26 (1/2)

***</p>

Сумирэ терпеть не могла принимать ванну. Каждый раз, стоило девушке поддаться на собственную идиллистическую затею погреть косточки в воде, намазать лицо тонной грязи и надеть милые заячьи уши, точно героини дорам, Огами разочаровывалась, как только стихал гул воды. Пропаренная ванная комната замолкала, часто и булькующе капало из крана, зад то и дело норовил соскользнуть по кафелю, задорно пощекататься сливной цепочкой промеж ягодиц. Сквозь плотные облака пара сочился концентрат ядовитых мыслей, отголосков и образов, которые консультант успела опрометью нахватать за всю последнюю неделю. И кто вообще придумал, что сидение в тесной душной комнате должно позволять расслабиться?

Огами флегматично пошлепала босыми ступнями на кухню, оставляя позади мокрые следы, поставила на плиту чайник, повозила туда-сюда шнурок домашних шорт, глядя в окошко на тонущий во тьме город. Почти слышалось, как через пустую уставшую голову в одно ухо влетал ветерок, тут же вылетая из другого.

Кухонный стол был усеян исписанными вдоль и поперек листочками с расчетами. Девушка подняла из недр шкафа записи лекций с первых курсов учебы: прямо под коньками для катания по льду и пяльцами, с едва намеченными на них цветочком сливы, альбомом с фотографиями, парой-тройкой самоучителей по европейским языкам, упаковкой цветных карандашей, гремящей старой бижутерией шкатулкой и кучей других вещей, что никогда отсюда больше не будут изъяты. Следовать инструкциям для расчета дисперсии последовательности чисел было не сложно - сложнее было выбрать один из двенадцати вариантов ответов. Разрешение загадки не шло, младший Учиха ясно дал понять, что в гробу он видал помогать консультанту.

Сумирэ устало выдохнула, прикрыла глаза. В коридоре отчетливо послышались бодрые шаги. Они нарастали, отсчитывал приближение гостя как часы: шаг, шаг, шаг. Неизвестный остановился в нескольких метрах от двери Огами, обождал.

Сумирэ напряженно молчала, уперевшись немигающим взглядом в асфальтовое полотно конфорок. Человек направлялся точно к ней, сосед напротив съехал еще несколько месяцев назад, что выдавали пучки квитанций под косяком его двери.

Неизвестный сделал последние два шага, постучал дважды.

— Это я, Сумирэ-сан, — голос Шисуи прервал размышления девушки. Она вздохнула. Фраза, брошенная Саске ей вслед, преследовала её весь вечер. Почему-то младший Учиха знал, что Шисуи заявится сегодня, и Сумирэ молилась богам, что это была просто хлёсткая фразочка. В глубине души она точно знала, что лейтенант заявится.

Консультант утопала в собственном болоте. Она не брыкалась, чтобы тонуть медленнее, но все же чувствовала, что вязкий холод собственных сомнений уже облепил затылок. Выбрать Шисуи и жить припеваючи не получалось: Учиха Итачи достаточно просто существовать где бы то ни было, чтобы её выбор всегда оказывался потерявшим ценность. Нечестно выбирать Шисуи, но еще более нечестным было думать, что выбор вообще есть.

Дверная цепочка легонько лязгнула. Лейтенант стоял, опершись локтем о дверной косяк. В другой руке он держал коробку из ближайшей кондитерской.

— Милые шорты, — улыбнулся он, оглядев Сумирэ.

Консультант промолчала. Она смотрела в лицо мужчины: на лучистые глаза, на легкую щетину, на полумесяц пухлых губ — и с сожалением расплывалась в ответной улыбке. Видеть Шисуи было спокойно.

— Милая манера приходить без приглашения, — парировала Огами, прислонившись к тому же косяку.

— Как будто бы ты меня не отшила в очередной раз, если бы я позвонил, — произнес он, но тут же поспешно добавил, кивая на пакет. — Я принес взятку!

Шисуи протянул пахнущий корицей сверток и в умоляющей манере сложил брови домиком.

— Вот так, значит, в полиции делаются дела? — Огами шагнула назад, пропуская мужчину в квартиру.

— Обожаю коррупцию, — кивнул он, проходя внутрь и осматриваясь. — Так вот значит, как живет Рапунцель в своей башне.

— Я сейчас выставлю тебя обратно,Шисуи-сан, — отозвалась Сумирэ, проходя на кухню. В свертке булочки источали почти осязаемый густой аромат.

Видеть чужого человека посреди квартиры было в новинку. Сумирэ не делала ремонт после переезда сюда, вещи лежали ровно на тех местах, как и были положены в самый первый день. Огами не старалась обустроиться, не прислушивалась к вещам и их предпочтениям. Они просто были, также, как и просто была сама Сумирэ. Это чувствовалось в том, что уюта в квартире так и не сложилось. Девушка и скромный её скарб существовали вместе, не утруждая друг друга необходимостью творить домашнее тепло. Шисуи казался несоразмерно большим для низкого письменного стола, для тесных проходов промеж дивана и, шкафа, и книжной полки; рукой, кажется, он мог запросто снять багетку.

Огами достала вторую кружку из буфета, всыпала заварку, выключила чайник.

”Любишь Камю? Это, европеец же?”, голос Шисуи доносился из глубины комнаты: он стоял где-то возле окна в дальнем ее конце, вероятно, оглядывая книжную полку и обнаружил на ней хорошенько зачитанные и помеченные вдоль и поперек цветные томики. Девушка охотилась за ними со старшей школы, и теперь, прочитав куда более изощренных авторов, всё равно, с тайной и несколько стыдливой любовью снова и снова возвращалась к ”Постороннему”.

Заливая кипятком легкие ароматные лепестки, Сумирэ отчетливо ощущала себя обнаженной, будто вместо книжек лейтенант обнаружил ее тайный алтарь с тотемом Учиха Итачи с головой-футбольным мячом и свечками. Книги - лучше любого резюме расскажут об их владельце, их содержание, положение и состояние. Иной раз, зайдешь в гости, а там, на антресоли, рядом с телевизором, стоит что ни попади: от детских сказок до ”как класть печки” или ”искусство устройства мансард”. И между дрянными книжками понатыканы какие-то записки, стоят пузатые фигурки бронзовых жаб с монетами в плоских ртах, сверху,на корешках примостился маникюрный набор и несколько дисков с фильмами. В этом доме не читают, только пресно пользуются вещами. Или напротив, где-то имеют отдельную щеточку для прочистки пыли с книжек, и боже упаси поставить издание мимо отведённого для него места. Последний знакомый с университетской кафедры Сумирэ раз в сезон перекладывал с место на место облюбованные тома и гнал отличный имбирный самогон.

Страсть к европейской культуре досталась Огами от отца. Из-за границы Ичиро привозил опрятные цветастые книжки с приключениями львёнка Симбы и вороватого араба Аладдина. ”Нам есть чему поучиться друг у друга”, говорил отец, в очередной раз вытаскивая дочь в музей на очередную новоприбывшую экспозицию. В мягких как тесто телах рубенсовских женщин подросток видел мало красоты и уж тем меньше поучения. Впрочем, также мало было красивого в патлатом бамбуке и раскосых глазах росписей ушедших династий.

То ли дело: бедный мужчина, которого хотели линчевать за отсутствие слез на похоронах его матери*. Огами знала толк в веселье.

Девушка молча улыбнулась своим мыслям, плеснула в кружки лотосового бальзама.

— Он на французском у тебя, — присвистнул лейтенант и зашел в кухню, не отрывая глаз от книжки сел на стул. — Ты вообще японка?

— Японский перевод много украл у оригинала, — пожала плечами консультант. — Не люблю делать что-то наполовину. Это хорошая привычка для подростка без друзей.

— Что это значит? — мужчина ткнул пальцем в жирно обведенную цитату и поднял глаза. Огами, глянув в книгу только мельком, узнала отрывок, перечитанный бессчётное количество раз. По сильно сплющенным страницам, по засаленному острию страницы, по синей пасте пометок. Она процитировала по памяти:

— ”Теперь или через двадцать лет - всё равно умру. Сейчас при этом рассуждении меня смущало одно: как подумаю, что можно прожить ещё двадцать лет, внутри всё так и вскинется”. Люблю это место, — добавила девушка.

Шисуи поджал губы, сделал большой глоток, понимающе кивнул.

— Позитива тебе не занимать, — сказал он, хмыкнув. — Ну, раз пошла такая песня, вот, — он достал из-за пазухи сложенный вчетверо листок, — тоже развлечение. От Саске.

Всё встало на свои места. Гадёныш не знал, что Шисуи приедет, он сам отправил его к консультанту. Саске просто позволил себе ломать комедию.

Сумирэ спешно развернула листок. Внутри красовались ряды расчетов, ровных и стройных. Три разных линии вычислений, три разных ответа. Ниже, на маленьком графике координатных осей, начерченных от руки, выстроен график распределений выборки. Чуть ниже, в самом низу листа, подпись, мысленно прочтенная на автомате голосом Саске:

”Обрати внимание: пять, шесть, восемь”.

— Черт побери, — Сумирэ плюхнулась на стул, жадно всматриваясь в листок. — Черт побери.

Последовательность координат выстраивалась в подобие звезды, три луча из которых находились подозрительно близко друг к другу.

”Зачем? Почему здесь? Вот сукин сын”, мысленно чертыхалась она, чувствуя обдавший лицо жар.

— Вот черт, — повторила девушка, вскочив с места, снова подошла к плите, бездумно включив конфорку, шлепнув полупустым чайником по поверхности. Эстет был слишком умён, чтобы сделать что-то просто так. Что это? Почему именно эти координаты?

— Ты очень красива, Сумирэ-сан, — девушка опомнилась, проморгалась, сфокусировалась на почему-то всё ещё сидящем на стуле лейтенанте. Давно он тут сидит? Мир снова замедлился, угрожающе шипело раскаленное днище чайника. Холодно светила тарелка кухонной люстры.

— Ч-что?

— Я сказал, что ты очень красива, — повторил Шисуи, легко улыбнувшись. Он тепло разглядывал консультанта, в мгновение ока выключившейся из реальности.

— Саске очертил места поиска, — воодушевленно заговорила Огами, снова заглядывая в листок. — Координаты мест, некоторые из них, должны быть явно связаны с убийцей. Может, там его логово? Или ещё что...

— Я сказал, что ты красивая, а ты мне про убийц и Саске, — заметил Шисуи, с некоторой грустью усмехнувшись, и снова щедро отхлебнул.

Сумирэ вяло моргала, пытаясь сообразить, что вообще от неё требуется. И что с того, что она красива? На свете много красивых вещей, наверное. Как часто люди говорят закату, что тот красив?

— Я..., — начала Огами, мужчина поднял голову, с любопытством глядя на замешательство консультанта. — Я не понимаю, что я должна ответить. Если это просто констатация факта, то ты тоже красив. Небо голубое, японцы плохо играют в футбол. Это всё очевидно. И что дальше? Если же это публичная оценка моей внешности, то это крайне невежливо.

Сумирэ досадливо перевела дух. Внутри все еще было горячо от появившейся долгожданной зацепки, но девушка точно чувствовала пресный привкус, который бывает всякий раз, когда тебя отвлекают от внезапно изловленной радости. Хотелось во что бы то ни стало ухватиться за неё, снова влиться в живой поток размышлений, но выжидающий лейтенант, сидящий напротив, будто гигантский розовый слон, перенимал всё внимание на себя.

Он смотрел пристально, как бывало, смотрел крайне редко. В такие моменты он как никогда был похож на Учиха, на Господина-Двойное-Днище, готового обставить тебя в два счета. Только за взглядом Шисуи всегда было что-то ещё, что-то по-животному настораживающее. От Старшего Учихи за версту веяло опасностью, лейтенант же походил на древний вулкан. Он позволяет тебе жить на своих крутых склонах десятками лет, обрастает густыми джунглями и туристическими тропами, но мгновение - и вот уже небо заволокло чернильными клубами, а земля под ногами съедаема раскалённым нутром дремучей планеты. Шисуи был более прямолинеен в своей ярости, в этом консультант убедилась в лаборатории Орочимару.

Мужчина о чем-то размышлял, изредка прикусывая нижнюю губу. Последние слова, сказанные Огами, повисли в воздухе точно пыльная взвесь. Девушка чуяла, что снова осадила мужчину, которому не посчастливилось сделать ей комплимент. Он обреченно запрокинула голову, прикрыв глаза. Женщиной быть не получалось, благодарные томные улыбки не расплывались по лицу.

Будь здесь Старший Учиха, он бы ни за что не оторвал её от дела.

Сквозь прикрытые веки, Сумирэ ощутила резко появившееся тепло и объем чужого тела. Она ощущала две большие руки, опершиеся на столешницу по обе стороны от её талии.

— Ты невыносима, Сумире-сан.

Консультант медленно открыла глаза: лицо Шисуи нависало сверху, обрамленное в нимб электрического света люстры. Шисуи определённо был красив. Красив не по-учиховски, какой-то понятной манерой мужской красоты. С яблочками высоких скул, изломом очерченного подбородка, густыми сводами бровей. Искусственный свет путался в просмоленных коротких волосах, лучился сквозь. Он был всегда окутан ароматом ветивера и надежности.

Должно быть, видеть его поутру сразу после пробуждения, было радостно и светло. Наверняка, он чУдно дремлет, зарывшись носом глубоко в подушку, заграбастывая её рукой целиком; сладко потягивается, широко расставив руки, по медвежьи основательно поднимается, идет в душ, где в прохладной воде задорно растирает ежик черных волос, напевая незамысловатую мелодию. Пёструю яичницу (не меньше тройки желтков) жарит в дурацком фартуке в виде обнаженного мужского торса; с аппетитом похрустывая тостами смотрит одну из дурацких утренних программ, где показывают как из трех бутылок из-под газировки и скотча сделать тару для хранения специй ”соседям на зависть”. Ещё и на мыльницу нарядную останется.

Он бы хвалил яичницу консультанта, даже если она действительно старалась сделать её хорошо, но всё равно выходили бы сопли, сгоревшие снизу. Легко хлопал бы её по ягодице перед тем, как выскочить за дверь и убежать на службу. Консультант бы быстро перестала ворчать на это, приноровилась хлопать в ответ. У Шисуи, в конце концов, отличная задница, почему бы не хлопнуть.

Консультант изменилась бы рядом с лейтенантом, стала бы спокойнее и проще. Чаще улыбалась бы, когда мужчина крепко обнимал её, целуя в висок. Она бы лучше спала. Она была бы благодарна ему за незаслуженное всепрощение и добрый нрав. Перестала понимать эту свою постыдную привязанность к французским экзистенциалистам. Этого вполне достаточно, чтобы прожить жизнь и не желать залезть в петлю. Это по крайней мере достойно.

— Я сказала, что ты красив, а ты отвечаешь, что я невыносима, — наконец сказала Огами, прервав поток своих ”бы”. — Ты либо грубиян, либо нарцисс, Шисуи-сан, — назидательно продолжила она. Мужчина довольно рассмеялся, счастливо поглядел куда-то в окно. В доме напротив зажегся свет, очертив шеренгу цветочных горшков на подоконнике и комочек спящего кота. Всё казалось очень правильным, мирным.

— Ясное дело, что я красавчик, — усмехнулся лейтенант, возвращая лучистый взгляд к Сумирэ. — Но я всё гадал, когда же ты это заметишь. Видимо, это мой удачный ракурс.