Часть 80. Разговор с братом (1/2)
Раздраженная на «столь непробиваемую дуру» — иначе назвать Глашу не получалось — Софи шла домой. Буквально перед порогом дома девушка остановилась, перевела дыхание, попыталась успокоиться, а потом прошла к матери и брату.
— Софи, почему же ты опаздываешь к обеду? — спросил Дмитрий сестру.
— На свежем воздухе время летит незаметно, — ответила Софи.
Безумно хотелось поговорить с братом, однако делать это в присутствии Елизаветы Георгиевны виделось донельзя неразумным поступком. От волнения, казалось, кусок не лез в горло и Софи с некоторым трудом ела, больше поглядывая на брата.
Наконец, обед закончился. Пока девушка усиленно придумывала, под каким предлогом она может выйти из дома, чтобы переговорить с братом на улице по дороге обратно на службу, Дмитрий подошел к сестре:
— Софи, говори уже, что хотела.
Девушка посмотрела на брата, пытаясь найти в его словах усмешку, но ничего подобного не обнаружила.
— Дима, — выдавила из себя Софи. — Прошу, скажи мне честно одну вещь: за что тебя отправляли на гауптвахту?
— Откуда такой интерес к моему прошлому? — спросил Дмитрий.
— Я разговаривала с мадемуазелью, — произнесла Софи. — Мне хотелось понять, как она живет. А еще понять, как она смеет наговаривать на жандармерию. Мадемуазель ответила, что не все так просто и начала наговаривать уже на тебя, Дима!
— И что же она на меня наговорила? — уточнил Дмитрий.
— Она посмела сказать, будто бы ты, Димочка, избил ее шомполом, — сказала Софи. — Она мне бумагу от врача показала. Такое чувство, что она к разбойникам попала, Дима!
— Софи, sœur [1], — произнес Дмитрий. — Тебе и вправду хочется окунуться во всю эту грязь?
— Дима, я хочу знать правду, — вздохнула Софи. — Я даже maman ничего не скажу! Но, может быть, Димушка, мы поговорим во время твоей дороги на службу? Все-таки, ты же опоздать можешь!
— Полчаса погоды не сделают, — ответил Дмитрий и сел на тахту. — Софи, милая моя sœur, эта мадемуазель имела твердое намерение меня убить. Почему — не представляю. Видать, обижена за что-то была. Так вот, chère sœur [2], мадемуазель явилась в жандармерию с ножом, примотанным к ноге, и попыталась меня убить. Слава Создателю, ей это не удалось, я всего лишь, отводя ее руку, зацепил этим ножом брюки. И что я должен был делать, Софи? Позвать свидетелей, донести в полицию, дождаться уголовного дела, а потом и суда. Мадемуазель, у которой вся жизнь была впереди, отправилась бы на вечную каторгу без права перевода в разряд исправляющихся. И даже по причине дряхлости, когда бы ее освободили от каторжных работ, из острога бы ее никто не выпустил. Но мы же христиане, Софи, мы должны прощать оступившихся! Я не смог донести на мадемуазель. Но, конечно, просто так взять и простить ее тоже не смог — не хватило силы духа. Поэтому, sœur, я решил немного, по-отечески, повоспитывать мадемуазель. Как говорится, на что упал взгляд, то и взял в руку. Да, переусердствовал немного, этого отрицать не буду. За что и попал на гауптвахту. Так вот ответь мне, chère sœur, неужели было бы лучше, если бы я донес на мадемуазель? Ее жизнь была бы, если так разобраться, на этом окончена.