраженно.

— Не пойду. Хочу продолжать на тебя злиться. Быть может, это поможет мне избавиться от твоего влияния.

— Чего? — Ноа устало потер глаза. После мимолетных вспышек гнева у него всегда начинала болеть голова. — Я не понимаю, о чем ты.

— Еще поймешь.

— Почему с тобой так сложно?

— А почему со мной должно быть легко?

Территория дома престарелых Мерси Макмахен отличалась обширностью. Кроме того, располагалась она на возвышенности, потому на западе открывался отличный вид на океан. Этот вид и стал ключевым моментом при выборе нового дома для бабушки.

Ноа и Итан пересекли бесчисленное количество узеньких тропинок, прежде чем вышли на широкую поляну, которая была усыпана небольшими беседками, словно грибами. В этих беседках старички играли в шахматы, читали книги, а некоторые и вовсе дремали. Но самая дальняя беседка (дальняя от жилого здания и ближняя к океану) давно держалась за конкретным человеком.

Бабушка сидела на табуретке. Напротив нее возвышался холст. Ее окружали сотни баночек с красками, многие из которых либо уже опустели, либо безвозвратно засохли. Она макала кисточку в замешанную на палитре краску и смелыми мазками наносила на белую поверхность густые слои. Картина была ещё не готова. Но морские мотивы оставались неизменно узнаваемыми. Даже теперь, когда бабушка большую часть времени вообще не осознавала, что она делает.

— Она художница? — спросил Итан тихо.

— Да. Хотя, когда ей задавали этот вопрос, она всегда отнекивалась. Дескать, рисование — лишь ее хобби и до настоящих мастеров ей далеко, — ответил Ноа. — Но я так не считаю.

— Я тоже, — кивнул Томсон, заходя в беседку. Ноа последовал вслед за ним.