от слёз до забвенья — мгновенье (2/2)

Воропаев закатил глаза.

— Пошли уже, нас явно заждались.

…Повод по-настоящему вспомнить былую дружбу представился следующим вечером, когда они умирали со скуки на званом ужине у Красинских. Торжественный вечер завершал насыщенную программу, и на него съехались многие российские эмигранты из высших кругов. Инна и Лана надели платья из коктейльной коллекции Милко, чтобы продемонстрировать намерение семейства вложиться в компанию. Лана выбрала самое короткое, из тонкой чёрной кожи — очевидно, желая произвести впечатление на Воропаева. Но его внимание было приковано к Инне, то и дело бросавшей на Андрея напряжённые вороватые взгляды.

— Жданов, скажи мне, что ты с ней не переспал, — тихо прошипел Саша.

Андрей, уплетавший изысканную закуску с креветками, сделал честное лицо.

— Нет. Но я ей признался.

— В чём?

— В том, что моё прежнее чувство, как выяснилось, не умерло.

Воропаев взбесился так сильно, что встал из-за стола и вышел на крыльцо. Закурил, наслаждаясь последним весенним вечером и столь необходимым одиночеством. Он долго сомневался насчёт сделки с Красинским, а сегодня утром понял, что решится её заключить. Их компания имела отличные перспективы, но всё ещё не стабилизировалась настолько, чтобы отказываться от такого инвестора. И вот теперь Андрей ставил судьбу этой сделки под угрозу.

Из злых мыслей его вырвала Лана — незаметно подошла сзади и положила руку ему на плечо.

— Вы чем-то расстроены, Саша?

Не к месту вспомнилось, как трудно Катя переключалась с «Александра Юрича» на «Сашу». Эта пигалица освоилась быстро.

— Нет. Спасибо за беспокойство, — нейтрально ответил Воропаев.

— Я вас раздражаю, — Лана проявила неожиданную проницательность. А может, он был слишком очевиден в своих реакциях. — Понимаю, но ничего не могу с собой поделать.

— Возвращайся-ка ты в столовую и не испытывай терпение отца.

— Не хочу. Завтра вы улетаете, и я не увижу вас в ближайшее время.

— И?.. — Саша затянулся и смерил её насмешливым взглядом. Второе признание в любви за десять дней он не потянет.

— И ничего, — угрюмо и очень по-детски буркнула Красинская. — Вы и так всё знаете. Я люблю вас с детства. Вы и не вспомните нашу первую встречу, а я помню. Мне тогда было шесть, и…

— Осади, ради всего святого, — он затушил окурок в прихваченной с собой пепельнице. — Не рассказывай мне про двенадцать лет томлений, ладно? Я понимаю, тебе скучно живётся, но не до такой же степени.

— Зачем вы так? — потерянно спросила Лана. — Я… Я понимаю, что поначалу казалась вам напыщенной дурой, но я думала, что лучше вести себя так, чем смотреть на вас коровьими глазами, а потом поняла, что не могу ничего изображать… Вы не понимаете… Вам тогда было семнадцать… И я никогда не смотрела ни на одного парня, не думала ни об одном мужчине… Не может же это ничего не значить! Скажите, что вам не всё равно, что вам хоть самую малость приятно!

Он искренне не понимал, почему ему должно быть приятно.

— Это пройдёт, — так и не найдясь с ответом, пообещал Саша. — Особенно если ты действительно этого захочешь. У нас с тобой ничего не будет. Никогда. Так что тебе просто нужно выбросить эту ерунду из головы.

— Вы правда думаете, что любовь так работает? Своей этой Кате так же говорите?

— Одно могу сказать точно, — играя желваками, процедил Воропаев. — Когда любят, не лезут не в своё дело.

— Что здесь происходит? — раздался за их спинами голос Андрея.

— Ничего, — спокойно произнёс Саша. — Воспитываю младшее поколение.

— А хотите, я покажу вам папин гараж? — предложила Лана с наигранной весёлостью и поскорее стёрла слёзы с лица. — Вам наверняка скучно, а у папы такая коллекция автомобилей, даже ретро-экземпляры есть…

Андрею стало её жаль.

— Веди, — он взял её за руку и позволил утянуть за собой. Обернулся на Воропаева и осведомился: — Ты идёшь?

Саша не хотел никуда идти, но понимал: он уже перегнул палку. Ещё лучше он понимал, что оскорблённое эго избалованной девочки вполне могло стоить ему выгодного сотрудничества. Пришлось последовать за ними, и он почти не пожалел о своём решении — в просторном гараже и правда было на что посмотреть. Их покорил красный «Порше 911» — легендарная модель, похожая на яркую игрушку.

— Это семьдесят третий год, — деловито объяснила Лана. — Кстати, на прекрасном ходу. Может, хотите прокатиться?

— А что, можно? — поднял брови Андрей, у которого, конечно, руки чесались сесть за руль этого произведения инженерного искусства.

— Конечно.

Лана достала из небольшого шкафа нужные ключи и бросила Жданову. Он ловко их поймал и подмигнул Саше.

— Рванём?

— Давай. Лана, ты уверена, что Михаил Наумыч нас не четвертует?

— Не четвертует, — Лана тепло улыбнулась Воропаеву. — Он меня очень любит. Пойду попрошу охрану открыть ворота.

— Тесно здесь, — проворчал Саша, когда они уже ехали по пригородной дороге. — Но круто, не спорю.

— Ты зачем эту дурочку обидел? — вздохнул Андрей и внимательно посмотрел на друга.

— Андрюх, тебя не утомила роль лучезарного рыцаря? Я рядом с тобой вечный Дарт Вейдер. Интересно, здесь радио работает?

Саша аккуратно нажал самую большую кнопку, и магнитола включилась. Он на удачу покрутил колесо, рассчитывая найти русскоязычную станцию для эмигрантов. Спустя пять минут поисков они услышали голос Лагутенко, горланившего «Владивосток 2000». Воропаев прибавил громкость и попросил Андрея:

— Не плетись ты как черепаха.

Они пронеслись по вечернему Лондону под русский рок и даже забыли обо всех своих заботах. Оба вспомнили времена, когда без спроса брали отцовские машины и гоняли по Москве, ощущая себя взрослыми и свободными. На обратном пути Андрей остановился на обочине за километр до городка, в котором жили Красинские, и заглушил мотор.

— Предчувствую отповедь, — фыркнул Саша.

— Да какая отповедь… — Андрей раздражённо махнул рукой. — Просто скажи, что мне делать с Инной.

Воропаев уставился на него как на душевнобольного.

— Ты знаешь, желательно ничего. И не выдумывай, что тебя накрыло какое-то чувство, о котором ты благополучно забыл на несколько лет. У тебя, Андрей, просто яйца свело по старой памяти. Не спорю, она красивая, но стоит ли её красота сделки с Красинским? Да и вообще… Завтра мы наконец-то вернёмся в Москву, и ты сможешь спокойно всё обдумать.

— Ты-то обдумал? — мрачно поинтересовался Андрей.

— Ты о чём?

— Ты после отъезда Кати изменился. У тебя часто отсутствующее выражение лица. И, по-моему, вы больше не созваниваетесь.

— Мы взяли паузу.

— Вы? Или ты?

— С каких пор ты в числе наших болельщиков?

— Я просто вижу, что для вас обоих это серьёзно. Но не уверен насчёт твоей способности принимать любовь. Я знаю, что это непросто. По себе знаю… Ладно, не буду лезть к тебе в душу. Надо возвращаться, пока за нами собак не послали…

…Ночью Саше впервые приснилась Вера. Во сне он приехал к ней в квартиру на Фонтанке сильно пьяный, но не настолько, чтобы не хотеть близости; набросился на неё с поцелуями и понёс в кровать. Вера была лёгкой и тёплой ото сна, мягкой и податливой, как всегда. Наконец утолив все свои желания, он откинулся на подушку. Потолок стремительно вращался — опьянение давало о себе знать. В ушах шумело, но до него всё равно донеслись слова Веры:

— Я люблю тебя. Я умираю и жалею только о том, что ты не знаешь, как я тебя люблю. Я умираю, Саш… Как хорошо, что утром ты об этом не вспомнишь. Я бы тоже хотела об этом забыть…

Он чувствовал влагу на плече — её слёзы. А потом вскочил с кровати и побежал в ванную. Его вдруг нестерпимо затошнило.

Сон оборвался; Саша резко сел на кровати и попытался отдышаться, прогнать это ощущение тошноты. Лоб его покрыла испарина. Он выбрался из постели и открыл окно пошире. Он знал, что только что смотрел не сновидение, а воспоминание. Воспоминание, которое благополучно вытеснил из памяти.

Чтобы убедиться в этом, он достал из прикроватной тумбочки бумажник; в нём он всегда хранил последнее письмо Веры, что передала ему её мама. Торопливо развернул сложенный вчетверо листок и пробежался глазами по строчкам, которые и так знал наизусть.

— Вот оно… — пробормотал Саша, наконец найдя то, что искал.

«Прости за то, что однажды всё-таки сказала тебе всё. Прости за то, что не сказала».

Всё это время он думал, что она имела в виду тот вечер, когда они вместе смотрели фильм Литвиновой. Но он ошибался. И теперь совершенно не понимал, что делать с этим знанием. С принятием любви у него и правда всё было очень плохо.

…Наступило лето, и Лондон накрыло жарой, от которой Лана Красинская пряталась в темноте и прохладе своей огромной комнаты. Гости давно улетели, а она успела привыкнуть к ежедневному присутствию Саши, и теперь её накрывала чёрная тоска. Узнав от прислуги о том, что к отцу приехал семейный юрист, она заставила себя собраться с силами и впервые за несколько дней покинуть спальню. Необходимо было подслушать их разговор, чтобы убедиться в намерениях отца вложиться в «Зималетто» и позволить ей там стажироваться. С собой она почему-то захватила диктофон — своей интуиции она привыкла доверять.

То, что она услышала возле приоткрытой двери кабинета, сначала её напугало. А потом воодушевило, потому что гениальный план родился в её умной голове за секунду.