Глава 20 (1/2)

***</p>

Десять минут спустя</p>

Закрытая община</p>

Маленький кусок суши, который условно можно было бы назвать островом, создавал весьма благоприятное впечатление. Некая умиротворённость пронизывала всю суть, невольно расслабляя. Ко всему прочему, пространство было каким-то... ярким? Трава зеленее, деревья выше, небо лазурное, а солнце искрящееся.

Атмосфера, наполненная дурманом, сколь расслабляла, столь и напрягала. Особенно сильно смущали опаленные ошмётки мутантов, что валялись тут и там. Для полноты психоделической картины не хватало только щебечущих пташек, пирующих мертвечиной.

Добираясь к монастырю, мы не прекращали следить за окрестностями, не расслаблялись и были готовы к нападению. Но, не срослось. Вместо очередной мерзопакости, нас встретил благовидный седой монах. В окровавленной серой рясе, хмурый, но вроде добрый. Увидев нас, он устало поднялся со ступеньки, жестом позвал за собой и скрылся в здании.

— Выживший? Или мутант, умеющий насылать галлюцинации?

— Мы таких ещё не встречали. И вообще, зачем гадать? Если ловушка, то ты пострашнее любой твари будешь, — сделал мне Каспар своеобразный комплимент, — А если выживший, то это, пожалуй, повод задуматься...

— О чём? — Не выдержал я молчания, проходя меж створок и прикрывая собой Каспара от возможного удара.

— Сколько трупов мы увидели? Десяток, два? Этот монах будет первым, кто сможет потягаться с нами в силах.

Не успев погрузиться в раздумья, мы прошли вслед за стариком, оказавшись в местной обители веры.

Грубо отёсанные брёвна, запах смолы и хвои, скромное убранство. Всё это создавало давно позабытое чувство причастности, атмосферы и ауры таинственности, которой так не хватает виденным мной церквям города, лопающимся от роскоши и позолоты.

Сам священник тоже создавал очень и очень благоприятное впечатление: сухой дедок, крепкий, с изрезанным морщинами лицом, мозолистыми руками трудяги и ясными голубыми глазами.

Именно в последних было наше основное отличие — у меня тоже глаза голубые, но скорее синие, тёмные, а у него светлые.

— Батюшка? — Проговорил я на русском языке нейтральным тоном, готовясь к самому худшему.

— О!.. Сын мой, так ты говоришь по-русски? — слегка потеплел его взгляд, — а я уж голову ломал, как с вами-то, пришлыми, общаться.

— По-русски говорю только я. Он, — кивок в сторону Каспара, — и ещё один мой друг не умеют. А вы?..

— Илья. Меня зовут Илья.

По лёгкой заминке и проступившему на лице отвращению я догадался, что Системное имя ему не очень понравилось и называть он его не хочет.

— Не переживайте, у нас тут у всех имена далеко не безобидные.

— Хо-ро-шо. — Проговорил он по слогам и кивнул своим мыслям. — Бельфогор.

Сначала показалось, что никакого эффекта и вовсе нет. А спустя секунду я даже испугаться или удивиться не смог — стало невыносимо лениво. Ничего не хотелось делать. Двигаться, думать, даже дышать. Всё стало блеклым и серым...

— Бельфогор. Он же лень, один из семи смертных грехов. — Перехватываю руку Каспара, тянущуюся к пистолету.

— Верно. — Священник недовольно поджал губы. — Это словно какая-то насмешка, ибо всю жизнь я не поддавался лени. Я бы ещё понял, если бы получил имя ярости, есть у меня подобный грешок, но лень...

— Не берите в голову, Отец. К тому же вы очень даже органично впишетесь в нашу компанию.

— Да? С чего вдруг?

— Потому что у нас уже есть Азазель. Останется собрать ещё шесть смертных грехов, и получится полный комплект!

Обменявшись крепкими рукопожатиями, мы вытащили из закромов стулья, круглый столик, накрыли его вышитой скатертью и уставили закусками с ароматным ягодным морсом. Обстановка преобразилась. Она стала почти дружеской, спокойной, и только молчаливый Каспар, не знающий русского языка немного портил атмосферу. Тем не менее, это не помешало нам обсудить все мало-мальски важные темы.

История жизни Бельфогора была до боли скучной: сирота, родителей не знает, с детства был при монастыре, жил, рос, уже стариком стал, и тут случился Апокалипсис. После того, как он забил насмерть своего названного брата кадилом, ему присвоили класс Священник. Как истинный священник, он в течение недели молился за упокой всех убитых им людей. Точнее, уже чудовищ.