6. Слабоумие и отвага (1/2)

— Хотя бы приведи себя в порядок! Как юный господин отреагирует, если увидит тебя в таком виде?

Я честно-честно ничего из сказанного Мейлин не поняла, но выглядела она довольно грозно, так что мне стало немного страшно. Я попыталась своим умом догадаться, что она могла сказать, — первые догадки пришли довольно быстро.

Начнём с того, что она сказала это, когда мы проходили мимо вот этой скромной комнатки. Из-за того, что я, если я правильно поняла её пламенную утреннюю речь, проснулась слишком поздно, мне показалось, что надо собираться как пуля и с такой же скоростью лететь за Мейлин. Я даже не сразу поняла, что она остановилась, и как ослина попёрлась дальше, но она слегка грубовато взяла меня за шкирку и оттащила назад, как нерадивого котёнка, а потом началось вот это.

Я посмотрела на неё. Потом на дверь. И снова на неё.

«А что за дверью-то?» — стоило мне подумать об этом, и вот я, от невроза не рассчитав силу, со всей дури открыла дверь и ударила себя по ноге, а когда отскочила, как ошпаренная, случайно задела её ещё раз и чуть не раскрошила стену этим ударом.

А, это ванная

— А мне можно?.. — неуверенно промямлила я в эту самую дверь.

— Конечно! Только быстрее давай.

Я мигом забежала в ванную (а вдруг, если я буду заходить спокойно, она успеет передумать?), захлопнуть дверь почему-то не решилась, неважно это, времени мало, а я тут на месте топчусь!

Ванная выглядит как…

Ну…

Сойдёт, пожалуй…

Я всё равно сюда ненадолго.

Я спешно развернулась так, что чуть не поскользнулась на холодном влажном кафеле (кто успел помыть здесь пол?). Даже жаль немного, что не упала — потому что в следующую секунду по инстинкту схватилась за напольное зеркало, приложилась об него лбом и, со стонами проклиная человека, обслюнявившего комнату, упала на колени, подняла голову и взглянула на себя:

— Фу! — и тут же зажмурила глаза, а потом снова открыла, а потом зажмурила, потому что захотелось заплакать.

В голове навязчиво начали биться мысли о том, чтобы запереть ванную и лежать здесь до конца жизни, спрятаться, никому никогда в жизни больше не показываться на глаза… Хочется убрать лицо, спрятать его от чужих глаз, разбить зеркало, расцарапать его поверхность, потому что это неправда, это не могу быть я, это враньё, это лицо — не моё, царапины, синяки под глазами, раздувшиеся и покрасневшие прыщи — всё не моё, нос, глаза, грязное воронье гнездо на голове — не моих рук дело, такого не было раньше…

Надо расцарапать поверхность зеркала чем-нибудь острым, оторвать его, разбить, потоптаться по нему ногами, или долго и больно биться об него головой, пока не станет лучше, пока вставший в горле ком не уйдёт, пока зеркало не начнёт вещать правду, потому что это — неправда. Мерзкая, гнусная ложь. Такое трупное лицо не может принадлежать живому человеку, тем более мне.

Я едва слышно всхлипнула, насилу открыла глазёнки, из которых уже готовы были ручьём литься слёзы… Мамочки, нет, не хочу, не хочу, чтоб это было моим — все эти угри, рубцы, постакне — всё и раньше было моим, но почему сейчас мне всё это кажется ещё более мерзким и больным, чем раньше? Я всё больше похожу на поляну, на которой растут грибы, и скоро вся поляна станет одним большим грибом. Об остальном у меня даже сил нет больше говорить — неаккуратные, нечёсаные волосы, торчащие в разные стороны брови, большой картофельный нос, и кожа — такого бледного, сероватого, я бы даже сказала трупного цвета, на фоне которой огромные синяки под глазами резко контрастируют и оттого выглядят неестественно яркими, а волосы, мало того, что сбились в комок, так теперь ещё и торчат в разные стороны, по ощущениям и виду больше напоминая коричневую солому — и это я? Это всё моё?! Мне не хочется верить ни зеркалу, ни своим глазам… Откуда этот синяк на лбу?

Почему такой кошмар? Что не так? Почему я выгляжу так, словно мне 30 лет, и я алкоголичка?

Нет. Нет-нет-нет, плакать нельзя, плакать нельзя, не надо, не то время, не то место, рядом Мейлин, работать пора, плакать нельзя, надо взяться в руки, если опухну, будет хуже, мои слёзы не должны видеть…

Глубокий вдох. Выдох…

Подойти к раковине. Открыть кран.

Холодная вода обжигает руки, заставляет вздрогнуть от неприятной неожиданности и отпрянуть от раковины на несколько секунд, но затем мне снова приходиться засовывать руки под ледяную струю. Руки слегка задрожали, я кое-как заставила себя умыться.

Лицо болело, зато вода подействовала, словно анестезия стоматолога — теперь я вообще ничего не чувствую, и каждое движение лицевой мышцы даётся с трудом. Классно, спасибо мне, хороший такой план — заморозить лицо. Теперь ни поплакать, ни расспросить о чём-нибудь Мейлин не получится. Всё-таки я поверить не могу, что со мной нет моих средств для ухода за лицом — я ведь вся покроюсь прыщами, я даже щёку не смогу опустить на подушку из-за боли…

К телу снова прилила волна страха и разочарования в жизни. Так, нет, соберись, чего как тряпка, ещё растянись здесь на полу! Волосы, посмотри на них, лучше бы за волосами проследила!

Я начала оглядываться в поисках чего-нибудь, что смогло бы привести мою шевелюру в порядок. Ясень пень, на сухие шампуни надеяться не стоит, но хоть расчёска здесь должна найтись. В углу лежал обыкновенный деревянный гребешок. Я поморщилась, вспоминая, как больно он дерёт волосы, но… Выбора нет. Я выгляжу как чучело, надо хотя бы волосы попытаться прилизать.

— Ты скоро там?

Я вытянулась как по струнке, хоть и не совсем разобрала слов Мейлин, и принялась с удвоенной скоростью причёсываться, хоть это и было довольно затруднительно и очень больно. Было ощущение, будто я просто вырываю волосы из своей головы. Я не могла разобрать, отчего на расчёске осталось так много волос — правда ли я расчёсываюсь с такой силой, что просто вырываю их?

Я быстро почистила гребень и вернулась к Мейлин — та, ничего не сказав, повела меня… Куда-то она меня повела…