Глава 6 (2/2)
— Асфальт будто танками утюжили.
Она вывернула наконец на объездную и облегченно выдохнула.
— Подбросить тебя?
— Да, домой надо прямо вот срочно. Еще два часа назад. А то отец там…
— Я бы на месте отца не то что «там». Я бы прямо тут и не один раз. По всем местам… На часы посмотри. Он небось места не находит.
Данька вздохнул.
— Тут хоть фонари… Варь, а можешь… — вдруг решился он. — Ну…
— Что?
— Побыстрее, — сказал он почти шепотом.
Варя усмехнулась.
— Двухсот пятидесяти хватит?
«Нексия» стала плавно набирать скорость.
— Ты серьезно?
— Пошутила я. Она столько не сможет даже во сне. Но сто сорок вполне…
Чем быстрее мелькали за окном деревья, тем туже внутри у Дана закручивалась пружина. Он задержал дыхание, не замечая этого, и выдохнул только когда машина, сбросив скорость, свернула на мост.
— Все ясно, товарищ Морнэ. Вам, кажется, адреналина в жизни не хватает.
В свете недавних событий прозвучало ядовито. Данька предпочел проигнорировать.
— Везет тебе. Каждый день за руль садишься.
— Каких-то пару-тройку лет — и у тебя тоже такая возможность появится. Хотя бы юридически.
— С ума сойти — ждать до восемнадцати.
— У отца нет машины?
Данька только вздохнул.
— Ясно.
— Варь... а научи меня водить.
— Вы явно не в себе, молодой человек. Отвечай потом за тебя.
— Перед кем это?
— Перед отцом твоим, балбес. Ну, и перед совестью…
— А она у тебя есть? — удивился Данька.
— Ща получишь, умник. Что-то ведь у меня должно быть в том месте, где у обычных людей инстинкт самосохранения. По последним предположениям, это совесть. Наверное.
— Рассказывай, — засмеялся Дан.
— Ладно. В субботу свободен?
— После шести.
— Отлично. Приходи к стадиону. Съездим в одно местечко безлюдное.
Данька посмотрел на нее глазами кота из «Шрека».
— С-спасибо… но до субботы я теперь не доживу.
— Куда денешься, Шумахер.
Дома Данька скинул кроссовки, бросил в комнату через открытую дверь рюкзак и пошел на кухню.
— Пап, есть хочу.
Александр Сергеевич так обрадовался, что даже не стал ругать сына за опоздание.
— Неужели? В кои-то веки… Куда хватаешь! Иди руки вымой!
— Руки, вымой… — проворчал Данька. — Старомодный ты какой-то.
Он открыл воду в ванной и взял мыло. Потом посмотрел на себя в зеркало и замер. Последние дни его были наполнены таким количеством событий и разнообразных эмоций, что не могли не отразиться в его глазах. Взгляд был… будто из запыленного окна. Мир вокруг постоянно менялся, привычные вещи словно рисовали другим цветом. Что-то становилось бледнее, что-то ярче… то, что раньше было важным, растворялось в более значимых событиях и чувствах. Иногда Даньке казалось, что он спит, и он все чаще бросал взгляд на руки — и тут же ругал себя за то, что становится параноиком.
И главное — никак не мог вспомнить, откуда взялось это пересчитывание пальцев, что за странная идея и где он ее подцепил.
— Данила!
— Да иду…
Вот, например, папа. У него в приоритете почему-то питание. Не в блокаде живем, зачем столько есть?
— Данила!
— Папа, ты маньяк, — сказал Данька, садясь за стол. — На твой взгляд, все живые существа, обитающие в радиусе десяти метров от тебя, обязательно должны есть. И непременно — каждый день.
— Опять глупости несешь.
— Никуда я их не несу. Делать нечего — ерунду всякую таскать.
— Уроки сделал?
— Нет, конечно. Когда бы?
— Эх, Данила. Скатишься на двойки, — вздохнул Александр Сергеевич.
— Не переживай, пап, я уже скатился, — успокоил его сын. — Можно расслабиться.
Отец замахнулся на него полотенцем.
Данька сел на кровать. Спать хотелось невыносимо. Он взял подушку, обнял обеими руками и положил на нее голову. Глаза закрылись моментально.
— Ты самоубийца? — тут же услышал он злой голос и мгновенно вылетел из сна, как будто вытолкнули.
И шарахнулся к стене. На подоконнике снова сидела Танька, и вид у нее был… вгоняющий в дрожь: как будто она поднялась с асфальта после падения и сразу заявилась к нему. Кровь медленно собиралась в большую, набухающую на виске каплю и явно собиралась сорваться вниз. Вся левая сторона тела была в ужасном состоянии, на сломанной руке белела кость.
Дан сглотнул и зажмурился. Говорить что-либо он не мог. Стало очень холодно — и больше внутри, чем просто в комнате.
— Ты думал, я шучу, что ли? — сказала Танька таким тоном, что об него можно было порезаться.
Или зарезаться.
Данька медленно покачал головой, не сводя с нее распахнувшихся глаз. Говорить он все еще не мог. Где-то внутри, в самой глубине души, родился и вырастал крик, который он изо всех сил старался удержать.
— Пойдешь на крышу?
Он отсчитал про себя до пяти и только тогда смог хрипло ответить:
— Да.
— Иди сейчас.
Мелькнула мысль, что это невозможно, как объяснить папе, куда его несет на ночь глядя, да и выход на крышу заперт, после происшествия с Михайленко его наверняка забаррикадировали…
— Да.
Нормальный такой сон.
— Пересчитай пальцы, — обернулась Танька от двери.
Он посмотрел на руки. Пять... и еще пять.