Часть 1. Невиновная (1/2)

На третьем этаже обычной хрущевки в одном из спальных районов вновь были слышны оры родителей Саши. Тонкие стены не выдерживали, и шум мучал не только девушку, но и соседей вокруг. Отец ее опять вернулся из гаража пьяным, напившись с друзьями, и, не выдержав, ее громкая холеричная мать кричала на главу семейства. Саша, чтобы не слышать ругани, закрылась в своей комнате, рисуя в блокноте портреты актеров. Всхлипывая, она старалась успеть утереть слезу до того, как она упадет на бумагу и размоет чернила ручки. Она прекрасно помнила те счастливые моменты детства, когда папа приходил домой с шоколадкой или связкой фруктов, которые вручал дочери и жене. Позже отец потерял должность начальника завода и только недавно смог устроиться помощником токаря на этот же самый завод. Мама превратилась в злобную истеричку, плачущую по ночам на кухне, которая не желала тащить семью одна без помощи мужа, который расчитывал на это. Теперь Саша сидит в своей комнате уже взрослая и не такая счастливая, а за стенкой ругаются любимые мама с папой. Последние несколько месяцев она раздумывала над тем, чтобы улететь из семейного гнезда. Скандалы она не переносила, а в этом году они только участились, так как у отца на заводе начались очередные задержки зарплаты. Учась на четвертом курсе, она успевала и закрывать все предметы на “отлично”, и подрабатывать репетитором. Недавно она пересчитывала сумму, которую ей удалось скопить за четыре года. Она подметила, что ей может хватить на полгода аренды какой-нибудь однушки в спальном районе, и еще останется треть, которую можно потратить на жизнь. Саша переживала, что за это время деньги кончатся, а скопить на новые полгода она не успеет, поэтому ей придется вернуться домой. Но все же эти шесть месяцев самостоятельной взрослой жизни она потратит на то, что бы отдохнуть телом и душой.

На дворе стоял конец апреля. Теплые дни сменялись на холодные ночи, граница которых ещё была не заметна. В июне ей исполнится 22, а в сентябре она перейдет на последний пятый курс. Вскоре она закончит институт, получит диплом по клинической психологии, устроится куда-нибудь работать и перевернёт старый лист в своей книге жизни, надеясь, что дальше будут только листы с росписями о ее заслугах и успехах. Но пока, все чем Саша могла наслаждаться – голос Жанны Агузаровой в наушниках и пьяные мычания отца на возмущения матери, которые сменили разрывающие уши крики.

Саша убрала со своего стола конспекты по которым она готовилась к последним экзаменам и альбом с незаконченным портретом, решив выйти прогуляться. В зеркало на нее смотрела худенькая высоконькая девушка и ей можно было дать не больше 20. Она прибрала свои пшеничные волосы и, подведя глаза черным карандашом, который отяжелял ее взгляд, но прибавлял несколько лет, надела джинсы с плотной кофтой, доставшуюся от бабушки, и отцовскую джинсовую куртку, в которой она была словно в пальто. Саша была точной копией своей бабушки, Полины Григорьевны, которую она видела только на фотографиях, ведь та не дожила до рождения внучки три дня. От бабушки ей достался и характер: мягкость в сочетании с покорностью, строгость суждений в совокупности с категоричностью и излишняя меланхолия вкупе с ностальгическими отголосками воспоминаний, тревожащих ее среди ночи, – вот то, что оставила ей бабушка в наследство.

В подъезде она встретила Андрея и Катю, своих друзей детства. Ребята недавно начали встречаться и переехали от родителей к бабушке и дедушке Кати, которые жили на одной площадке с Сашей. Саша видела ребят редко, ибо их расписание учёбы не совпадало с ее расписанием. Когда издалека ей удавалось приметить парочку, она забегала в какой-нибудь киоск или за угол. Она помнила какие грандиозные планы на жизнь строила троица, но Саша не достигла и половины того, о чем мечтала.

— Сашка, привет. А ты куда это на ночь глядя? — спросила Катя. В детстве девушки были лучшими подругами, но окончив школу, они утратили прежние связи. По Кате Саша очень скучала. Став старше, девушка словно утратила прежнюю легкость при знакомствах и дружелюбность, что отличали ее раньше от других. Теперь заводить дружбу ей было трудно, ведь она не могла найти те связующие нити общения, которые прежде сама плела. В институте она дружила только с несколькими людьми, все остальные же были лишь знакомыми. Невыносимая ностальгия по прошлому и тяжесть бытия не покидали ее, связывая руки и язык.

— Привет. Родители опять ругаются, хочу прогуляться выйти. — Саша глядела на счастливую подругу детства и как на нее смотрел влюбленный Андрей, и глаза ее непроизвольно покрылись слезами.

Увидя в глазах Саши слезы, которые блестели даже при едва горевшей лампочке в подъезде, Катя обняла девушку и со всеми свойственными ей мягкостью и заботливостью проговорила: — Да ты что, Сашка, не слышала что-ли? Вчера опять кого-то избили за домом вечером. Уже темнеть начало. Пойдем к нам, посидим вместе?

— Да нет, неудобно как-то перед твоими. Да и вы теперь, ребята, пара. Я не хочу вам мешать. — Саша выдавила из себя улыбку и, помахав на прощание, подошла к входной двери подъезда.

— Подожди. Давай тогда вместе на детской площадке посидим. Столько не говорили все-таки. Андрей, сходи домой и принеси пива, которое мы утром купили. — попросила девушка парня и, взяв по-дружески Сашу за локоть, направилась с ней к качелям.

За спиной садилось солнце, покрывая весеннее небо розовой пеленой и ослепляя окна пятиэтажки. Лениво плывущие облака корчили рожицы, которые так любила разглядывать Саша. Но Катя все расспрашивала девушку о жизни, отвлекая ее от облаков. Под непринужденную беседу к ним подошел Андрей с тремя бутылками пива. Всегда активный и разговорчивый, он вскоре заставил девушек корчится, что сидели на качелях и смеялись в голос. Катя морщилась от горького пива, пузыри которого щекотали ее горло, но все равно пила. Андрей выпил свою бутылку еще за первые пятнадцать минут их посиделки. Саша же не любила алкоголь вовсе. При виде него она вспоминала каждый раз отца, поэтому поставила бутылку под качелью. Андрей рассказывал очередную школьную историю, как они с пацанами издевались над трудовиком, а девушки, синхронно качаясь, смеялись, когда с балкона Катю и Андрея окликнула бабушка и, попрощавшись, ребята ушли, оставив девушку в одиночестве. Катя хотела завести Сашу домой, но все же сдалась перед её отговорками.

Где-то справа кто-то, еще один ценитель прошлого, разочаровавшийся в настоящем, слушал Цоя, голос которого хоть и звучал тихо, но все же доносился до ушей девушки. Она шептала строки песен и легонько раскачивалась, словно маятник, скрестив ноги и крепко сжавшись в сиденье. На секунды она закрывала глаза, и качель уносила ее далеко-далеко, где она могла бы забыть о тяжестях жизни. Голова кружилась, но в этом и был смысл. Саша представляла как она летит и попадает в мир, где нет ни печали, ни лишений, ни трудностей. Ветер обдувал её лицо, отчего ей показалось, что она и вправду летит. Только скрип качели и облезающая краска с перил, которую чувствовала девушка кожей, держали её камнем в этом мире.

— Девочка, ты почему так поздно одна? — послышался из-за спины грубый мужской бас. Вздрогнув, Саша затормозила ногами о землю, остановив качель и полет, и обернулась. За ней стоял высокий полицейский, строго смотря в её глаза сверху вниз.

— Я не девочка. — ответила Саша, смотря из-за плеча на мужчину.

Он обошел ее и встал напротив нее. Свет окон пятиэтажки отразился от ее лица, и мужчина разглядел его более детально. Она точно не была девочкой-подростком, как ему показалось издали, но все же она была намного младше его.

”Может лет двадцать?” — подумал он про себя.

Он подошел к ней ближе, но толкнул бутылку пива, которая со звоном встретилась с качелью. Он подобрал её с земли и посмотрел на девушку.

— Ваше?

— Мое. — с какой-то хрипотцой в голосе она ответила, смотря на пиво.