Глава 8. (1/1)

За два года и три месяца до начала Второй Мировой войны. На сиреневое платье брызнула чужая кровь, окропляя грудь Катарины мелкими каплями, отчего она раскрыла рот и прокричала Джеймсу бить своего противника по виску, чтобы оглушить того бугая.Бой длился уже полторы минуты, и объявили седьмой раунд. На протяжении этих раундов боксер, которого поставили против Баки, выдержал его удары лучше остальных. У него не было паттерна победителя, – Шмид не понимала, почему он так долго держался на ногах: Джеймс уже трижды хорошенько его приложил. Противник оставался на ногах. Вокруг него кружил Барнс, вспотевший от стольких усилий; чуть отросшие волосы прилипали к его лбу и ушам. Атласные шорты почти висели на нем. Из-за подготовки к одному из самых важных боев в своей жизни Баки сильно похудел, набрав лишь мышечный вес, – процент жира в его теле упал до нуля процентов. Под загорелой кожей тянулись лоскуты мощных мышц.Катарина, рассматривая своего мужчину, старалась не думать об их половой жизни, ведь та стала не только в разы чаще, но и слегка яростнее. Не то чтобы ее это тревожило, как раз наоборот, ей все нравилось. Потому-то она и задумывалась об этом, когда смотрела на Барнса перед собой только в красных шортах, с идеальным видом на его шикарное тело.Рядом бесновался тренер Джеймса, а с другого бока стоял Стивен, яростно выкрикивая разные фразочки в попытке подбодрить своего лучшего друга. Барнс попал в полуфинал. Пришлось идти к этому на протяжении нескольких тяжелых месяцев, за которые они с Катариной дважды поссорились. Шмидт стала чаще пропадать, прикрываясь поездками в Германию, где еще остались ее дальние родственники, и не давала Баки поехать с ней, иногда и вовсе не говорила ничего, чтобы не врать. Сейчас было важно одно: Джеймс почти прошел в финал. Осталось совсем немного, чтобы попасть в Высшую лигу бокса. Катарина, имея свободное время от работы и Гидры, помогала своему мужчине всеми силами для его победы в турнире, – она создала специальную заживляющую мазь, которая могла ускорить регенерацию тканей и клеток кожи, оставляя как можно меньше выделяющихся шрамов. Эту мазь она разработала еще в Гидре, где ею пользовались солдаты, а главное отец, принявший ее подобный прорыв в науке. Настал девятый раунд. Тренер Джеймса кричал тому защищать свой левый глаз, ведь противник был правшой, как большинство, и совершить двойной джет. Это помогло бы ему выиграть несколько секунд, чтобы прийти в себя от ударов по корпусу, что наносил ему боксер. Казалось, он намеренно бил мужчину по животу и бокам, пытался выбить из него весь воздух и не дать нормально дышать для продолжения боя. Барнс же напротив целился в голову противнику, бил его по вискам и подбородку, чтобы сбить с ног. Стоило ему совершить джет, как боксер закрывался плечом и бил в ответ. В эти моменты Катарина была готова прыгнуть на ринг и задать жару противнику ее мужчины, ведь она не имела лицензии и могла использовать на этом бугае множество приемов, которые запрещены в боксе. В груди Шмидт появлялось гнусное желание навредить. Подобное было настолько редко, что первое время пугало женщину, пока она не привыкла (не без помощи отца) к своей тьме внутри: та не раз помогала ей во многих начинаниях и концах.Барнс опустился на колено, придерживая свое тело от падения одной рукой, в жестоком нокдауне. Рядом с ним оказался рефери и стал вести счет секунд, за которые мужчина не поднимался, явно находясь в состоянии аффекта. Крик, вырвавшийся из горла немки, мог бы пробудить мертвого; Стивен возле нее прыгал в тех же попытках докричаться до друга.Когда рефери осталось отсчитать две секунды, Джеймс поднялся на ноги и мотнул головой, словно сбрасывал с себя тот удар, и похлопал перчатками друг о друга, одновременно кивнув рефери на его вопрос о силах продолжать бой. Тренер боксера пришел в ликующую ярость. Пожилой афроамериканец поднялся на ноги и стал громче выкрикивать советы, как победить его сильного противника. Барнс, защищая свое лицо, шагнул вперед и приготовился атаковать боксера, изо рта которого уже шла кровь, как и у него самого. Примерно все его бои так и заканчивались: в крови, слюнях и серьезных травмах; это то, что он так сильно любил: чувствовать, побеждать и даже проигрывать. Только это Баки и умел лучше всего.До конца последнего раунда осталось не больше минуты, – ни один из боксеров так и не лидировал. Бой все больше замедлялся от того количества ударов на теле соперников, что они нанесли друг другу. Казалось, что они так и не победят, и останется назвать победителя трем судьям. Противник чаще защищался, а Джеймс реже нападал. Крики зрителей становились яростнее с каждой последней секундой, будто они пытались пробудить двух соперников на оживленный раунд. Это так и не помогло.Ринг заполнили врачи и тренера, стоя рядом со своими бойцами в ожидании решения судей: никто не устроил нокаута в последнем раунде, и очевидных победителей не было.Катарина, схватившись за предплечье Стивена, с замиранием сердца слушала голоса зрителей и судей, которые отдали свое предпочтение кому-то из бойцов. Когда победителем назвали Джеймса Барнса, она как сумасшедшая стала кричать, прыгать и обниматься с щуплым другом, пока не имела возможности приблизиться к своему мужчине. Гул вокруг заставлял ее тело трепетать; Шмидт начинала понимать любовь Баки к боксу. То, как радовались люди, и то, как его лицо сияло, невзирая на столь серьезные травмы по всему корпусу и голове, – он был по-настоящему счастлив. Ученая Гидры редко могла его видеть счастливее. Эти моменты жили в Барнсе, а он не жил без них: равноценный обмен. Зайдя в раздевалку для боксеров ?Боксерского клуба?, Катарина попросила ребят (они входили в состав команды Джеймса) оставить их наедине. За ней не пошел ажно Стивен, сказав, что подождет их снаружи. Она была благодарна другу за его проницательность, потому что сейчас она видела перед собой не великолепного боксера, который несколько минут назад выиграл полуфинал чемпионата по боксу. Перед глазами сидел ссутулившийся мужчина, изо рта которого текла кровь, а он не имел никаких сил хотя бы отправиться в душевую кабинку, чтобы смыть с себя всю грязь и уйти домой. Подойдя ближе, женщина на ходу схватила полотенце со стола и встала напротив Барнса. Плечи того слегка потряхивал кашель, вызывающий еще большее кровотечение. Шмидт приложила край полотенца к его лицу и с огромной осторожностью начала протирать щеки, губы и подбородок. Казалось, что мужчину сейчас вырвет. Не позволяла только оглушительная боль, появляющаяся от напряжения любой мышцы, причем во всем теле, не только корпусе.С трудом приподнимая свою голову, боксер столкнулся с безотрадным взглядом Катарины, которая смочила немного полотенце и продолжила вытирать грязь с его кожи. Кровь изо рта остановилась, позволяя ему тихо заговорить:— Я не умираю.Брови женщины сместились на переносице, сделав ее выражение хмурым, она остановилась.— Как медсестра могу это подтвердить, — заявила немка.— Ты смотришь на меня так, как если бы я умирал, но это не так, я в порядке.— Возможно, это связано с тем, что ты истекаешь кровью, но ладно, я не буду смотреть на тебя так.Отложив в сторону испачканное полотенце, Шмидт сделала шаг назад и заметила, как от этого качнулся Джеймс, будто потерял равновесие, задержавшись на кушетке. Она сложила руки на груди и наблюдала. Порой они спорили из-за профессионального спорта, которым Барнс увлекался, – Катарина никогда бы не поставила его перед выбором, не заставила бы чувствовать его неуверенно. Да, ей определенно не нравилось, что ее мужчину три-четыре раза в год избивали до ужасного состояния, но, как и для нее самой была наука, тем же для него и являлся бокс. Жизнью. Немка прекрасно понимала это и не собиралась отнимать то, что Джеймс любил, хоть бокс ее и беспокоил. Из-за него мужчина мог к тридцати годам вовсе стать инвалидом, ослепнуть на левый глаз, повредить мозг от столь частых и сильных ударов. Невзирая на серьезную угрозу его здоровью и телу, Шмидт никогда не встанет между Джеймсом и его страстью: она не позволит ему встать между ней и наукой, это был взаимообмен.— Мама также смотрит на меня, когда я прихожу после боев домой, — заговорил Баки, сжимая края кушетки руками, обмотанными бинтами. — Ребекка не хочет меня видеть, как и Майк. Джемме всего год, так что она не понимает, что происходит.Катарина облизнула губы. Она потерла пальцами глаза, чувствуя себя ужасно уставшей, с утра ей на смену, пора оказаться в постели под теплым одеялом.— Я не против бокса, Джеймс, и я никогда не буду. — в который раз она напомнила ему. — Твоя семья просто не хочет, чтобы однажды это тебя погубило.Баки соскользнул с кушетки и упал бы, если бы Катарина вовремя не оказалась рядом с ним, подставляя свое плечо, она удержала его на ногах.— Не надо, — хрипло попросил он и оперся на кушетку.Послушно отпустив мужчину не произвол судьбы, немка с неким сардоническим наслаждением смотрела, как его колени подкосились без ее поддержки, – Барнс устоял.— Я с тобой, Джеймс, — Катарина чуть наклонилась, чтобы разглядеть его заплывшие голубые глаза. — Я всегда буду на твоей стороне. Ты слышишь?Не в силах ответить, он ей кивнул. Шмидт наблюдала за тем, как ее мужчина отдалился к душевой кабинке, не придерживаясь за стены, – содрогался при каждом шаге. Как только включилась вода, немка со злостью ударила стену кулаком. На костяшках осталось легкое покраснение. Потрясся немного рукой, она решила собрать вещи, перед этим позвав Стивена, который разговаривал с тренером Уиллисом. Катарина просто хотела отправиться домой. Этот бой вышел тяжелым не только для боксеров (хоть для них в большей степени); еще повезло, что судьи выбрали Джеймса победителем: биолог Гидры помнила разочарование мужчины в себе, когда в прошлый раз он проиграл в четверти финала. Шанс, что выпал ему в этот раз, давал пропуск в Высшую лигу бокса, о которой Барнс уже долгое время грезил, как сумасшедший.К концу вечера, садясь в такси, Шмидт не могла и думать о своей работе в Гидре: силы покинули ее, стоило усесться на сиденье машины, провонявшей сигаретным дымом. Она пристроилась, как и всегда, между Стивеном и Джеймсом. Тренер Уиллис отказался ехать с ними, сказав о собственной компании, ожидающей его в квартале отсюда, в баре. Катарина приняла это и поймала такси, в котором назвала свой адрес. Стивен не возражал, ведь уже второй месяц жил с ней, иногда возвращаясь в пустой дом: Сара все еще лежала в больнице. Больше возмущений она ожидала от своего мужчины, но тот в силу усталости и травм не расслышал ее слова таксисту и молча ждал конечной остановки.Заплатив за поездку, Шмидт подождала Стивена, обогнувшего машину, и помогла Джеймсу выбраться наружу вместе с его лучшим другом. Он, наконец, понял, где находился, осмотрел улицу и услышал уезжающего таксиста. Вместо того, чтобы облегчить усилия двух людей, Барнс остановился.— Мне нужно домой, — выдавливая из себя слова, проговорил боксер. — Я обещал маме…— Я позвонила ей еще из клуба, — перебила его Катарина и заставила продолжить движение, — тебе нужна медицинская помощь, которую могу тебе оказать я, и Уинифред согласилась.Стивен незаметно для друга протянул Шмидт за его спиной ладонь, по которой она тихо хлопнула. Уже достаточно зная своего мужчину, она теперь была готова ко многому, как, например, к тому, чтобы заранее позвонить его матери и попросит ее отдать сына на попечение. Хотя бы до завтрашнего дня.Держа Джеймса под руку, Катарина и Стивен дошли до квартиры, женщина открыла ее ключом. Она уже давно размышляла о том, чтобы сделать пару дубликатов для мужчины и их общего друга, раз они оба большую часть времени все равно проводили у нее. И если Роджерс жил с ней из-за того, что она сама его заставила (выполняла обещание данное его матери), то вещи Баки долгое время поглощали все больше места в ее шкафу: сначала сменная одежда, потом обувь, за ними зубная щетка. Оставалось ему только перестать ночевать в доме Барнсов и тогда бы он проводил все время с Катариной. Они почти что съехались.Уже по привычке немка разложила диван на кухне для Стивена, пожелав ему спокойной ночи, и отправилась в спальню, где на кровати лежал одетый Джеймс. Левый глаз сильно опух, а на губах покрылись запекшейся кровью ранки. Мужчина лежал живой статуей. На ходу расстегивая свое запачканное платье, Шмидт закрыла спальню, чтобы не разбудить друга и, чтобы он их не разбудил, потому что вставал обычно с утра и уходил в больницу к матери. Ученая Гидры осталась в колготках и нижнем белье, остановившись возле края кровати, правой половины, которая находилась ближе к окну. Такое умиротворенное выражение застыло на лице боксера, что она хотела видеть его постоянно: расслабленные веки и губы, никаких морщинок вокруг красивых глаз. Не удержав руки при себе, Катарина со всей нежностью коснулась пальцами его острой скулы, не вызывая дрожи от неожиданности. Барнс, со все еще закрытыми глазами, подался ближе к ее ладони. Губы растянулись в сдержанной улыбке, и немка, уперев одно колено рядом с бедрами мужчины, поднялась на кровать и оказалась сверху, не касаясь своим телом его, чтобы не прижимать весом его корпус.— Прости меня, — вдруг прошептал ей Джеймс, открывая правый глаз, — я идиот.Оставив на его лбу нежный поцелуй, она поглаживала пальцами здоровые участки кожи на его лице.— Ничего, Джеймс… я знаю, что ты идиот, — со смешком проигнорировав его возмущенное ?эй?, она продолжила, — тебя так часто били по голове, что я не всегда воспринимаю твои слова всерьез, особенно после поединков. — она выпятила свою нижнюю губу. — Ну, если только ты не повторяешь одно и тоже несколько раз…Внезапно перехватив женские запястья, Барнс чуть приподнялся на подушках и приблизился к ее лицу настолько, что их носы соприкоснулись.— Я идиот, и мне жаль, — повторил он четко без какого-либо игривого веселья, женщина тоже перестала улыбаться. — Ты единственная, кто еще ни разу не пытался остановить меня от моих занятий боксом. Ты никогда в этом не оставляла меня.Катарина невесомо коснулась его губ, стараясь не открыть раны от поединка, и уложила освобожденные ладони на его шею.— Скажу сразу: мы не будем заниматься любовью сегодня.Баки разочарованно простонал, укладываясь обратно на подушки, и взглянул вниз, на полуголое тело своей женщины.— Но мы всегда занимаемся этим после поединков! — словно маленький ребенок проговорил он.— Да, потому что ты в состоянии, — объяснила ему Шмидт, — а сейчас ты с трудом ажно лежишь, Джеймс.Мозолистые ладони плавно спускались и поднимались по бедрам Катарины, которая это позволяла делать. Как бы ей не хотелось слиться со своим мужчиной, она не будет заниматься любовью с ним, настолько травмированным.— Может, будем обниматься голышом? — предпринял последнюю попытку Джеймс.По одному лицу немки он понял, что спать они сегодня будут одетые и, возможно, без объятий: она не хотела ему навредить. Об этом Баки уже догадался.*** Иоганн выглядел немного другим. То ли черты его лица ужесточились, то ли он сильно похудел, – Катарина не могла прийти к одному выводу. В какой-то степени ее уход повлиял на него, как и на многих других людей, с которыми она была здесь тесно связана. Но отец и правда как-то изменился, и ей не казалось, что в лучшую сторону. Немецкая форма, всегда идеально на нем сидящая, уже не смотрелась так превосходно. Может, дочка просто отвыкла от внешности отца и замечала больше теперь, чем раньше (и чем остальные члены Гидры), – это было так. Иоганн Шмидт изменился.Чтобы убедиться в здравии своего ума, младшая Шмидт присмотрелась к другим агентам в зале: Дэниел Уайтхолл, Валентина де Фонтейн, Арним Зола. От последнего она отворачивалась, не пытаясь о нем думать больше секунды, она предпочитала наблюдать за взаимодействием отца и другими менее важными, чем он, главами Гидры. С тех пор, как она покинула Убежище, здесь не многое изменилось. В правлении и правилах, люди-то всегда менялись. Либо становились лучше, либо умирали: Гидра не нуждалась в слабаках. Катарина выучила это еще в детстве, поняв, что ее родство с Иоганном Шмидтом автоматически не прокладывала ей дорогу в светлое будущее, приходилось самостоятельно делать эту дорогу.С интересом слушая новые планы отца, в груди женщины расцветали гордость и преданность от того, что он задумал. Шмидт не была за то, чтобы убить множество людей, потому что тогда будет некого просвещать и агитировать, – она с удовольствием заметила отсутствие геноцида в словах отца, невзирая на довольно расистские задумки самого Фюрера.Легкий стук костяшек по дереву привлёк внимание, немка, предугадывая источник звука, обернулась, хоть и не хотела, на Арнима Золу, с улыбкой поправляющего свои круглые очки. Дважды он пытался подставить ее перед Иоганном: прекрасно знал, что для нее послаблений не будет из-за их одинаковой крови, желая стать главным ученом Гидры вместо Катарины. Дважды его идеи проваливались. Заметив змеиную сущность ученого, женщина оберегла себя от его выходок еще до того, как он вообще проявит себя. В итоге, так и случилось. Вероятно, это было одной из причин, почему младшая Шмидт его на дух не переносила и пыталась к минимуму снизить их встречи, особенно вне лаборатории. Чаще всего у нее получалось. Реже… нет. Поэтому она повернулась к коротышке с играющими желваками в надежде, что ее взгляд скажет сам за себя. Но, невзирая на повышенное самосохранение Золы, он словно не видел угрозы и продолжал гнуть палку своих желаний.Катарина не хотела в третий раз попадаться на уловки этого змея, потому решила навлечь на себя гнев отца, подняв руку и привлекая к своей персоне внимание. Рассказ Иоганна смолк, главы Гидры повернулись корпусами к дочери Шмидта, а та краем глаза увидела побледневшее лицо Арнима Золы.— - Прошу Вашего прощения, — чуть склонив голову, попросила женщина и приложила руку к груди. — Доктор Зола хочет мне что-то сказать, я не могла позволить ему перебить ту важную информацию, что Вы до нас доносите.Внутри появилось сардоническое наслаждение от того, как затрясся мужчина, у которому она повернулась и сдержала показную улыбку, оставляя ее след в глазах, уставленных на ученого. Тот поднялся на ноги, почти упал на колени.— Герр, прошу прощения, что прерываю, — взмолился сразу Арним, — я только хотел уточнить пару деталей у Вашей дочери, но понял, что могу сделать это позже.Светло-голубые глаза арийца уставились на дочь, и она увидела: отец догадался о той инсинуации, которую начал второй после нее ученый. Только вот закончила ее Катарина, хоть и не сделала ничего… вызывающего. По сжатым губам мужчины она осознала, что ей придется понести наказание за своевольную выходку. К этому она приготовилась в тот же момент, когда Зола привлек ее внимание.— Покиньте помещение. — только и сказал Иоганн Шмидт.Первая ученая поднялась на ноги и молча вышла за дверь, она встала рядом с проемом так, чтобы Зола решил, что она уже направилась в лабораторию или куда-либо, лишь бы не навлекать на себя больше гнева отца. Стоило ему закрыть за собой дверь и заметить перед собой младшую Шмидт, как она ребром раскрытой ладони ударила его по кадыку. Не позволив хриплым стонам вырваться из его рта, она обхватила рукой его нижнюю половину лица и встала позади, второй рукой сжала его горло. Ниже нее на целую голову мужчина не успевал перебирать по полу ногами, когда она потащила его куда-то спиной назад. В нем трубил инстинкт самосохранения, который до это спал.Катарина, отойдя на достаточное расстояние, чтобы не мешать собранию, оттолкнула от себя Золу и встала в анфас к нему. Пальцы сами сжались в кулак, она точным движением ударила его прямо в печень: на теле не останется следов, которые он мог бы использовать против нее. Коротышка с тучным телом согнулся; изо рта вырвался хриплый кашель, чем вызвал в немке одно отвращение.— Не был бы достаточно умен и полезен для Гидры, я тебя бы уже давно убила, — выплюнула женщина.Это была правда. Невзирая на отвратный характер Золы и его подхалимство, он обладал неограниченным умом, который служил великой немецкой организации. Одно слово отца, что его вдруг стало недостаточно, и младшая Шмидт самолично бы взяла это в свои руки. Арниму повезло иметь незаурядное мышление, словно для него оно олицетворяло инстинкт самосохранения.Приготовившись к новому удару, немка уже знала, куда ударить, чтобы не осталось следом и было как можно больнее. Зола выпрямился и с хрипящим голосом заявил:— Я знаю твой секрет!Кулак застыл в паре миллиметров возле его солнечного сплетения; и хоть она не ударила его, она видела, как мужчина резко вдохнул.— Ты думаешь, мне есть до этого дело? — спросила Катарина насмешливо. — Мой файл может прочитать любой в Гидре.Губы Золы искривились в подобии улыбки.— Но в файле не сказано, что ты сблизилась с американцем.Это не напугало женщину. Совсем. Она с отвращением оглядела ученого, позволяя ему думать, что он смог ее задеть, и встала в стойку смирно. В какой-то степени подобное могло сильно повлиять на нее, ведь когда (точно не ?если?) отец узнает, он может вернуть ее в Убежище. Только немка не боялась. Иоганн определенно разозлится, но лишь из-за того, что ему об этом доложит Зола, который без его разрешения следил за агентом Гидры. Катарина бы очень хотела посмотреть на то, как Арним расскажет отцу этот ?секрет?.Оставив ученого корчиться от того, что его каверза так и не сработала, младшая Шмидт отправилась к кабинету отца, она собиралась ждать окончания собрания: не позволит Золе испортить ей жизнь слабыми угрозами. Жалкий мужчина. По-другому о нем не получалось думать. Катарина могла бы поступить, как он, и, подставив его, вынудила бы отца приказать убить второго ученого, только она не настолько сомневалась в себе. В этом же все заключалось: в неуверенности и высокомерии. Зная себе и своим знаниям цену, немка никогда не спешила стать первой, она всего лишь хотела помочь отцу в создании Гидры. Великой и независимой. Катарина простояла возле кабинета около сорока минут. Никого не встретила в коридоре, она позволила себе немного расслабиться в ожидании, – заметив отца, она сразу же выпрямилась и спрятала руки за спиной. Лицо Иоганна выглядело вполне спокойным, но, посмотрев на свою дочь, он сжал челюсть. В тот момент она поняла, что во время собрания переступила черту, и она была к этому готова.В кабинете стояла тишина. Младшая Шмидт ждала разрешения заговорить, не пытаясь сильнее разозлить отца, брови которого почти слились на переносице. Фуражка лежала на столе, и Иоганн расстегнул китель, когда садился за стол. Молчание вынуждало Катарину не двигаться и не дышать, словно ее здесь не было, из-за того, что подобное разозлило бы отца. Она не думала о вариации, где она оставалась в Убежище на все оставшееся время: в голове всплывал Джеймс, разговаривающий со Стивеном и, не замечающий ее внимательную слежку за его профилем. У нее явно появились проблемы из-за этого американца, вызывающего в ней больше чувств, чем она могла себе позволить.— Что ты запомнила из собрания? — не скрывая язвительности, спросил ее Иоганн.Катарина приняла удар такой силы, понимая, что ей не удастся ответить на этот вопрос так, как ожидал отец.— Вы назовете Дэниела Уайтхолла своим преемником, герр.Губы мужчины дрогнули. Он об этом никак не упоминал, не говорил. Это и не нужно было. Младшая Шмидт, какой бы преданной и умной не являлась, – она не родилась для правления Гидрой. Не то, что она на самом деле хотела. Наука в ее жизни занимала особое место. А ученые никогда не становились хорошими лидерами: история это подтверждала.— Такого… я не говорил на собрании, — чуть сконфуженно проговорил Иоганн и поставил локоть на подлокотник.— Да, герр, не говорили. — немка открыто пожала плечами. — Он умен, хорош собой, боготворит Вас. Все силы Уайтхолл направит на лидерство под Вашими догмами. — она сделала паузу и задумалась. — Похож на американца, что немного сбивает с толку.Выражение отца было нечитаемым. Катарина не могла сказать: разочарован он или удовлетворен. В ней не просыпалось желание управлять однажды Гидрой, – она вполне приняла бы преемника вроде Дэниела Уайтхолла. Но если он когда-нибудь попробует изменить направление, изначально проложенное ее отцом, то… ему лучше просто этого не делать. Катарина отказывалась от полного главенства, – не от членства в совете.— Мне не интересны ваши разборки с Золой, — проговорил Иоганн, меняя тему. — Особенно на собраниях.— - Прошу прощения, герр. — она склонила голову.Все еще не двигаясь, немка услышала приближающие шаги и перед глазами встали узкие стопы в тяжелых армейских ботинках. Плохое предчувствие засело в груди Катарины, когда отец попросил посмотреть на него. Позади она сжала руки в кулаки в попытке скрыть нервную дрожь, и с расправленными плечами гордо посмотрела в серо-голубые глаза своего родителя. Тяжелая ладонь заставила ее голову дернуться в сторону. Катарина не издала ни малейшего звука, тихо выдыхая под скрывшими ее лицо волосами. Кровь заполнила рот. Пришлось сглотнуть жидкость с ржавым привкусом и медленно выпрямиться. Иоганн не выглядел злым или разъяренным, только разочарованным. Это было хуже, чем пощечина.— Если я еще раз столкнусь, услышу или увижу подобное, у вас с Золой… — его лицо находилось в паре сантиметров от ее, женщина еле держалась, чтобы не показать свою дрожь во всем теле, и сжала челюсти до скрежета в зубах, — меня не остановит, что вы лучшие умы Германии.Стоило ему развернуться и пойти к столу, как Катарина прикрыла глаза и снова выдохнула, приоткрыв рот. Внутри все еще собиралась кровь, которую приходилось сглатывать. Правая щека горела от удара, а десны зудели. Младшая Шмидт не шевелилась.— Ты свободна.Немка осталась на месте. Не услышав ее шагов, отец развернулся к ней, его плечи напряглись. Перед Катариной стоял выбор: дождаться подходящего момента, либо рассказать все сейчас, пока отец находился на грани гнева, чтобы тот вылился на нее сразу. Ей не очень-то хотелось ждать. Это могло лишь сильнее навредить ей, с учетом того, что теперь Зола охотился за ней, как голодный бульдог. Более того, теперь она не имела возможности напрямую ему отвечать на очередные выходки: ей придется молча терпеть, чтобы отец не узнал об этом.— Во внешнем мире я на протяжении нескольких месяцев сплю с американцем.Младшая Шмидт вдруг поняла: у нее не осталось сил, дабы взглянуть на отца. Смотря на его широкий стол, она не слышала шагов или вздохов. Молчание вновь повисло в кабинете, что вынуждало ее трястись, как лист на ветру.Это признание обрекало не только Катарину на ужасные пытки со стороны отца, но и Джеймса, как и Стивена, который, конечно же, будет рядом с ним. Перед таким сбросом информации на главу Гидры ей стоило сначала порвать все связи с мужчинами и обезопасить их.Немка не до конца понимала, что она только что сделала.— Как твоя половая активность связана со мной, Катарина? — он скривился, словно старался не представлять то, что сказала его дочь.Почувствовав растерянность, женщина постаралась скрыть это в коротком шаге к столу, за которым сидел отец.— Подумала, Вы должны это знать, герр, — немного обескураженно проговорила младшая Шмидт.— Я знаю, что ты уже давно не… — она впервые видела, что отец не мог подобрать нужные слова, делая паузу перед тем, как что-то сказать. — Тебе уже… двадцать девять лет. Так что, нет, мне совершенно неинтересно, с кем ты спишь.Облегчение от этого не обрадовало Катрину: Иоганн не был к ней добр, он ни к кому не был добр. Этот человек не отмахивался от любого рода информации. Она не поверила, что ему вдруг стало все равно на ее отношения, будь то просто секс или романтическая привязанность.Нахмурив брови, младшая Шмидт неотрывно смотрела на своего отца.— Ты так в себе не уверена, что говоришь мне об этом? — Иоганн подпер кулаком подбородок. — Мне с этим разобраться?От отцовских слов женщина выпрямила спину до тихого хруста в грудном отделе позвоночника.— Нет, герр.— Тогда… — его глаза осмотрели комнату и остановились на ее лице. — Когда придет время ты выберешь американца или Гидру?— Гидру.Катарина не раздумывала. Ответ вылетел из ее рта почти сразу. Она никогда об этом не думала, не в таком ключе.Выбор понравился отцу, он махнул рукой, словно пытался убрать от ушей назойливую муху. Дочь не хотела его тревожить и, попрощавшись с главой, поспешила уйти.*** Перед зеркалом стоял Джеймс, он осматривал себя, но на самом деле подглядывал за Катариной: она сажала герань в горшок, который купила прошлым днем, потому что ?корень разросся настолько, что вытесняет землю?, – в цветочном деле он ничего не понимал и не спорил. Но, наблюдая за тем, как неумело его женщина вытаскивала цветок, сомневался, что она что-то знает в растениях. Попытки не сломать герань вызывали у него улыбку, Баки старался не смеяться и делать вид, что занят своим делом. В руках немка держала небольшую лопаточку, ее она купила тоже вчера, и стучала ею по скомканной земле, высыпая полученную горстку в новый горшок, где подливала воду для размягчения этой землицы.После возвращения из Германии неделю назад Катарина вела себя довольно странно. Первые пару дней Барнс думал, что это просто из-за поездки: она устала и была немного раздражительна; потом он подумал о женских днях, – ничего из этого не подошло, и Баки уже неделю не мог понять, что же случилось с его женщиной. Мало того, что она вернулась с еле заметным синяком на лице, так еще и на ее плечах они появились. На все его вопросы немка отвечала скомкано, добиться большего он так и не смог, поэтому решил сделать лучшее, что умел: наблюдать и ждать. Джеймс не лез к ней в душу и не пытался разговорить, просто оказывался рядом или вовремя оставлял ее одну. Катарина не походила на женщин, с которыми он проводил время, – он долго искал к ней нужный подход, способный ее порадовать.Недовольное кряхтение превратилось в довольно злобное рычание, Баки поспешил оказаться рядом с подоконником, чтобы лопатка не полетела из окна и не попала в прохожих. Он перехватил руку Катарины, собравшейся разбить несчастный горшок вместе с цветком; она так старалась, что испачкала весь подоконник влажной землей. Чтобы немка и его не ударила, Джеймс обнял ее со спины и отложил лопаточку, что отобрал у нее, он уткнулся подбородком в женское плечо. Для расслабляющей обстановки боксер стал чуть покачиваться из стороны в сторону.— Мы могли бы подождать Стива, — тихо заговорил он и поцеловал открытый участок ее шеи. — Он точно умеет пересаживать цветы. Сара устроила целый сад в их квартире.Попытка освободиться от его объятий вышла немного агрессивной, – Баки не расслабил рук.— Я в состоянии сделать это сама! — Катарина сказала это так громко, как если бы он с ней спорил.— Ты не особо увлекалась рассадой, — рискнул Баки.— И что? Я могу назвать каждую кость и ее состав в теле человека. — она снова попыталась освободиться. — Я создала регенерирующий анестетик, способный заживлять раны в два раза быстрее. Я могу справиться с этими дурацкими бактериями!Барнс нахмурил брови, немного потеряв нить разговора, и догадался: немка уже не говорила о растениях.— Я в состоянии изобрести новое лекарство, ясно? Я могу ее спасти!Все же боксер отпустил Шмидт, но только чтобы повернуть ее к себе лицом. На всякий случай он обхватил ее ланиты, не дал вырваться, и мягко спросил:— Кого спасти, Катарина?Она посмотрела на него так, будто считала идиотом.— Сару! Кого еще?Джеймс прикрыл глаза. С тех пор как он узнал о прошлом женщины, она перестала скрывать свою научную сторону и выражалась вполне открыто. Иногда он забывал, что она пыталась помочь Саре Роджерс не умереть от туберкулеза, для которого еще не изобрели быстро действенную вакцину.— Кат, послушай меня внимательно, хорошо? — попросил ее боксер. — Ты способна на великолепные вещи. Но ты не сможешь спасти Сару. Никто не может.Движение, которым немка скинула его руки с лица, слегка его удивило. Баки приподнял брови.— Она умирает. — Шмидт повысила голос.— Я знаю, — сдержанно ответил мужчина.— Знаешь? Так такого же ты черта не веришь в то, что я смогу ее спасти?— Я так не говорил…— Ты сказал, что я не смогу спасти ее.Не зная всего диапазона знаний Катарины, Джеймс не мог с уверенностью утверждать о провале, – дело было не в том, что он в нее не верил. Он верил в женщину так сильно, как только умел: она и правда создала много новых вещей, которые уже не раз им пригождались, но… Сара не эксперимент. При провале ее не выбросишь в мусорку, как отходное вещество. Сара Роджерс – личность, она была мамой Стива.— Я также сказал, что никто не сможет ей помочь, — повторил свои слова Баки.Катарина не выглядела убежденной. Что-то, что касалось ее работы и неудач, терзало ее достаточно, чтобы сейчас она враждебно настроилась.— Да что с тобой не так? — разочарованно прошептала женщина.— Да то, что ты говоришь о спасении Сары, как о чем-то очевидном! — Баки не выдержал, он накричал на немку. — Но все, что ты делаешь – даешь ложную надежду!— Джеймс… — резко поменялась Катарина.— Она моя крестная мама. Ты знаешь. Все, что я хочу, так это спасти ее, я ажно отдаю деньги с бокса Стиву на лекарства, потому что хочу помочь!Шмидт приподняла руки с раскрытыми ладонями, как попытка успокоить разъяренного зверя.— Я не подумала о твоих чувствах, — она редко о таком задумывалась, — прости меня, Джеймс. Я правда не говорила об этом с целью тебя расстроить, или дать ложную надежду.Подойдя ближе к своему мужчине, ученая Гидры взяла его за руки и не обратила внимание на собственные, которые испачкались в грунтовой земле. Она потянула Баки на себя, чтобы обнять его, как она делал это с ней пару минут назад. Ей не стоило так горячиться: он не хотел ее обидеть, он просто пытался не думать о плохом и хорошем, что причиняло ему боль. Обняв боксера, Катарина прижалась к нему и поглаживала его ровную спину; от лопаток к пояснице, она уткнулась носом в ямочку ключиц.— Прости меня, Джеймс, — повторила немка.Вместо принятых извинений он чуть отодвинулся, чтобы увеличить между ними расстояния для поцелуя. Разница в росте никуда не исчезла. Баки пришлось немного наклониться. Руки на его спине сжали талию, и Шмидт плотнее к нему прижалась в надежде на большее. Из-за Стива, при котором было не только трудно, но и неправильно заниматься любовью, они уже полторы недели не сливались вместе. Катарина чувствовала, что от одного поцелуя промежность в желании пульсировала.— Сколько у нас времени до того, как Стивен вернется из больницы? — с легкой отдышкой спросила своего мужчину она, оторвавшись от его губ.— Постараюсь уложиться в десять минут. — пообещал Баки.Подхватив немку под бедра, он прижался к ее губам в откровенном поцелуе.***За два года до начала Второй мировой войны.— Как ты думаешь, мне стоит поменять цвет? — спросил у друга Джеймс.Стив повернулся к нему и посмотрел, как иногда на него смотрит Катарина, и всего лишь сказал:— Нет.Протянув ?хм?, боксер отвернулся и продолжил разглядывать свою форму. До финального боя осталось всего пару часов, – у него началась паническая лихорадка. Это когда он пытался поменять что-то до начала боя в надежде, что это поможет ему победить, но в конце концов передумывал и все равно побеждал. Еще ни разу ему не удалось перебороть дурное состояние. Стресс разрушал белок в его мышцах, заставляя тело чувствовать себя уставшим, а Баки точно не был уставшим. Он и Стив уже больше получаса ждали Катарину, которая обещала прийти… полчаса назад. Из-за того, что женщина никогда не опаздывала и не любила тех, кто опаздывал, боксер переживал, что это связано с боем. Паническая лихорадка.Джеймс вновь обернулся к своему другу, но не по поводу цвета его шорт и перчаток. В голову стукнула одна мысль.— Ты знал, что мы с Катариной вместе целый год?Вместо ответа Стив прищурил глаза.— Обычно ты не видишься с одной и той же девушкой больше месяца. — проговорил он.— Прозвучало не очень, — заключил боксер и уселся на скамейку позади. — Но это так. Целый год. Так еще мы съехались.Роджерс постарался не закатывать глаза на то, что друг находит причины для нервов. Предстоящий бой, опоздание Катарины, переезд, теперь их отношения, продержавшиеся гораздо больше месяца. Насчет последнего Стиву казалось, что он радуется за них больше них самих.— И что ты чувствуешь по этому поводу? — как бы невзначай решил спросить художник.На первый взгляд Баки слишком безразлично пожал плечами, но Роджерс достаточно долго его знал, чтобы понять: он об этом задумался, причем размышлял об этом до того, как он его спросил про чувства к Катарине. Конечно, Стив видел силу, с которой друга тянуло к – по началу холодной – немке. Как же он был рад услышать от них, что они решили встречаться; словно гора с его плеч: ему надоело то сексуальное напряжение этих двух, мешающее наслаждаться общим времяпрепровождением.Пока что художник, к его сожалению, ни разу не слышал их признаний в любви друг к другу. С того момента, как он узнал о переезде друга, он стал предпринимать незначительные попытки приблизить этих двух к одному из важных моментов в их отношениях: Баки в любовных делах не особо разбирался, если они длительные, – Катарина была слишком замкнутой для открытого проявления истинных чувств. Стив принял на себя роль купидона, или вроде того.За дверьми раздевалки шумели люди: собирались в общем зале вокруг ринга, они занимали свои места и готовились к последнему бою за звание чемпиона в полутяжелом весе. Баки Барнс против Нейта Хоумлендера. Чемпион Бруклина против чемпиона Нью-Йорка. Зрители ожидали поистине великолепный бой. Катарина, проталкиваясь сквозь толпу, добралась до раздевалки и вбежала в нее, она на ходу сбросила сумку и верхнюю одежду. В ней уже стояла команда Джеймса, Стивен с тренером, – немка не увидела самого боксера. Здороваясь с каждым мужчиной, она с улыбкой протиснулась между ними к душевым кабинкам, где в последний раз видели Баки. Из-за проблемы в больнице с одним из пациентов Шмидт опоздала, прекрасно зная о панике, которая накрывала обычно ее мужчину перед боем. Она не понимала страха и неуверенности, когда точно видела в нем победителя, кем он всегда и выходил с ринга. Да, бывали случаи, Джеймс вылетал с поединка. Но проигрывал он лишь в тех случаях, когда не дрался за титул, – решал, что победа в обычном бое не так важна.В одной из кабинок шумела вода. Небольшое окно запотело от пара кипятка, которое стекало из смесителя. Заметив рядом с кабинкой Барнса, ученая Гидры остановилась перед ним и наблюдала за тем, как он держал полотенце вокруг своей головы: боксер закрывал уши и слушал поток воды, так она превращалась в шум летнего дождя, – это помогало ему успокоиться. Баки часто проворачивал подобное и дома, когда не успокаивался обычными способами.Катарина, чтобы его не напугать, подошла к кабинке и сделала напор воды чуть тише. Ее действие привлекло внимание, и Джеймс открыл глаза. Увидев перед собою женщину, он улыбнулся и снял с головы влажное полотенце. Барнс отбросил его на пол и обхватил шею немки, сразу целуя ее губы вместо приветствия и вопросов, почему она опоздала.— Ты готов? — после поцелуя спросила Шмидт.— Я родился готовым, — усмехнулся мужчина, скрывая нервозность.— Хорошо. Потому что я выберу победителя.Джеймс улыбнулся, игриво приподнял брови и обнял женщину за талию, он притянул ее к себе.— Победителя, значит? — прошептал он ей в губы.— Только победителя.На лице медсестры расплылась хитрая улыбка. Накрыв губы боксера, она обхватила его шею руками и думала лишь о том, как бы продлить прекрасный момент. Вода продолжала шуметь, но она не перекрывала шум, создаваемый зрителями в зале. К ним вскоре пришел Стивен, прокашляв в извинениях, и напомнил о поединке, который с минуту на минуту должен был начаться. Он с Катариной поспешил занять место в первом ряду, поближе к тренеру.