Пролог (1/1)
В лесу было тихо. Вернее, звуки леса — пение птиц, журчание ручейка неподалеку, шелест листвы — нарушал лишь мерный цокот копыт и скрип колес видавшей виды телеги. Больше ничего. Ни души на широкой тропе, что стелилась впереди, да и сзади караван никто не догонял, если верить глазам и ушам, конечно.
Дайн верил. Он привык полагаться только на самого себя, особенно в таких вопросах, а уж лес с некоторых пор и вовсе стал для него вторым домом. С тех самых, как его купил Арк. На самом деле, у его господина было и второе, настоящее, имя, куда более длинное и благозвучное, но для домашних и тех, кто знал, чем оный господин зарабатывает себе на жизнь, он был и оставался Арком — придворное титулование, в конце концов, не в ходу среди работорговцев и прочей швали. Да и незачем «деловым партнерам» хозяина Дайна было знать об его истинном происхождении и положении в обществе.
Дайн не знал, почему хозяин так упрямо скрывает ото всех вторую сторону своей жизни. То есть, понимал, конечно, почему тот не рассказывает жене и многочисленным родственникам, что те живут на деньги от торговли живым товаром, но не понимал другого: почему поставщики товара для Арка оставались не в курсе истинного положения дел, ведь, по сути, хозяин имел негласное разрешение самого императора и Ордена, что могло очень и очень помочь в делах. Но лезть с расспросами и поучениями не собирался — от излишней инициативности рабов отучали первым делом. И хорошо, если только методом кнута. Самому Дайну, в свое время, куда как менее повезло.
Так что он предпочитал молчать и слушать лес, готовый в любой миг сообщить господину о чужом присутствии, и пускай тот уже сам решает: прятаться им или ждать незваных гостей.
Дайн любил лес и верил ему. Ни разу не обманывали его птичьи голоса, смолкающие при появлении чужаков. Ни разу не молчала примятая окованным железом каблуком сухая веточка, ни разу не скрипели напрасно раздвинутые силой ветви. Поэтому, заметив на краю дороги нечто, очертаниями сильно напоминающее человеческое тело, он удивился до крайности и дернул хозяина за рукав, что было отчаянной, дикой наглостью само по себе. В любое другое время светила бы за такое как минимум жестокая порка, но сейчас — Дайн верил — господин Арк поймет. И смилуется.
— Там, господин, — шепнул он в самое ухо склонившегося к нему хозяина и указал рукой на непонятный предмет.
И вместо того, чтобы выпороть своего излишне дерзкого раба, хозяин нахмурился и кивнул, жестом подзывая к себе одного из мечников, нанятых для охраны обоза.
— Проверь, — коротко бросил он, и у Дайна сжалось сердце.
А если человек? Раненный, бессознательный, но человек?
Может потому и молчал лес, что чувствовал — не будет от того, кто пришел умирать, беды?
— Господин, — отчаянно прошептал Дайн, мысленно отвешивая самому себе подзатыльник. — Позвольте мне.
Хозяин рассмеялся и кивнул, предвкушая забаву. Все правильно, подумалось Дайну, что бы ни нашел там раб — наказать его теперь можно в любом случае.
Но ведь он выживет, после любого наказания выживет, имуществом — тем более дорогостоящим — так просто не разбрасываются. Он точно выживет, а тот человек, если он, конечно, человек и ранен, нет. И это решало все. Глубоко вздохнув, раб медленно пошел вперед, провожаемый смешками и улюлюканьем наемников. Все-то им развлечение.
Дошел и замер, опустился на колени, испуганно моргая и не веря своим глазам.
На обочине дороги, глядя в небо широко распахнутыми прозрачно-серыми невидящими глазами, лежал мальчишка лет шестнадцати на вид. Из самого уголка бескровных губ стекала темно-бордовая струйка, расплываясь лужицей в траве и смешиваясь с дорожной пылью. А еще грудь почти незаметно вздымалась и опадала.
Он дышал. Он был жив.
И он, если не брать в расчет нездоровую мертвенную бледность, был изумительно хорош собой, что означало как минимум отмененное наказание самого Дайна. А если мальчишка выживет, то еще и награду.
Значит, должен выжить. Должен — в этом Дайн был уверен и как человек, и как раб — а что уж с мальчиком будет дальше…
Раб по имени Дайн жалостливо улыбнулся, не желая думать об участи найденыша, и поднялся с колен, подзывая охрану и своего господина. У него впереди был миг чистого торжества, у господина — искренней радости такому пополнению в рядах «товара», у охраны — недоумения. А у найденыша — у найденыша впереди была целая жизнь, с ее радостями и горестями. Только он еще об этом не знал и продолжал смотреть в безнадежно далекое небо безнадежно слепыми глазами.