Глава 1. Ничья (1/2)

Декабрь 2000</p>

— Дрожишь? — блеснул насмешливый взгляд в полумраке. — Чего так испугался, Поттер?

— Не дрожу. Твоё подозрительное поведение меня настораживает. Стоит только…

— Чем же оно подозрительное? Тёмным цветом накидки? — перебил он почти ласково и демонстративно скинул капюшон.

Гарри тоскливо вздохнул, потерев глаза. Какими такими грехами в прошлой жизни он смог заработать себе на столь длительное и утомительное наказание?

Сегодня был максимально неудачный день: звёзды не только не сошлись, но и рассыпались по небу кто куда. Тело болело после полёта: в совокупности и каждая мышца по отдельности. Он свалился с метлы, как новичок. Хорошо, что скользил почти параллельно земле и зацепился за непонятно откуда взявшийся корень. Просто не заметил. Обошлось без переломов, зато заработал себе парочку новых синяков и мучительную головную боль. И пока отлёживался в больничном крыле, будто вернувшись в прошлое, то пропустил ужин. Сейчас Гарри был слегка истощён, довольно-таки утомлён и единственное, чего хотел — это спать.

— Поведай-ка мне, куда это ты направляешься в такое время? Я устал повторять: ты не можешь бродить по школе как у себя дома. Особенно после отбоя.

Да. Гарри желал завалиться на кровать и уснуть, а не следить за этим субъектом целый день, да ещё и всю ночь.

— Ведь бродить после отбоя — поведение, присущее только Поттерам. Ты прав, — протянул тот с толикой иронии, понизив голос и поглядывая исподлобья со свойственной ему плотоядной ухмылкой.

В своё время желание поступить на курсы мракоборцев превратилось в настойчивую идею, а затем стало конечной целью, к которой Гарри неторопливо шёл. В период обучения он думал об этом весьма поверхностно, делая некоторые зарисовки своего будущего, однако то были лишь наброски — ничего конкретного. А за последние несколько лет стиль жизни продиктовал ему совершенно иные правила. Правила, которые буквально въелись в кожу, проникли в саму его суть: скрываться, защищаться, охотиться и нападать. Сражаться, одним словом. Постоянно бороться за своё место под солнцем.

Задумывался ли он о том, какая жизнь его ждёт после войны?

Ещё бы. Когда скрывался от Пожирателей Смерти вместе с друзьями, то, ворочаясь ночами в палатке без сна, Гарри бредил тем самым мигом триумфа. Представлял, как он веселится и празднует в окружении самых близких освобождение от оков Волдеморта; представлял, как в душе становится светло и он уверенно поднимает бокал, произнося тост за долгожданную победу. Всё это обязательно должно было произойти. Совсем скоро. Если ему удастся выжить, конечно. А в свою удачу он верил до конца, и та, нужно заметить, его не подвела.

Вот только реальность оказалась несколько иной.

Первые дни резко наступившего будущего прошли в суматохе. И эта беготня, шум, чрезмерное внимание к каждому его вздоху не столько друзей, сколько мастеров пера и скандала, желающих во всех деталях прознать о ярком финале «Сами-Знаете-Кого», стала последней каплей. Он решил скрыться ото всех.

В гостиной Гриффиндора зияла огромная дыра, и хоть спальни были отчасти целы, Гарри проник в опустевшую обитель Снейпа. Именно там он смог найти немного покоя, вдыхая столь обыденный аромат трав, воска и бумаги. Он предавался нескончаемым размышлениям и помогал в реконструкции Хогвартса, конечно. Все помогали. Даже Драко Малфой.

Время непрерывно текло, но Гарри стало некуда спешить. Да никто его особо и не торопил. Бешеный ритм последних лет сменился ленивым распорядком дня, кому-то, возможно, кажущимся однообразным и скучным, но не ему. Он, начиная с фундамента, стал строить свою новую жизнь.

А потом случилось это, и всё полетело в тартарары: и планы поступить на курсы мракоборцев, и планы поселиться в особняке на Гриммо, как только ремонт школы закончится, и даже простое одиночество стало роскошью.

Сейчас Гарри сожалел, что не проклял его, едва увидев.

В первый момент, когда профессор Дамблдор настойчиво просил Гарри явиться, а он проигнорировал распоряжение (ведь имеет мальчик-который-выжил-и-спас-весь-этот-чёртов-мир право отдохнуть хоть год, хоть два), то нынешний директор прислал профессора МакГонагалл.

Гарри ожидал всё, что угодно: например, приглашения на чашечку чая для разговора по душам или же ненужную ему очередную похвалу, а больше всего — гениальных идей типа «не хочешь произнести речь, Гарри?» Нет, он не хотел произносить никаких речей: ни вступительных, ни приветственных, ни торжественных. Вообще никаких. Погибших не вернуть, а его сладкие слова никого не утешат, не умерят чужую скорбь, не сотрут никому воспоминания вместе со следами слёз на щеках. После войны наступило время тишины. Время траура. И Гарри с радостью молчал бы и дальше.

Но создания, вальяжно сидевшего в кресле и лениво постукивающего пальцами по подлокотнику, словно воспроизводившего какую-то свою мелодию, Гарри никак не ожидал увидеть — ни наяву, ни в самых худших своих кошмарах.

«Гарри, я хочу кое о чём тебя попросить, — начал тогда профессор. Этой фразой была вымощена дорожка в ад. В его персональный ад. — Так получилось. Надеюсь, ты поймёшь, что это временная необходимость».

Да он был самым понимающим человеком на этом свете. Вот только кто поставил его первым в списке благодетелей, решающих все проблемы магического мира?

«Мы не можем объявить об этом. Начнётся паника, Гарри, начнётся паника, — твердил Дамблдор, поглаживая седую бороду и поглядывая на него поверх очков. — Поэтому…»

Поэтому решение приняли за Гарри, буквально навязав ему оказание гуманитарной помощи каждому нуждающемуся, даже если этот некто — его личный враг.

В том дне было мало приятного. Гарри не кричал, не бился в истерике — он мысленно испепелял его вновь. Скользил взглядом по этому вымораживающему его лицу, которое отображало странную комбинацию эмоций — выжидание, интерес и тревогу, — и предавал огню возмездия. Раз за разом. Пока в гнетущей тишине не сказал своё «да», а Дамблдор, спохватившись, не забормотал, что Гарри нужно будет всего лишь присмотреть за ним (в переводе «стать личным надзирателем»), ибо «он беззащитен, мой мальчик, истощён магически, да и палочки у него нет, а если была бы — едва ли он сможет использовать люмос».

Перед лицом щёлкнули пальцами:

— Поттер, на тебя наложили Конфундус?

— Просто задумался над твоим наказанием, — протянул Гарри и еле заметно усмехнулся. — Тереть котлы до блеска? Гм, будь я Локхартом, заставил бы отвечать на письма своих поклонниц.

Во всём были свои плюсы. Иметь полную власть над беспомощным, однажды уже побеждённым врагом и видеть в его глазах искры недовольства, злости и раздражения каждый раз, когда Гарри напоминал о том, как грандиозные планы столь великого ума посыпались; наблюдать, как поджимаются губы, когда он на уровне рефлексов взмахивает несуществующей палочкой или впустую щёлкает пальцами, мгновенно осознавая, что великий и ужасный теперь немощнее презираемых им маглов.

Да. В первое время Гарри наслаждался минутами мести. Быстрая смерть не оплатила чужого долга. Быстрая смерть была милосердием, а тот заслуживал вариться целую вечность в личном аду бессилия. И Гарри даже вошёл во вкус.

«Твой обед». — И поднос рассек воздух и буквально обрушился к ногам разъярённого пленника, пачкая и пол, и его одежду.

«Не хочешь — не стирай. Будешь разгуливать голышом, потому что предоставлять тебе сотни комплектов одежды никто не обязан», — почти скучая, напомнил Гарри. А затем, прислонившись плечом к косяку, наблюдал за чужими потугами и ручьями мыльной воды, которые стекали по стенам и собирались в лужицы на полу.

Ведь Том Риддл слишком гордый. Болезненно гордый.

«Увы, было только это. Но рекомендации отличные, как сказали в книжном», — с оглушительным хлопком Гарри опустил на стол тонкий том. Мягкую обложку украшали золотистые с вульгарными завитушками буквы: «Падение Лорда Волдеморта». Бульварное чтиво авторства Опалы Тоадс, выпущенное за рекордные сроки.

Словно это было вчера, он помнил, как сверкнули алые глаза, раздулись ноздри и заиграли желваки на бледном лице. Гарри показалось, что ещё чуть-чуть — и тот ринется в бой. Такой вот совсем магловский кулачный бой. Нет, не ринулся — сдержался.

«Если хочешь выйти из комнаты — надевай. — И он бросил тому самый обычный комплект магловской одежды —джинсы да свитер, — который тотчас полетел обратно в самого Гарри. — Что ж, раз не хочешь — открой окошко, подыши свежим воздухом. Ах да, оно запечатано».

Тогда до Гарри доносилось хриплое бормотание вперемешку с ругательствами, пока тот переодевался с таким видом, будто натягивал на себя пропитанную доксицидом ткань.

Да, больше года прошло, и разнообразных шалостей (а никак иначе он это именовать не желал) за это время было много. Только вот потом начала происходить какая-то чертовщина...

— Я всего лишь проголодался, — вырвал его из размышлений низкий голос, — а с памятью пока что у меня проблем не имеется, Поттер. Мне разрешено выходить гулять, слава Альбусу, — добавил Риддл насмешливо.

«Проголодался?» — Гарри бы поверил, застань Дадли посреди коридора ночью, возможно, с парой пончиков в руках и во рту, но Риддл? — «Он что, серьёзно?»

— После десяти перемещаться по школе запрещено, — машинально выдал Гарри, зацепившись взглядом за струящуюся тёмную ткань. Память — тонкая материя. И очень прилипчивая. Гарри моментально вспомнил ночь, лес, собственный страх, крик Малфоя, мёртвого единорога, такую же чёрную накидку и то монструозное явление, прячущееся под ней.

Много воды утекло с тех пор, но некоторое осталось неизменным: они друг напротив друга в полумраке.

Когда странное решение профессора дать больше свободы пленнику было озвучено, Гарри воспротивился: пленник на то и пленник, что он не может шастать, где ему заблагорассудится. Это было непредусмотрительно и опасно для всех, в особенности для учеников.

Однако, вопреки его опасениям, Том держался отчуждённо. Чаще всего пропадал в библиотеке или в небольшом дворике, о существовании которого Гарри и понятия не имел. И всё же ему приходилось следовать за ним по пятам, неустанно следя, чтобы тот не протянул свои длинные ручонки в Запретную секцию. Хоть всё самое «запретное» Дамблдор давно переместил к себе.

Если Риддл и мелькал в более людных местах, то в своём неизменном одеянии. Капюшон всегда спадал до самого подбородка, скрывая хищные черты лица, будто в страхе, что кто-то может его узнать, и тем самым превращая чужую фигуру в вытянутую тень, от которой школьники, особенно с первых курсов, испуганно шарахались.

Без Гарри здесь не обошлось, конечно. Он не доверял Риддлу и поэтому распространил слух. Просто так, на всякий случай. Однако сплетня превратилась в страшилку и стала передаваться от одного ученика к другому: «Человек в чёрном обезображен тёмным заклятием похуже «Сами-Знаете-Кого». У него отсутствует один глаз и обгорела черепушка… Если увидите — бегите без оглядки».

Естественно, нескольких особенно «заинтересованных» учеников такое представление от героя магической войны взбудоражило ещё сильнее. Гарри отлично помнил себя в этом возрасте, не столь отдалённом во времени, нужно заметить, и ту ночь в одной комнате с Пушком. Однако Риддл, похоже, отваживал от себя всех любознательных поэффективней трёхголового пса, и даже самые смелые и отчаянные со временем сдавались.

Что же до поведения «Лорда-В-Тёмном-Капюшоне», как называл его Гарри, провоцируя очередной приступ раздражения, то он подозревал, что здесь было замешано не желание скрыться ото всех и вся, а неприятие собственного облика. Слишком человечного (и уязвимого), что ли. Тем не менее его предложение помочь в избавлении от тёмных волнистых локонов с помощью очень эффективного заклятия — или проклятия — вызвало очередную волну негодования. Риддл нервно стянул капюшон, демонстрируя хищный прищур и звериный оскал, а затем чуть ли не стал плеваться ядом, тем самым возвысив Гарри на пик блаженства.

И всё равно Гарри не понимал и не принимал решения профессора. В любой момент могли нагрянуть из Министерства и найти вполне себе живого Волдеморта, мирно отдыхающего на скамеечке с книгой. А если этого до сих пор не произошло, то лишь потому, что нынче все были заняты новыми послевоенными реалиями и никого не посещала вопиющая мысль об очередном возрождении Тёмного Лорда.

Внезапный беззаботный хохот отозвался мурашками по коже и приступом раздражения.

— Ну я же с самим профессором Поттером, великим героем... Спасителем! Мы оба знаем, что следовать правилам — это явно не твоё. Впрочем, как и не моё. В этом мы очень похожи, Гар-ри, — это хриплое полувосклицание-полушипение взбудоражило. — Вот смотрю я на тебя и никак не могу взять в толк: как ты не пропустил ни одного смертельного проклятия в свою сторону? Постоянно витаешь в облаках.

Да уж. Издёвки и насмешки стали обоюдным времяпрепровождением, но арсенал у обоих противников разнился. Риддл с завидным постоянством упражнялся в словесных перепалках, ежедневно совершенствуясь. Иногда наплевав на последствия, заставляя Гарри сомневаться, а не доставляла ли эта боль ему наслаждение?

— Иди в свою комнату. — Гарри развернулся и, освещая дорогу палочкой, побрёл вперёд.

— И даже не проводишь пленника? — послышалось за спиной. — А если я заблужусь в темноте без палочки?

— Иди, Том. У меня нет ни сил, ни желания скручивать тебя.

— А жаль. Очень жаль, — послышался очередной смешок, и Гарри обернулся.

Том Марволо Риддл.

Последняя — и весьма доставучая — частичка души, которая совершенно непонятно каким образом оказалась целой, а вдобавок и телесной.

Дамблдор бормотал что-то о разделении души в момент смерти Гарри, но сам он отлично помнил то место между жизнью и смертью на вокзале Кингс-Кросс, помнил пищащий ошмёток души Волдеморта и неожиданную встречу с профессором Снейпом.

Крестражей оказалось много. Настолько много, что это войдёт в анналы истории магии, наверное. И, несомненно, общими усилиями все они были уничтожены. Всё-таки чужая душа — не пакет припрятанных по углам конфет. Не мог же один крестраж заваляться где-нибудь под кроватью?

Однако стопроцентная уверенность пошатнулась, а причина сему нашлась прямо перед глазами у Гарри: Риддл. Тот стоял, чуть отклонившись вбок, и криво улыбался. Такой беспомощный и совершенно непонятный. Чуждый. И всё ещё крайне опасный. Как затупленное лезвие в ожидании заточки.

Гарри не видел резона в содержании Риддла внутри школы. Он не понимал, отчего Дамблдор не сообщил о нём в ту же секунду, а опять проявил своеволие, приставив вместо мракоборца-надсмотрщика няньку в его лице. Хотелось припереть профессора к стене и открыто поинтересоваться, чего он ждал от их с Риддлом дуэта?

Ведь чего-то да ждал. Иначе и быть не могло. Во избежание общественной паники, конечно, было хорошей причиной, но раз пленнику можно почти что свободно разгуливать по школе, то и «тайно» перевезти, а затем заточить тоже не составило бы особого труда. Тем более в нынешнем его состоянии.

— Всё-таки скрутишь? — позвал он.

— Том…

Гарри наблюдал, как тот медленно приближается в своей обыденной, расслабленной манере. Шаг за шагом. С еле заметной улыбкой, которую игра тени и света делала зловещей, и совершенно уверенный в себе, словно не он пленник этих стен, а наоборот — Хогвартс до сих пор в его власти.

Беспомощный не значит безобидный, а Риддл как был змеёй, так ею и остался. С магией или без.

— Какая жалость, что наши разумы больше не связаны, Гарри. Однако я уверен, что такая неприкрытая неприязнь может быть вызвана только мыслями обо мне одном, — Риддл буквально врезался в него и сделал шаг вперёд, вжимая в стену своим телом.

Вот это! Именно эта чертовщина начала происходить несколько месяцев назад и медленно, но настырно сводить Гарри с ума.

С кем поведёшься, как говорится. Том был безумцем, фанатиком, непримиримым идеалистом в чём-то — этой картинки Гарри и придерживался. Он отчётливо ощущал: ещё совсем немного, и тот доведёт его до помешательства, до паранойи.

Иметь Тёмного Лорда в качестве врага всё-таки было гораздо удобнее. И безопаснее для рассудка.

— Отойди, — прохрипел Гарри.

— Да-да, — Том склонился улыбаясь и провёл носом вдоль скулы, глубоко вдыхая. — На самом деле ты этого не желаешь, — горячее дыхание защекотало кожу.

В такие моменты все светлые идеи испарялись, а в голове образовывалась каша из нелепых предположений и ещё более абсурдных желаний. Кожа полыхала там, где Риддл дотрагивался: каждое его прикосновение было подобно ожогу. Сколь томительному, столь и болезненному ожогу.

— Отойди! — процедил он сквозь зубы и даже толкнул.

Ответа не последовало — Гарри нагло заткнули. Чужой рот накрыл его, жадно ловя нервное дыхание, а язык скользнул внутрь, углубляя поцелуй в неистовой схватке. Пока Риддл скользил руками вдоль тела, по-хозяйски забираясь под его одежду, напряжение внутри Гарри возрастало с каждой секундой. И он не мог с этим абсолютно ничего поделать. Даже откусить этот поганый язык, который сейчас прихватывал губами, жадно отвечая на ласку. Он будто цепенел — застывал, обездвиженный трепещущими прикосновениями змеи.