Глава 5 (1/2)

Джек ожидаемо связывается с Ганнибалом вскоре после того, как Уилл заводит Уинстона в дом.

Голос Кроуфорда в телефонной трубке звучит взволнованно, отрывисто и резко, что для него редкость. Джек действительно нервничает только в исключительных случаях — к примеру, если тел становится слишком много, или след преступника остывает. Ну или когда некая рыжая бестия сует свой нос, туда, куда не стоит и уходит с гораздо большим количеством информации, чем ей полагается.

Ганнибал сопротивляется желанию проверить Tattle-Crime. Ему хочется сперва увидеть мастерство Уилла вживую, а не на сделанном тайно и второпях снимке.

К тому времени, как он добирается до города, предвкушение концентрируется сладким комом у него в животе, а его человеческая вуаль, которую Уилл так небрежно отбросил в сторону, снова возвращается на законное место. Ганнибал пытается не обращать внимания на то, что она ощущается куда неуютнее, чем прежде. В маске никогда не было комфортно, но в последний раз, когда Ганнибалу приходилось прятать истинную природу от Джека и его команды, в его голове еще не царило воспоминание об Уилле, стоящем в дверях его спальни с горящими глазами и произносящего «Я хочу всего».

Ганнибал не в состоянии выбросить эту мысль из головы. Он прячет ее в отдельную комнату, ту самую, что он уже выстроил для Уилла в своем Дворце разума. Она становится все больше и больше, поскольку Ганнибал пытается вместить в нее все, что уже успел узнать об этом человеке. От того, как протяжный Юг вливается в его голос, когда он — это только он, до того, как легко он демонстрирует невинность, когда это необходимо. Единственное, что точно знает о нем Ганнибал, — это личность Уилла-Мимика, а все прочее — обрывки и наблюдения, в сочетании с тем, что Уилл соизволил рассказать о себе.

Сильная неприязнь к психиатрии. Садистские наклонности, значительные, но не подавляющие. Склонность к манипуляциям. Невероятный самоконтроль. Неприятие нарушения личных границ. Скипидар и льняное масло. Любовь к бродячим собакам. Склонность к мимикрии. Хороший рыбак, но отличный охотник.

Это архив личных, интимных подробностей о психике Уилла и разрозненных фрагментов информации, в которой Ганнибал еще не до конца разобрался. Но уже сейчас он с удивлением понимает, что, вероятно, знает Уилла лучше, чем кто-либо еще. Из ныне живущих, по крайней мере. И все же фамилия Уилла не входит в число сведений, так тщательно собранных Ганнибалом.

Как только эта мысль приходит ему в голову, за ней тотчас же следует другая. Уилл был невероятно откровенен, без колебаний позволив Ганнибалу увидеть правду о нем. Он показал Ганнибалу темное, дикое существо внутри себя, уже убившее для Ганнибала, и в то же время не дал ему ничего, что позволило бы ему узнать, кто такой сам Уилл.

Уилл знает, что Чесапикский Потрошитель — это доктор Ганнибал Лектер, психиатр из Балтимора, консультант ФБР. Ганнибал знает, что Мимик в настоящее время занимает его гостевую спальню. Он совершенно уверен, что Уилл — его настоящее имя, но помимо этого об истинной личности Уилла ему известно крайне мало.

На вид ему около тридцати пяти, хотя Ганнибал знает, что то, как Уилл любит выставлять себя — маленьким, с головой, увенчанной короной неопрятных кудрей — вероятно, заставляет его выглядеть моложе, чем есть на самом деле. Скорее всего, он родом откуда-то с Юга. Ганнибал склоняется к Луизиане, судя по ноткам французского, проскальзывающим в акценте Уилла, когда он позволяет себе это. В нем легко считать признаки детской нестабильности, вызванные либо тем, что он рано осиротел и переходил от одних приёмных родителей к другим, либо тем, что его родители не имели постоянного места работы и ​​часто переезжали. В какой-то момент Уилл пошел в старшую школу и прочитал «Илиаду».

И это все, что Ганнибал знает об истории Уилла, о его личности вне Мимика.

Любой, кто сейчас заглянет сюда, скажет, что баланс сил в этой комнате сильно смещен в вашу пользу.

Ганнибал вспоминает блеск глаз Уилла в его кабинете, ощущение того, что его заманили, поймали, и думает, что отчасти это правда. Любой, кто заглянул бы внутрь, увидел бы, что чаша весов твердо склоняется в его пользу.

Однако настоящий баланс видится ему куда более шатким.

***</p>

Джек ждет его у концертного зала. Лицо Кроуфорда напряжено, брови нахмурены, и Ганнибал пересматривает свою предыдущую оценку ситуации. Джек раздражен, и это может означать только одно.

Ганнибал переводит взгляд на толпу, успевшую собраться за желтой полицейской лентой.

— Новости распространяются быстро, — комментирует он, стараясь, чтобы его голос звучал нейтрально, и Джек сердито вздыхает.

— Фредди Лаундс успела мило побеседовать здесь до нашего приезда, — говорит он. — Местная полиция не пускала ее на место происшествия, но у нее все же есть фотографии. Они были выложены на сайт примерно за десять минут до моего вам звонка.

Что ж, по крайней мере, теперь не придется гадать, увидит ли Тобиас работу конкурента.

Ганнибал следует за Джеком внутрь. Они проходят мимо строителей, которых отвели в сторону для допроса. Джек замечает, что взгляд Ганнибала задерживается на них, и, когда они входят в зал, поясняет:

— Это они нашли тело. Здание закрыто на ремонт, и, придя утром на работу, они обнаружили передние двери открытыми настежь. Естественно, они пошли проверить, все ли в порядке, и обнаружили тело.

Когда они подходят к месту преступления, глаза Ганнибала устремляются вверх. Вид на жертву Уилла пока блокируют спины техников и криминалистов — он узнает Беверли Кац, хотя, впрочем, не остальных — и лишь поднявшись по лестнице на сцену, он, наконец, видит всю картину целиком.

На первый взгляд кажется, что девушка отдыхает, баюкая арфу на коленях, словно просто задремав посреди песни. Ее голова низко опущена, правая щека прижата к шейке арфы, а темные волосы локонами рассыпаются по груди, прикрывая ту часть ее туловища, на которой сохранились кожа и мышцы.

Правая сторона ее обнажена, во всех возможных смыслах. Все кости, начиная от ключицы до последнего ребра, удалены, а органы изъяты. Легкого нет, а вместе с ним и половины диафрагмы — колонна арфы утопает в брюшной полости девушки, упираясь в кости таза, и Ганнибал подозревает, что органы ниже также были удалены. Подойдя ближе, он понимает, что правая рука у нее полностью отсутствует, а ее место в основании плеча занимает гриф арфы, скрепленный с ключицей и лопаткой чем-то вроде стальных струн. Но все это лишь прелюдия, готовящая почву для истинного замысла представления.

Реберные хрящи девушки растянуты, превращены в длинные тонкие нити и прикреплены, чередуясь, к настроечным штифтам на шейке арфы. Остальные штифты перетянуты стальными струнами, чьи противоположные концы закреплены на ее груди.

В качестве последнего штриха левая рука ее нежно покоится на струнах, и трупное окоченение держит пальцы девушки прижатыми как к стали, так и к хрящам.

— Сесилия Данлос, — говорит Джек, вырывая Ганнибала из задумчивости. — Студентка факультета театрального искусства в Университете Мэриленда здесь, в Балтиморе.

— Она играет саму себя, — тихо говорит Ганнибал, и Джек поворачивается, чтобы посмотреть на него.

— Это важно?

Да! — хочется сказать Ганнибалу. — Да, разве это не очевидно?

Но это не так, не для Джека, предполагающего, что это один и тот же убийца. Ганнибал знает больше, знает, что это Уилл, и в этом вся разница их восприятия.

Тобиас Бадж ушел после своего концерта, оставив лишь эхо своей серенады. Вот почему он почувствовал необходимость послать Франклина с сообщением — независимо от целей и смысла, он играл в пустой комнате и оставил лишь свой инструмент для Ганнибала, чтобы тот его обнаружил. При разумном применении дедуктивных способностей считать его намерения нетрудно, но это все равно требует усилий.

Но сцена Уилла совершенно иная. Сесилия Данлос — не покинутый инструмент. Она — приостановленная запись, застывшая во времени мелодия, не эхо, а стоп-кадр. Уилл сделал их всех, включая Ганнибала, своей аудиторией, добившись того, что Тобиас сделать не смог. Но и это еще не все. Серенада Уилла — двойственна. Ее первая часть предназначена, без сомнения, для самого Ганнибала, как доказательство того, что Уилл именно тот, за кого себя выдает, и, помимо этого, доказательство того, что он — куда большее, чем Тобиасу суждено когда-либо стать.

Но есть и другая часть, лежащая в основе замысла, скрытое послание, предназначенное не для них. И хотя Тобиас, скорее всего, не смог бы выстроить картину столь мастерски, Ганнибал не сомневается, что он способен прочесть это сообщение. Послание говорит слишком ясно.

Неважно, насколько хорошо ты играешь, — говорит сцена с Уиллом. – В твоих услугах не нуждаются.

Это острая шпилька в эго Тобиаса. Он считает себя особенным, считает свою работу чем-то, что может провернуть только человек с его особым интеллектом. Уилл не только сделал то же самое, но и преподнес все так, что присутствие Тобиаса стало практически бессмысленным. Музыкант не нужен, чтобы играть на этой арфе, потому что она играет сама по себе.

— Почему арфа?

Ганнибал секундно задумывается над тем, чтобы подать язык Джека Уиллу. Он ненавидит, когда его прерывают, и злится, что ему мешают рассмотреть все детали замысла Уилла, хотя и понимает, что это необходимо. Он здесь в качестве консультанта, и чтобы остаться, он должен дать им что-то.

— Арфы — одни из древнейших известных инструментов, — произносит он в итоге. — Первые образцы были созданы из охотничьих луков. Классическая форма пришла позже, вместе с традиционной ассоциацией с ангелами и райской мелодией.

Джек вздыхает.

— Этот парень зациклен на религиозной символике?

Ганнибал качает головой.

— Не думаю. По крайней мере, не буквально. Это скорее говорит о его.., — он делает паузу, — последовательности и постоянстве. Арфы, сделанные из кишок, играют музыку даже спустя пару тысячелетий. Возможно, наш убийца хотел произвести неизгладимое впечатление, — Ганнибал пожимает плечами. — Или он просто счел инструмент подходящим. Та часть арфы, которая прикреплена к суставной сумке, называется плечом.

Беверли отрывается от своих заметок.

— Мы будем знать наверняка только когда проведем все анализы, но похоже, что хрящ был обработан теми же химическими веществами, что и у последней жертвы. Остальное за кулисами, если вам интересно.

Ганнибал смотрит на нее.

— Остальное?

Она кивает, а затем указывает подбородком в сторону тяжелых кулис.

— Все, что он у нее взял, упаковано в футляр для арфы. Прайс и Зеллер сейчас разбираются там.

Джек оборачивается к Ганнибалу.

— Я уверен, что это тот же убийца, что и с виолончелью. Вы не видите ничего, что дискредитировало бы эту теорию, доктор Лектер?

— Я считаю подобное предположение вполне обоснованным, — отвечает Ганнибал, и его взгляд снова возвращается к жертве. — Добился ли он успеха?

— Что, простите?

— Убийца играл на голосовых связках тромбониста, как на виолончели. Это и было его целью. Разумно предположить, что его намерения с мисс Данлос были аналогичны. Если у него получилось, он может пока залечь на дно. Но если нет…

— То, вполне вероятно, скоро мы увидим еще одну жертву, — Джек вздыхает, раздраженно покачав головой. — Хорошо, кто-нибудь, проверьте, может ли она… играть.

Беверли смотрит на Джека, потом на Ганнибала, потом снова на Джека.

— Я вытянула короткую соломинку в прошлый раз, проверив тромбониста на играбельность, — говорит она, а затем, подойдя к Ганнибалу, сует ему пару латексных перчаток, — так что потерпи́те.

Ганнибал сдерживает дрожь удовольствия, испытываемого в этот момент, лишь благодаря чистой силе воли, и надевает перчатки, прежде чем приблизиться к телу. А затем осторожно, чтобы не сместить руку, лежащую на инструменте, подцепляет одну из самых коротких, ближайших к шее девушки, струн.

Гул, который она издает, представляет собой низкий вибрирующий звук, не такой чистый, как у традиционной струны, но, тем не менее, звук. Ганнибал, сдерживая улыбку, сопротивляется желанию протянуть руку и опробовать еще одну хрящевую струну. Но одна попытка еще сойдет ему с рук, а вот две пояснить будет уже затруднительно.

— Думаю, это можно назвать успехом, — говорит он, снова поворачиваясь к Джеку. — А сейчас, если я вам больше не нужен…

Джек уже отворачивается, теряя к нему интерес.

— Нет, пожалуй, на этом все. Спасибо.

Грубо, — лениво думает Ганнибал, но даже не может заставить себя испытать настоящее раздражение.

Картина Уилла прекрасна, она — настоящий шедевр, и Ганнибалу безумно хочется сказать ему об этом. Сказать и посмотреть, вспыхнут ли щеки Уилла от удовольствия, или же он примет похвалу с грацией художника, прекрасно осознающего свой талант.

Он прощается с Беверли, оторвавшейся от своих дел достаточно надолго, чтобы установить зрительный контакт и попрощаться с гораздо большей вежливостью, чем это сделал Джек. Затем, с немалой долей сожаления, Ганнибал избавляется от перчаток и выходит из зала.

Возвращаясь к своей машине, он достает из кармана телефон. Проверять его даже в выходные давно стало привычкой. Быть всегда «доступным» для своих пациентов — это еще один стежок в его личном костюме, еще один шаг от профиля Потрошителя. Фасад эмпатии, так сказать.

Его телефон сообщает о семи пропущенных звонках, все — от одного абонента, Франклина Фруадево. Ганнибал испускает раздраженный вздох, но все же подносит телефон к уху, чтобы прослушать последнее сообщение на голосовой почте. Когда он слышит нервный голос Франклина, произносящий «Думаю, я должен сообщить об этом», то тут же нажимает кнопку повторного набора.

— Франклин, — говорит он, когда звонок соединяется через пол-вдоха. — Я так рад, что успел застать Вас. Мы можем встретиться в моем офисе?

***</p>

— Но ведь я могу ошибаться.

Ганнибал стискивает зубы, пока Франклин с лишь незначительным вмешательством извне отговаривает себя от обращения в полицию по поводу Тобиаса. Он нерешительный человек, и, подвергаясь стрессу, практически теряет способность принимать серьезные решения. Это результат, на который Ганнибал и рассчитывал, но его достижение все еще тяжкий процесс.

Франклин вздыхает, закрывая лицо руками.

— Люди постоянно что-то говорят, — вслух рассуждает он, и Ганнибал бросает взгляд на блокнот, лежащий у него на коленях. — Это ведь вовсе не значит, что он имел ввиду что-то серьезное. Каковы шансы, что именно Тобиас творит эти чудовищные вещи?

Какова вероятность того, что в одной машине окажется сразу двое серийных убийц? — всплывает в голове Ганнибала.

— Шансы выше, чем ты думаешь.

Франклин вздрагивает от звука голоса Тобиаса и тут же вскакивает на ноги. Ганнибал двигается медленнее, сначала поворачивая голову, чтобы увидеть человека в дверях, и лишь затем откладывая блокнот и вставая с кресла, на ходу поправив пиджак.

Тобиас выглядит… не то, чтобы безумным, но в его глазах есть блеск, который заставляет Ганнибала напрячься.

— Я сказал тебе именно то, что хотел сказать, — бросает Бадж, обращаясь к Франклину, но не отрывая взгляд от Ганнибала. — Я не виноват, что ты мне не поверил.

— Боже мой, — выдыхает Франклин. — Хорошо. Хорошо, ладно. Ты сказал мне. Ты хотел моей помощи, а я подвел тебя. Но я знаю, что это значит, ясно? Я знаю. Это означает, что ты на самом деле не хотел совершать то, что делал. Ты хотел, чтобы я остановил тебя. Верно? — он оглядывается на Ганнибала в поисках подтверждения, и тот, вопреки самому себе, практически впечатлен его тирадой. Если бы Тобиас и Ганнибал не были теми, кем они есть, у речи Франклина был бы шанс сработать.

— Франклин, — прерывает Ганнибал. — Я хочу, чтобы вы ушли. Сейчас же.

— Оставайся на месте, Франклин.

Ганнибал вздыхает. Дикий блеск в глазах Тобиаса становится ярче с каждым вздохом, и в любой момент он может перерасти в действие. С Франклином между ними, тот, вероятно, станет первым объектом ярости Тобиаса, но его убийство не удовлетворит ревнивый гнев Баджа. Оно только разожжет его ярче.

И Ганнибал действительно не может позволить его гневу усилиться.

— Мы не можем изменить решения, которые мы приняли в прошлом, — мягко говорит Франклин, делая медленный, нерешительный шаг к Тобиасу. — Но мы можем решить, как будет выглядеть будущее. Теперь я знаю, как одиноко ты должен чувствовать себя сейчас…

— Я не одинок, — рявкает Тобиас, переводя дикий взгляд на Ганнибала. И тот решает, что этого достаточно.

Ганнибал подходит к Франклину сзади и одним плавным движением руки ломает мужчине шею. Фруадево безжизненно оседает на пол, под взглядом недоуменно моргнувшего Тобиаса. Его замешательство, однако, длится лишь какую-то секунду, а затем он снова смотрит на Ганнибала с горячим блеском злобы в глазах.

— Я собирался сделать это.

— Я в курсе.

Гнев снова сменяется смятением.

— Тогда зачем…

— Вы ошиблись в своих ожиданиях, — перебивает Ганнибал. — Вы одиноки, Тобиас. Я получил ваше сообщение, когда вы убили тромбониста, и у того, что я не связался с вами, есть причина. Я не заинтересован в том, чтобы быть вашим другом.

То, что Тобиас в ответ отбросит пиджак и оскалится в рычании — ожидаемо. Гаррота в его руке — нет, хотя это оружие не выглядит совсем уж неожиданным, учитывая его профессию.

Ганнибала видит начинающую атаку в линиях его тела, едва только Тобиас начинает двигаться, яростно полыхая темными глазами, но ожидание нападения не делает его менее болезненным.

***</p>

Джек и Беверли прибывают, когда фельдшер уже заканчивает осмотр.

— Легкое сотрясение мозга, — сообщает она Джеку, и этот же диагноз Ганнибал уже поставил себе и сам. Его голова пульсирует, глаза отказываются фокусироваться дольше нескольких секунд, а его обычно безупречная координация практически отсутствует. Он способен прижать марлю к колотой ране на бедре только потому, что для этого требуется лишь простая физика, не включающая мелкой моторики.

Он понимает, что все могло быть и гораздо хуже. Слезы, навернувшиеся ему на глаза — в основном для публики, он понимает, кто он и где, и не собирается терять сознания, но при виде Джека ошеломленно моргает в знак приветствия, чтобы создать подобное впечатление.

— Доктор Лектер, — Джек смотрит на него с растерянностью и намеком на подозрение, параллельно оглядывая комнату. — Я надеялся, что вы сможете ответить мне на несколько вопросов, касающихся всего этого… фиаско.

Ганнибал делает вдох и уже было открывает рот, чтобы спросить, не смогут ли вопросы подождать по крайней мере до тех пор, пока его голова не перестанет кружиться, но Беверли опережает его.

— Серьезно?! — сердито поворачивается она к Джеку, недоверчиво изгибая бровь. — В следующий раз, когда вы получите сотрясение мозга, я позабочусь о том, чтобы кто-нибудь допросил вас, пока вы еще будете еле стоять на ногах, и посмотрю, как вам это понравится!

Джек и Ганнибал одинаково удивлённо моргают.

— Черт возьми, — добавляет Катц. — Он один из нас, Джек! Или, по крайней мере, что-то вроде этого. Дай ему прийти в себя!

— Полагаю, вопросы действительно могут подождать, — нерешительно произносит Джек, снова поворачиваясь к Ганнибалу. Позади него Беверли раздражённо закатывает глаза, возвращаясь к уликам. — Я позвоню вам позже, доктор.

Ганнибал кивает, соглашаясь, и фельдшер рядом с ним подхватывает свою сумку.

– Вы знаете, что нужно делать, — говорит она. – Пойдёмте. Прививки от столбняка у меня в машине.

Идти больно, но ему удается добраться за фельдшером до машины скорой помощи, ожидающей снаружи. Он осторожно усаживается в задней части автомобиля, неловко сбрасывая пиджак и расстегивая рубашку, чтобы оголить плечо. К тому времени, как фельдшер заканчивает, он настолько обессилен, что веки тяжелеют, и только благодаря беспрецедентному самоконтролю ему удается удерживать себя в вертикальном положении.

Но теперь, когда все кончено, он должен суметь добраться домой. Он сдвигается, собираясь с силами, но врач тут же протягивает руку и хлопает его по плечу.

– Вы остаётесь здесь и сидите спокойно, — говорит она. — Я вернусь минут через десять. Необходимо проверить вашу рану и убедиться, что ей не нужны швы.

Ганнибал решает съесть ее печень.

Он вяло обдумывает рецепты, когда рядом снова возникает Беверли, засунувшая руки в карманы кожаной куртки.

– Джек прислал узнать, как ваши дела, — поясняет она, и Ганнибал понимающе кривится.

– Прошу прощения, мисс Катц.

Она поднимает одну бровь.

– За что?

— Я уверен, что у вас есть дела поважнее всего этого.

Беверли фыркает, и Ганнибалу по какой-то причине вдруг вспоминается Уилл.

— Меня не назначали вашей нянькой, если вы об этом, но я знаю, какими тупыми могут быть парни, и подумала, что если я приду «присмотреть» за вами, то это, по крайней мере, обеспечит вам тишину и покой, пока вы немного очухаетесь.

Ганнибал почти приподнимает брови, удивленный этой неожиданной добротой, потому что это и есть доброта. В выражении лица Беверли нет ни капли лицемерия, ни следа насмешки. Внутри едва слышно свербит желание убить ее просто за то, что она видит его в этом уязвимом, ослабленном состоянии, но оно далеко не так сильно, как могло бы быть.

— Примите мою искреннюю признательность, — говорит он, слегка склонив голову. – Я чувствую себя уже куда более... приземленно. Теперь мне необходимо лишь отвезти себя домой.

Рана на ноге уже перестала кровоточить, и даже с сотрясением мозга он в состоянии определить, что ему не нужны швы и нет необходимости ждать возвращения девушки-фельдшера, так рискующей своей печенью. Он поднимается на ноги, и в тот же момент Беверли вытаскивает руки из карманов. Она не тянется к нему, но делает шаг навстречу с недоверчивым выражением на лице.

— Эмм, доктор Лектер, простите, но я не позволю вам сесть за руль с сотрясением мозга. Может быть, вам стоит вызвать сюда кого-то?

Некого, – мелькает мысль, но он тут же понимает, что это не так. Уже не так.

– Да, я могу позвонить кое-кому, — соглашается он, но, уже вытаскивая телефон из кармана, он понимает, что это может вызвать трудности. Его руки дрожат, и при взгляде на экран он обнаруживает, что отсутствие нормальной фокусировки зрения делает навигацию в аппарате практически невозможной.

Ганнибал стискивает зубы. Никакое самообладание или сила воли не помогут справиться с сотрясением мозга, и хотя он, похоже, избежал серьёзных повреждений, опасения, что все так и останется, не могут его не беспокоить. Ему необходимо вернуться домой, и лучше раньше, чем позже.

Беверли замечает его колебания и протягивает руку.

— Позвольте мне, — мягко произносит она. – Кому звоним?

Нет никакой возможности избежать этого. Ганнибал сомневается, что Беверли позволит ему просто вызвать такси — доброта и забота очень редко стоят тех неудобств, которые они причиняют – но чем больше он будет возражать, тем дольше ему придется унижаться.

Он неохотно протягивает ей мобильный.

– Контакт подписан как «Дом».

Беверли бросает на него быстрый взгляд, но никак не комментирует. Вместо этого она делает несколько движений по экрану, а затем подносит телефон к уху, ожидая ответа.

Ганнибал едва успевает сделать пару вдохов, как Беверли почти незаметно подбирается, а ее глаза возвращаются к Ганнибалу.

— Здравствуйте, — произносит она. – Говорит агент ФБР Беверли Катц. Я здесь с доктором Ганнибалом Лектером, с которым, кстати, все в порядке, так что не нужно нервничать.

Она делает паузу, слегка наклонив голову и слушая.

– ...Довольно неплохо. Достаточно, чтобы попросить меня позвонить вам и передать, чтобы вы приехали за ним. У него легкое сотрясение мозга, и ему нельзя садиться за руль. Он у своего офиса. Я предполагаю, что вы… Хорошо, отлично.

Снова пауза.

– Он в состоянии двигаться и говорить, поэтому сам расскажет вам, что случилось. Могу ли я узнать ваше имя, чтобы сообщить его на периметр? Патрульным нужно знать, кого впустить.

Беверли ерзает, засовывая телефон между плечом и ухом, чтобы вытащить блокнот из кармана.

– Уилл Грэм, — повторяет она, записывая. — Хорошо, в течение получаса. Я дам им знать, чтобы они впустили вас. Хотите..? Ага, сейчас. Погодите секунду.

Беверли убирает телефон от уха, прикрывая ладонью микрофон.

– Похоже, он немного в истерике, — мягко предупреждает она. — Я пойду позабочусь о пропуске.

Она передает ему телефон и, помахав блокнотом в качестве прощального извинения, уходит.

Ганнибал сглатывает, поднося телефон к уху. Учитывая то, кем является Уилл, он очень сильно сомневается, что тот действительно в истерике.

– Уилл?

— Ты в порядке?

Голос Уилла взволнован, но сдержан, и звук его куда более желанен, чем Ганнибал даже мог предположить. Внезапные слезы в его глазах уже совсем не для публики. Он прикрывает глаза и чуть сильнее прислоняется к борту машины скорой помощи.