Глава третья (1/2)

Комната была ужасной, без окна. Но другую он искать не собирался. Он её и так снял на грязные деньги, что-то получше будет, когда заслужит. Места было настолько мало, что обувь пришлось выставлять за дверь. Над кроватью, занимавшей добрую половину комнаты, висело две кофты, две майки и запасные брюки. И ещё куртка — всё, что он купил на развале с одеждой в этом же районе. Куртка была особо ценным приобретением, потому что октябрь в этом году выдался холодным. Ещё он обзавёлся телефоном, чашкой, кастрюлькой, из которой и ел, купил чай, рамён и яблок. Над его кроватью в изголовье была прикреплена полка, которая заменяла стол. И вот об эту полку он бился каждый раз, когда чихал во сне. Очень пыльное помещение оказалось. В конце концов он плюнул, стырил чьё-то полотенце из общей кухни и вымыл весь свой жилой прямоугольник. И вообще перелёг в другую сторону. Так в его хозяйстве появилась тряпка. Работу он тоже выбрал первую, которую предложили в офисе по трудоустройству. Чтобы прибыть на место к семи, он вставал в четыре, заваривал рамён и умывался. Курил, пытаясь очухаться. В эти мрачные дни он вспомнил свою глупую подростковую привычку, которая вносила кое-какое разнообразие в его новую жизнь, до того пустую, что она, казалось, звенела. К его удивлению, даже в такую рань по́езда на платформе ждала целая толпа народу. Они набивались в вагон и ехали с ним полтора часа, попутчики сменялись, его то зажимали, то отпускали, но места на сидениях не находилось никогда. Порой он ехал в тишине, будто целый вагон был набит немыми. Иногда несколько знакомых друг с другом человек шутили и переговаривались, что Тэхёна удивляло. Как можно быть счастливым в шесть утра? Непонятно. Он доезжал до сортировочной станции, а кто-то ехал ещё дальше. Непросто людям выживать в Сеуле. Не просто не только ему.

Сортировочная станция находилась на подступах к городу и тянулась ещё на несколько километров. На неё прибывали товарняки со всей страны, а также грузы, приплывшие по морю и продолжавшие свой путь железной дорогой. Сотни составов расформировывались здесь и направлялись дальше. Сначала Тэхёну нравилось наблюдать, как вагоны катятся с горки и разъезжаются по разным путям, как в тетрисе. Он бежал за ними с «вилкой» и на ходу отстёгивал их. Но очень быстро начала болеть спина. «Что болит — то развивается» — посмеивался начальник и не стеснялся эксплуатировать его и как грузчика, и как уборщика, и как партнёра по шашкам в обед. Правда это не сделало их друзьями ни на малость. Одну треть своей смены Тэхён ходил сонный и злой, вторую — голодный, и последнюю — еле волоча ноги от усталости. Затем грузил своё тело в поезд, идущий обратно в Сеул, болтался на поручне ещё полтора часа, пока поток людей не выносил его на нужной остановке. В осеннем городе вечером было до слёз красиво. Деревья лысели с каждым днём всё больше, пахло прелыми листьями и уличной едой. Чтобы попасть домой нужно было пройти лестницу, зажатую двумя рядами домов, тускло освещенную аллею с мокрыми кустами, и только тогда очутиться в бедном людном квартале. Он рассыпался по круче и казался Тэхёну живописным, не смотря на шум и жареные запахи, летящие из окон. Но ему не хватало чего-то, чтобы насладиться ощущениями. Не хватало всегда и остро. А дома его ждали остатки завтрака в кастрюле, изученная вдоль и поперёк стена и одиночество. Чувство никчемности не проходило. Покидая родной город, он представлял себе всё иначе. И уж точно не мог предугадать то чувство стыда, поселившееся в нём с проклятой ночи у мажора. К стыду примешивалась тоска. В приступе отчаяния он завел подружку и теперь не знал, как с ней порвать. Она как-то зашла к нему в комнату по ошибке, так как жила по соседству и была навеселе. Совершенно свободно села рядом, потрепала по щеке, потому что была старше лет на десять. Он смутился. А она осталась на ночь.

— Какой ты хорошенький. Хорошо, что я тебя нашла.

В ноябре она подарила ему шапку. Он ей — секс. Хотя она и ночевала у него уже четвертые выходные, до настоящего перепиха у них не доходило, так, баловались. Тэхён не стремился к большему, он лишь хотел заглушить угрызения совести и ненужные мысли. Легче не стало. Воспоминания об их первом разе Тэхён описал бы, как унизительные.

В декабре он позвонил сестре. Она плакала и хотела выслать ему денег на день рождения, но Тэхён сказал, что ни в чём не нуждается и устроился хорошо.

Как-то в начале года они гуляли по Итэвону. Иллюминацию после праздников ещё не убрали, вокруг сновали счастливые школьники, у которых были каникулы. Тэхён ёжился от холода и бездумно поддерживал пустой трёп. Ноги сами понесли его к клубу, в котором он когда-то пытался найти работу. Его фасад не изменился, вывеска горела всё теми же цветами и, казалось, зайди он внутрь — встретит всё тех же людей. Всё оставалось по-прежнему, только Тэхён потерял покой. Пытаясь разложить мысли по полочкам, он пришел к выводу, что не пытается забыть. Хуже. Он нарочно вызывал те воспоминания. И настроение его ни к черту именно из-за нехватки тех ощущений. Ему хочется, чтобы пять пальцев касались его живота. Не каких-то абстрактных, не пятерня его секс-партнерши, а… ну же, скажи это. Пальцы Ч… Ну? Чонгука. Вот, молодец, Тэхён, даже имя вспомнил. Даже адрес можешь вспомнить, если надо. Если совсем невмоготу будет. Только не будет. И ещё он помнил, что сделал правильную вещь, когда ушел тем утром от Чонгука. Которая на самом деле очень неправильная. Бумажку с номером телефона, приложенную к наличке, он выкинул. Наверняка его рожа при этом выражала благородное негодование.

— Ты ведь не собираешься париться о всякой ерунде?

— Это мне решать.

— Я был прав.

— В чем?

— В постели ты другой.

А как правильно? Была ли верная линия поведения, когда человека покупают? А если человеку понравилось? А если ему тошно от того, что понравилось? Тэхён грёбаный жираф, раз только спустя четыре месяца до него это дошло.

В феврале Тэхён, ругая себя на чем свет стоит, пошел в клуб. Менеджер, который его отшил в прошлый раз, не узнал Тэхёна. И это к лучшему. Также к лучшему, что у них образовалась вакансия уборщика. Тэхён послал подальше вагоны и домино и устроился на новую работу. Первые две недели он заглядывал в зал каждые пятнадцать минут. Безрезультатно. В толпе не было видно знакомой фигуры, на парковке — нужной тачки. Может быть Чонгук вообще приходил сюда случайно и больше никогда не явится? Да стоит ли он того, чтобы оттирать толчки от блевотины и сметать праздничный мусор со столов и пола? Был случай, его даже пытались кадрить, пока он собирал осколки разбитого стакана. Как тупо… Одна бессмысленная неделя сменялась другой, а Тэхён не увольнялся. Как-то менеджер заболел, и он пол ночи проболтал с барменом. Тэхён сидел среди пьющих за стойкой посетителей и дул чай, когда почувствовал хватку на своём плече, а затем его развернули.

— Ты как преступник, которого тянет на место преступления.

Перед ним стоя Чонгук и весело улыбался.

А Тэхён чувствовал себя вдвойне виноватым, недотёпой-маньяком, устроившимся на работу, чтобы выследить жертву. А теперь, когда выследил, может только открывать и закрывать рот.

— Ты тут один? — спросил он Тэхёна, раз уж тот не отвечал.

— Один.

— Что пьешь? Эй, дружок, плесни и мне того же.

Бармен странно покосился на Тэхёна, но, слава ему и его родителям, сделал Чонгуку какой-то коктейль. Тот выпил его через трубочку, разглядывая Тэхёна. На танцполе какие-то люди махали Чонгуку и звали, но он отрицательно помотал головой и снова повернуся, говоря:

— Не хочу больше к ним. С тобой побуду. Ты от меня больше не сбежишь. Как ты мог так бросить меня?

Чонгуку было весело, он забавлялся. А Тэхён уткнулся в чашку и делал вид, что пьет то, что уже выпито.

— Странная у тебя посуда. Или это прикрытие для несовершеннолетних?

— Я совершеннолетний.

— Тем лучше, — Чонгук мимолетным движением потрогал его за подбородок и подмигнул.

— Для тебя это ничего не меняет, — Тэхён дёрнул головой.

— Я и не расчитывал ни на что в первые десять минут. В прошлый раз мне понадобилась пара часов.

— В тот раз мне нужны были деньги, — тихо ответил Тэхён, чтоб его не услышали посторонние уши.

— А в этот?

— Нет.

— Значит, у тебя всё наладилось?

— Да.

— Зарабатываешь?

— Да.

— Встречаешься с кем-то?

— Встречаюсь.

— С кем?

— Не важно.

— Он? Она?

— Она.

— Ясно.

Что ему ясно, Тэхёну было совсем не ясно. Он вообще не ориентировался в настроении Чонгука. Вот он был ироничным и лёгким, а вот серьёзен и будто хочет уйти. И снова Тэхён его не увидит. Ну же, ты ведь хотел его встретить. Наверное, имел что сказать? Только теперь слова рассыпались, как порванные бусы — сразу не соберёшь. И Тэхён ничего другого не нашел, как выдать:

— А ты?

— Что я?

— Встречаешься?

Чонгук одарил его непонятным взглядом.

— А я тебе разве не говорил? Когда мы с тобой познакомились, я расстался с парнем.

— Ну а сейчас?

— …И пошел в клуб, — продолжал Чонгук, — чтоб отыметь какого-нибудь симпатягу. Чтобы мой парень ревновал.

— Ясно.

О господи, Тэхён, другого слова не нашлось?

— Только попался мне какой-то вялый девственник. Даже не знаю, считается ли наша возня полноценной изменой.

— Надеюсь, вы помирились, — сказал Тэхён и поднялся со стула.

— Сядь, — рука Чонгука придавила к месту. — Раз уж интересуешься, дослушай историю до конца. Да, мы помирились, два или три раза.

— Пусти, Чонгук, мне надо работать.

— Сейчас что ли? Пришел в клуб и вспомнил, что нужно на работу?

— Я зде́сь работаю, — сказал Тэхён сквозь зубы. — Тусуюсь, не отвлекаясь от производства.

— О. Вот это да! Похоже, я дал твоим талантам старт. Клиентов ловишь?

— Нахер пошел, — Тэхён спрыгнул со стула.

— Куда же ты? Вот он я, готов стать твоим клиентом снова.

Тэхён стремительно вышел на воздух, был дождь, а может снег, на заднем дворе стояли талые лужи. Ему захотелось бежать под дождём, пока дыхание не стало бы хриплым и колючим, и упасть в одну из этих луж, и чтобы вода просочилась сначала через рубашку, потом джинсы, залилась в карманы, сквозь трусы и носки намочила его целиком. Он был в смятении. Как это там? Чонгук назвал его вялым и хотел опять снять? Он вернулся к своему парню? Что так врезалось ему под дых? Это уязвленная гордость? Ревность? Стой, стой, главное ускользало. Он, может быть, не хотел знать этого главного. Когда он киснул в своей комнатёнке, что было главным? Клаустрофобия от узкого пространства? Или от тесноты мира без… А в метро. Давка мучила? О чем он думал, расцепляя вагоны? О чем думал, моя полы? Как же это так неудачно… зачем это с ним?

Тэхён достал из кармана сигареты.

Во-первых, он уволится. Это важно. Потом? Съедет из гошивона. В другой город. Дальше… Что дальше? Ах, да. Ничего больше в голову не шло. Будущее не представлялось никак, ни в красках, ни исчезающей тенью, ни намёком. Цветом только, пожалуй. Серенькой гнусненькой пеленой. Или вот еще как: он заведет любовника. Мужика. Или жену, или детей. И телевизор купит. Господи, как от этого тошно-то.

Дверь у черной лестницы заскрипела, и появился Чонгук. «По морде», — мелькнуло в голове.

— Сначала я подумал, — Чонгук чиркнул зажигалкой и тоже закурил, становясь рядом, — неужели всё было настолько отвратительно, что ты напрочь вычеркнул меня и завёл бабу? Чтоб наверняка.

— Правильно подумал, — ответил Тэхён.

— Потом ты сказал, что работаешь тут. Я спрашивал — ты уборщик. Устроился на такую почётную должность и именно сюда?

— Это моё дело.

— Это всегда твоё дело, Тэхён.

— Ты зачем припёрся?

— Я ещё не дорассказал свою историю.

— Не интересно.