На поводке. Цзян ЧэнВэй Ин, Лань СичэньСюэ Ян (2/2)

— Я-я не хотел ник-кого оскорблять, я лишь дав-вал советы младшему п-поколению…

— Совет?! Ты сказал А-Хуаню жену найти! За такой совет тебе язык надо вырезать! И глаза!

— Или отдать на растерзание лютым мертвецам.

— В-вы! Вэй Усянь, Сюэ Ян… Вы думаете, вам сойдёт э-это с рук?! После такого, д-даже с покровительством Лань и Цзян, вас не оставят в покое! — прокричал Яо. Чэнмэй и Усянь переглянулись.

— Может быть, но как ты это узнаешь, если будешь мёртвым?

— О-отпустите… ГЛАВА ЛА-А-А-АНЬ!

***</p>

Они спешили как могли, и с высоты птичьего полёта поняли, что рядом, когда увидели разбегающихся заклинателей Яо.

— Похоже, мы уже близко, — кивнул Сичэнь, пикируя вниз.

— Они опять что-то учудили, я не сомневался. Сраные отродья.

Когда они поймали одного из заклинателей, тот вёл себя точно умалишенный.

— Помогите, Старейшина Илина и Сюэ Ян убивают!

Вещи разбросаны по земле, коней нет, лишь упряжка, а в упряжке глава Яо в одних нижних одеждах, подвешенный высоко к дереву, кричит и болтается. Сичэнь с Цзян Чэном переглянулись, один хлопнул себя по лицу, другой тяжело вздохнул, и пошли освобождать Яо. Проходя мимо мужей, они посмотрели на своих «защитников».

— Пиздец тебе, Вэй Усянь, подожди, я до тебя доберусь и за всё спрошу, гуйево отродье!

Сичэнь просто улыбнулся многозначительной улыбкой, от которой Чэнмэй подавился яблоком.

— Мы ещё поговорим.

— Мне пиздец, — произнёс Чэнмэй, слегка настороженно. Усянь же с улыбкой кивнул, подтверждая. В отличии от Чэнмэя, он не боялся наказания Ваньиня.

Когда те, наконец-то, освободили главу Яо, срезав верёвку и взяв его в руки, чтобы спикировать вниз, Усянь надулся.

— А меня он на руках не носит! — Чэнмэй рассмеялся.

— Пф, ты что, дева какая-то… Эй, А-Хуань дал ему накидку свою! Тц, говорил же, убить старика надо было, а ты «напугать, напугать…»

Тем временем, пока Яо распинался о том, что был прав, они опасны, как они его оскорбили, и об ущербе, Сичэнь с Чэном обдумывали, как наказать идиотов и как уладить конфликт. Вскоре прибыла свита Яо, те принялись его успокаивать, и пока он обдумывал, что запросить у великих орденов за ущерб, Сичэнь с Чэном сели в стороне.

— Он обдерёт нас, — проворчал Ваньинь.

— По сути, он начал конфликт и нанёс оскорбление, это его вина.

— Но напали на него Усянь и Чэнмэй, их и так с трудом приняли, обстановка снова накалится.

— Может, дать им запугать его ещё раз? — улыбнулся Сичэнь. Ваньинь закатил глаза.

— С дурным поведёшься — дурного наберёшься, да? Как ты вообще с ним справляешься?

— Ну… — Сичэнь бы рассказал о том, что если хорошо вжать его башкой в матрас, и долго, глубоко и резко втрахивать в кровать, связав руки и заглушая грязный рот подушкой, то Чэнмэй становится послушным, но Цзян Ваньинь и так должен об этом знать, у него ведь такая же псина. — Ну, если его хорошо измотать ночью, то не будет сил на то, чтобы шкодничать днём. Если у него вообще будут силы… — то, каким низким голосом произнёс это Сичэнь, и то, как потемнели его глаза, когда он смотрел на Чэнмэя…

— Неужели… Никогда бы не подумал, что глава Лань может быть груб, тем более со своим партнёром.

— Шаловливым псам нужна жесткая дрессировка, разве не так?

Сичэнь думал, что Ваньинь как никто понимает это, ведь у него самый дикий пёс в Поднебесной, но по краснеющим скулам понял, что это не совсем так.

— На самом деле, я много позволяю этому идиоту, потому он и делает то, что захочет. Он и так делает то, что захочет, даже если знает, что получит наказание, которое ему нравится. Стыдно признать, глава Лань, но я ему не могу отказать, пусть и ворчу для вида, но всё равно, эта псина такая избалованная, потому что мне нравится его баловать. Он умеет очень хорошо благодарить за это и извиняться за шалости, — усмехнулся Цзян Чэн, вспоминая, как глубоко Усянь извиняется, после примирительного отсоса с ним даже хочется ещё раз поругаться. И каким ласковым он может быть, когда благодарит Чэна.

— Кто бы мог подумать, что великий и опасный Саньду Шэншоу пользуется пряником в отношении Усяня.

— Кто бы мог поверить, что добрый Цзэу-цзюнь использует кнут в отношении Чэнмэя.

В отношениях они отличаются от своего характера. Сичэнь доминирует и любит контроль, и он полностью контролирует гнев и злость своего Чэнмэя. Ваньинь же просто любит, и даёт почувствовать эту любовь, которую он прячет от всех ибо она лишь для А-Сяня, и А-Сянь отвечает тем же, благодарит, доверяет и понимает, а потому сам сдерживается. Чэнмэй не сможет сам держать себя в руках, для этого есть контроль Сичэня, а Усяня никто не может сдержать, кроме самого Усяня, но ему есть ради кого и для кого сдерживаться — Цзян Чэн. И пусть тот много ему позволяет, показательно ворчит, в нём столько нежности и любви, он просто на самом деле сладкая булка с бобовой пастой. И ведь никто бы не подумал, что Лань за пределами комнаты — жесткий и властный а Цзян — нежный и ласковый, но ведь никто и не должен знать, это для них двоих.

— Мы с вами в одной лодке, глава Цзян. Надо как-то постараться им быть более сдержанными после этого инцидента. Глава Яо будет весьма…

— Дотошным?

— Настырным.

И в этот момент подходит заместитель главы Яо, со списком требований в качестве компенсации ущерба, и за молчание об этом инциденте: золото, торговые пути, часть территории…

— Чего, блять?!

— Глава Яо в своём уме?

— Чэнмэй!

— Мы передумали, убейте этого старого червя!

Чэнмэй и Усянь довольно скалятся, глаза вспыхивают алым, они смотрят в сторону главы Яо и…