Часть 24 (1/2)

Владимир открыл глаза, в комнате было темно. Он так и не понял, который час. Лежал на боку, Аня на спине, а Володя-маленький прижался к ней. Корф-старший с улыбкой наблюдал за родными людьми. Страх за Аню во время операции отступил, на смену ему пришла гордость за неё и своих ребят. Гражданский психолог сработала четко, как и рассказали. Он теперь вечный должник Седого, он спас жизнь его единственной женщины, его собственную жизнь. Без Анечки, Вовки и Надюши это не жизнь. Банально, но факт. Анечка, смелая, родная, любимая, единственная девочка. Пусть спят. Встал, нащупал часы, было семь утра. Они проспали почти двенадцать часов. Это ещё мало при такой усталости.

Тихонько зашёл к Надюше. Женщина ещё спала, ее муж полулежал рядом. Владимир вопросительно посмотрел на дядю, тот кивнул. Парень присел рядом с Надей, осторожно погладил её, поцеловал и вышел. За ним тихо вышел Бенкендорф.

— Как она?

— Ночь спокойно, не просыпалась. Её бы покормить, но док сказала не будить, так что жду.

— Что ты планируешь делать?

— Пока тут, проснётся — съезжу за вещами, продуктами. В среду к врачу. Я думаю, её в больничку положить На сохранение.

— За вещами и хавчиком смотаюсь я. Я вещи покупал, лучше и ориентируюсь. Будь рядом. По поводу больнички я тоже думал, но, может, если всё хорошо, то, действительно, вы бы уехали к Романовым на дачу? Природа, спокойно.

— Посмотрим. В общем, ждём, что скажет врач. Вот паразитка, я же просил, спрашивал. «Я всё контролирую, всё хорошо, я не враг ни себе, ни малышу». Слов нет.

— Остынь. Это Надюша. Иди к ней. Ты ей нужен.

— Ты больше.

— Я ещё зайду.

Бенкендорф вернулся в комнату. Накрыл жену баевым одеялом, открыл окно на проветривание. Смотрел во двор. Больше всего хотелось оказаться с Надей на необитаемом острове. Он и она. И их малыш. Вот глупышка, она же не бережёт ни себя, ни столь ими обоими желанную кроху. Да, она умничка, чудо, но в первую очередь ему нужна она, а ее уникальность потом. На-адя… Сжал руки в кулак. А ведь уже весна. Скоро у Надюши и день рождения. Улыбнулся. Его самый счастливый день в жизни.

— Саш? Что случилось?

Вздрогнул от неожиданности и её тихого голоса, в мгновение оказался рядом.

— Всё хорошо, не волнуйся. Как ты? Сок? Врача?

— Я отлично, правда. Всё хорошо. Чего не спишь?

— Выспался пока, — провел ладонью по щеке жены. Молчали, глаза в глаза. — Наденька, родная моя, говори мне всё, как есть. Шурка не я, она ситуацию хорошо понимает и без слов, она молча вызывает врача. А врач ничего не скрывает, говорит, как есть. Надюш, мы же верим тебе, а ты от нас скрываешь недомогания, плохое самочувствие, работаешь, когда этого нельзя. Зачем ты напряешься и волнуешься, когда тебе неважно и нельзя? Ты же здесь не одна, полежи, вызови врача… Надя… Я прошу тебя, умоляю, говори как есть. Я всё сделаю. Я не сахарный. Я имею право знать. Я же боюсь за вас. — Надя видела в родных глазах страх, боль, огромную любовь, — Мы знаем друг дружку всю жизнь, в основном, я знаю о тебе всё, но когда ты хочешь скрыть, ты скрываешь так, что я не могу ничего… Наденька, любимая, пожалуйста… Иначе я запрусь с тобой в санатории и будем сидеть там до рождения малыша. Вовка с ума сходит. Думай в первую очередь о себе и малыше. Мы все — на втором или даже на двадцать втором месте. Пожалуйста, родная…

— Саш, иди ко мне, — прижала его голову к себе, получилось щека к щеке. Бенкендорф навис над женой на руках. — Прости, Сань. Я действительно перестаралась. Я теперь буду относиться к нам максимально серьёзно и ответственно. Меня Зоя вчера тоже настращала. Я очень хочу нашего малыша. Я не буду больше нам вредить, слышишь?

— Да.

— Ты мне веришь?

— Всегда. И безоговорочно. И только тебе.

— Прости меня.

— За что? Я просто прошу тебя беречь себя и говорить со мной. Не скрывай от меня ничего.

— Обещаю. Честно. Саш?

— М?

— Поцелуй меня?

Александр Христофорович оторвался от жены, посмотрел в глаза и улыбнулся. Провел ладонью по щеке, осторожно поцеловал.

***

Аня и Володя-маленький лежали по обе стороны от главы семьи, и держались за руки, Владимир же обнял обоих.

— Пап, а ты в этом доме хорошо ориентируешься?

— Да, мы с дядей Сашей и дядей Костей часто тут отдыхали, летом делали шашлыки, играли в теннис.

— Почему перестали? — удивилась жена.

— Сашка побил горшки с отцом. Ну, и маме заодно попало.

— А что значит «побил горшки»? — спросил ребенок.

— Поссорился. Но, похоже, хоть с мамой помирился. С мамами мы всегда несправедливы. — прошептал Владимир, уткнулся губами в макушку жены.

Анна молча гладила Корфа. Слишком хорошо понимала, что сейчас происходит с парнем.

— Ладно. Я хочу смотаться домой, вещи взять, нижнее белье там, футболки. Родительские вещи. Подумайте, что вам нужно?

— Пап, а ты родителями называешь тётю Надю и дядю Сашу? — уточнил Володя-маленький.

— Да, сынок. Так сложилось, что Надюша для меня практически мама. Ну, а дядя Саша, получается, папа. Что сегодня делаем?

— Надо поговорить с Александрой Федоровной. Помочь ей. Мы же не на курорте. — ответила Анна.

— Анечка… Тут у есть горничные-кухарки. Тётя Шура взяла на себя только заботу о Надюше. Так что, мы пять дней на курорте. Подумайте, что взять из квартиры.

— Тогда встаём? — Анна потрепала сына.

— Пока да, позавтракаем, я в магазин и домой, а вы или на воздухе, или спите. Я сейчас к Надюше зайду. Так, зубы чистить. Я уже. Идём, покажу где.

— А ты?

— Я уже. Я же раньше вас встал.

Пока семья чистила пёрышки, Владимир тихонько постучался к тёте:

— Можно, родная?

— Конечно, заходи, Володя. — улыбнулась и протянула руку навстречу.

Корф сел на пол возле Нади:

— Как ты?

— В порядке, не волнуйся. Мы с Сашей всё обсудили, я пообещала, что буду вести себя хорошо и беречь и себя, и Мандаринку.

Бровь Владимира поползла вопросительно вверх.

— Твой будущий родственник. Мы называем его Мандаринка, — мягко объяснила тётя.

— Понял, — взял руку тёти в свои, целовал. Заговорил тихо, Бенкендорф стоял у окна, спиной к жене и племяннику. — Береги себя. Ты нам очень нужна. Очень. Надюш, дядь Саш, я домой смотаюсь, за вещами. Черкните список. И что в магазине взять.

— Хорошо, спасибо, мальчик мой.

Корф приблизился вплотную, уткнулся лбом в плечо Нади, осторожно приобнял и зашептал:

— Я умоляю тебя, береги себя и Мандаринку. Я люблю тебя. Ты нам всем очень нужна. Я же сдохну без тебя. Ты же моя мама. Не надо так. Зачем? Родная моя, хорошая…

Сычёва гладила парня по спине:

— Я тут, я с тобой, глупый единственный мой мальчик. Всё хорошо, всё хорошо. Я тоже очень тебя люблю. И тебя, и Анечку, и Вовку. Я с вами.

— А Сашку? — смог улыбнуться Корф.

— Я им и благодаря ему живу. Он — моя жизнь. Ты и он. Он и ты.

Молчали.

— Что ты будешь на завтрак? Кроме сока?

— Я встану, не волнуйся. И за завтрак у нас отвечает Саша. Иди к ребенку, он забудет, как папа выглядит. — улыбнулась.

Отстранился, заглянул в глаза женщины:

— Ты точно в порядке?

— Да, родной мой. Абсолютно. Сейчас сходим в душ. Успокойся. Встретимся за завтраком.

Корф поцеловал тётю в щеку и вышел.

После завтрака Владимир собрал у всех списки в магазин, зашёл в комнату.

— Пап, а можно с тобой?

— Вов, а ты не хочешь побыть с мамой? Я же быстро. Отсюда к нам максимум двадцать минут, дома минут пятнадцать, в магазине полчаса и сюда двадцать минут. Максимум через полтора часа я буду с вами.

— А помочь? В магазине?

— Спасибо, сын. Но я сам. Просто скажи, что тебе купить.

— Можно? — на пороге стояла Надежда Николаевна.

— Конечно, родная. Как ты? — Владимир обнял тётю.

— В полном порядке, не переживай. Я тебе сбросила фото своих витаминов, они у нас в комнате на тумбочке.

— Понял, возьму. Если вдруг что-то ещё вспомнишь, наберёшь меня, хорошо?

— Конечно, Володь, не волнуйся.

Вечером все собрались на веранде дома, разговаривали, шутили, знакомились и притирались друг к другу. Надя лежала на плетёном диванчике, головой на коленях мужа. Анна сидела рядом с Владимиром, на руках которого сидел сын. Саша Романов обнял маму, остальные сидели на плетеных стульях. На столике лежала вязаная кружевная салфетка, в центре стояла ваза с цветами, вазочки с печеньем, конфетами, чашки с чаем и соки.

— Корф, — улыбнулась Александра Федоровна, — мне интересно, как ты продавщице объяснил, зачем тебе почти десять букетов?

— Я сомневаюсь, что она решилась рот открыть, — захохотал Саша. — Аза ей взглядом ответил.

Смеялись уже все.

— Па, — шёпотом спросил Володя-маленький у Владимира, — а почему ты «Аза»?

— Мой позывной на работе — «Азамат», но сократили до «Аза», так быстрее. И привыкли. Только…

— … в школе об этом никому не говорить. Я знаю.

Владимир обнял крепче сына.

Зашуршали шины на песке, через пару минут к дому подошёл Николай Павлович.

— Всем привет! Как оно?

— Здравствуйте, привет! — вразнобой.

— Отлично, знаешь ли. Особенно выспаться, — насмешливо хмыкнул Бенкендорф, осторожно обнимая севшую рядом жену. — и когда тебя не будят ничем срочным. Или ты решил не изменять традициям?

Надя сжала руку мужа, мол не накликай.

— Наоборот, решил изменить. Получается, я у вас с работой ассоциируюсь? — хохотнул генерал. — Ладно, я в душ и расскажу новости.

— Надеюсь, приятные. — продолжил глумиться Бенкендорф.

— Я подумаю. Ого, сколько цветов в доме.

После ужина все остались сидеть на веранде, начинало смеркаться.

— Ну, радуй нас, добрый человек. — вздохнул полковник.

— А ты, когда сытый, добрый, да? — по-дружески стебался Николай Павлович. — Буду знать, сначала накорми, а потом командуй.

— Я добрый, когда жена рядом.

— Это угроза или предупреждение?

— В твоём случае — предупреждение, — хмыкнул Александр Христофорович, держа в своих руках руку Нади. — Вещай, выпендрёжник.

— Ладно, давайте о деле и серьёзно…

— Вов, — встала хозяйка, — поможешь мне?

— Конечно! — мальчик соскользнул с колен отца и ушёл в дом.

— Начну с хорошего: замминистра и наш начальник — Канкрин… — Бенкендорф мимолётно усмехнулся, — Пересекался?

— Нет, но наслышан.

— Я пересекалась, — тихо проговорила Надежда Николаевна. — Правда, тогда он полковником был. Был вменяемый, лошадей не гнал, всё понимал. Толковый, не самодур. Единственный пунктик — самоподготовка. При чем, это касается как спорта, так и общего развития.

— В смысле? — удивлённо спросил Владимир, держа в руках Анну.

— В прямом, — мягко улыбнулась криминалист. — Очень любил ввернуть в разговоре какую-нибудь заумную цитату и ждать, как ты на неё ответишь.

— Стесняюсь спросить, — вклинился Писарев, — а как на это реагировать?

— Отвечать. Заумно, но не очень. Благо, и мед, и юрфак учат латынь. Вспоминайте.

— Memento mori, подойдёт? Это всё, что я помню, — хмыкнул Саша Романов.

— In vino veritas… omnia mea mecum porto… Всё, я выдохся… — ответил Седой.

— В свое время мне пришлось сказать ему: «Quod non licet feminis, aeque non licet viris» — что не позволено женщине, это же не позволено и мужчине.

— В смысле?! — хором и недобро спросили муж и племянник.

— Тихо-тихо…. Вы не о том подумали. Всё хорошо. Нет, мы говорили о службе женщин в армии, и о женщинах-офицерах вообще. Но сошлись во мнении, успокойтесь. И после этой фразы он перестал проверять мой интеллект, — усмехнулась.

— «Весёлый» дядя…. — протянул Костя.

— Ну, у каждого свои тараканы, — пожала плечами женщина. — это ещё не самое страшное.

— Единственную гражданскую фразу, которую я знаю на латыни, это «amor non quaerit verba», — отозвался Александр Христофорович, Надя удивлённо посмотрела на мужа, — Надо что-то подучить.

— Красивая фраза, — тихо заметила Наташа.

— Красивая, особенно, если ты мне её переведёшь, — согласился Саша Романов.

— «Любви не нужны слова», — послушно перевела Репнина.

— А он только латынь уважает или другие языки тоже? — поинтересовался Писарев. — А то как-то односторонне.

— Он уважает всё, что показывает интеллект выше нуля, — тихо ответила Надежда Николаевна. Что-то в голосе мужа, которым он произнес латинскую фразу, ей не понравилось. — Ладно, это лирика, мы отвлеклись. А что по делу? — сделала глоток сока и расслабилась в родных руках.

— По делу: во вторник в одиннадцать часов мы все отправляемся на представление к Канкрину. Пока то, да сё, явно день вылетает, поэтому это не выходной. Выходной сдвигается. Это из неприятного. Так что, планируйте всё заранее.

— Это что, ещё и китель натягивать на себя? — протянул Корф, — я не помню даже где он.

— Ну, я этого не слышал, — хмыкнул Николай Павлович. — Нет, оперативники и эксперты могут в гражданской одежде, но помнить про дресс-код. А мы с полковником да. Кстати, нацепи на себя погремушки.

Бенкендорф поморщился.

— Не надо мне тут кози-мози строить. Вы с Надей их не на прогулке заработали. Надь, тебя это тоже касается.

— Сделаем вид, что ты это сказал, а я не услышала. Я ничего надевать не буду. Всё есть в личном деле. Сильно нужно — пусть читает.

— Надя!..

Женщина молча и знакомо приподняла бровь.

— Понял, извини…

— Господи, оказывается, есть человек в жизни, перед которым мой отец извиняется! — с сарказмом воскликнул Саша и встал по направлению к дому. — Я не знаю, Надежда Николаевна, что Вы делаете с ним и как, но огромное Вам спасибо! Может он и перед другими извиняться научится?! — вошёл в дом. Репнина попыталась за ним, но Корф и Костя не дали ей это сделать, а сами проследовали за другом и братом. Генерал молча и с невозмутимым лицом пил чай.

Надя наклонилась к невестке:

— Анют, тут недалеко есть частный зоопарк, можете с Володями туда сходить. Там было интересно.

— Спасибо, только сначала, мы услышим от врача, что с Вами все хорошо. Без этого Володя никуда не пойдет. И я с ним.

— Перестань, всё нормально, мы с ним уже это обсудили.

— Только он вздрагивает от каждого Вашего шевеления.

Обе женщины гуляли по двору:

— Володя очень за Вас боится, тёть Надь. И я. Я же лучше него понимаю, что с Вами происходит, и чем это чревато. Не надо.

— Я знаю. Вы все надо мной труситесь, это уже с перебором. Но всё действительно хорошо.

— Не с перебором. Мы волнуемся о тех, кого очень любим. Я понимаю, Вы за нас всех всегда переживаете, но сейчас единственный о ком Вы должны думать — Вы сами и малыш. Дядя Саша от Вас ни на шаг, а за Вовками и я присмотрю. Володе страшно. Очень. Он боится повторения с родителями. Он Вас мамой называет. И Вы же знаете, что для него это не просто слово. Не надо. Берегите себя. Пожалуйста. Хотя бы ради него и Вашего малыша.

Надя грустно усмехнулась.

В понедельник все продолжали отсыпаться, собрались все вместе на веранде только под вечер.

— Я и не думал, что так устал, — вздохнул Саша Романов и поставил пустую тарелку на стол.

— Я бы ещё и завтра так провел день, в обнимку с подушкой, — согласился младший брат. — Бать, а завтра мы надолго там зависнем?

— Всё может быть, — кивнул Николай Павлович. — Одно начало в одиннадцать уже многое говорит. И ведь не заткнешь, начальник.

— А что он от нас хочет? Надежда Николаевна права, всё же есть в личном деле? — слегка возмущённо заметил Седой.

— Поговорить, увидеть воочию. Составить впечатление. — отозвался генерал. — В стране таких групп всего две — вы в Москве и ещё одна в Питере. Надо же пообщаться с эксклюзивом.

— Эксклюзив у нас Надежда Николаевна, — вполголоса заметила Наташа.

— Я — обычный человек. Или ты решила отдать меня на растерзание? — смущённо улыбнулась Надя.

— Не дам, — покачал головой племянник. — Никогда и никому.

— Я про то, что мы — ничем не примечательны. Чтобы нас рассматривать. — объяснила Репнина.

— Я тоже. У меня, как и у всех, две ноги, две руки и голова, — гладила прижавшегося к ней Володю-маленького.

— Зато какая голова, — улыбнулся Корф. — Нас всех стоит.

Остальные синхронно и согласно кивнули.

— Не преуменьшайте себя и не возносите меня. Иначе поссоримся.

— Не-не-не, — энергично замотал головой Владимир, — только не это.

— Тогда все спать, ещё неизвестно, что вам завтра светит. — произнесла Александра Федоровна. — Вы отсюда будете выезжать?

— Да, — кивнула молодежь.

— Мы, наверное, нет. Нам с утра надо исчезнуть. Но до одиннадцати точно освободимся, — кивнула Надя. — Володь, тогда созвонимся?

— Конечно, родная. Я вас и отвезу.

— Я уже такси вызвал. А потом заберу свою машину. — ответил Бенкендорф. — Поспите подольше. Господи, а китель-то где?

— Дома. Я его из химчистки забрала, но забыла тебе сказать, — смутилась жена.

— Спасибо большое, родная. Я вообще не в курсе, что с ним. Коль, а можно без него?

— Нет, уж, товарищ полковник, одевайся по форме. И штаны с лампасами. — усмехнулся Романов.

— Никогда не понимала, почему у офицеров брюки с лампасами, вот честно, — вздохнула Анна. — почему нельзя обычные брюки и всё, без полосочек.

— У нас обычные штанишки, это у полковников-генералов с лампасами, — улыбнулся Корф, — им они, наверное, очень нравятся, раз так в гору идут.

— Ага, вот ради штанишек в полосочку, честное слово, — усмехнулся Александр Христофорович. — Больше делать нефиг было. Я вообще на полковника не напрашивался.

— Угу. Только работаете вы с Надей так, что тебя давно в генерал-майоры надо. А Надю на полковника. Характеры не позволяют, — хмыкнул Николай Павлович.

— Эта тема закрыта. Я прекрасно себя чувствую и капитаном. Я работаю, потому что нравится, а не ради звёздочек. И статус жены полковника меня устраивает гораздо больше. — возмутилась Сычёва.

— Ладно, закрыли так закрыли, — согласился генерал. — Тогда спокойной ночи!

***

Утром Бенкендорф стоял на кухне генерала и паковал «тормозок» для жены.

— Доброе утро, — раздался голос Корфа.

— Доброе, ты чего не спишь? С семьёй. — усмехнулся Александр Христофорович, ссыпая салат в ёмкость.

— Я с вами смотаюсь.

— Сегодня только анализы. Врач завтра. Если хочешь, то готовься на завтра. Результаты придут только к вечеру.

— Точно?

— Смысл мне тебя обманывать? Я сам заинтересован в том, чтобы ты поехал с нами. Мало ли что.

— Сегодня ты сам справишься?

— Я уже ответил на этот вопрос. Иди досыпай, не факт, что будет ещё такая возможность. Встретимся у министерства, созвонимся. Если из дому что надо взять — черкнёшь. Да, ты с собой брюки брал?

— Нет, только джинсы. Я не готовился, но Сашка пообещал поделиться, у него тут есть.

— Понял. Главное, не джинсы, мало ли что.

— Я девочкам платья привёз….

— Нормально, Надя — эксперт, Анна вообще гражданская.

В кабинете Канкрина все стояли на вытяжку.

— Так вот, значит, как выглядит легендарный спецотдел УСБ? — улыбнулся интеллегентный мужчина средних лет с проницательным взглядом. — Если уж в ваших рядах сама Надежда Николаевна, то вопросов у меня нет. — поцеловал руку криминалисту, женщина в ответ не среагировала и первой, не по этикету, вынула свою ладонь из начальственных рук. Это не осталось незамеченным ни Владимиром, ни Бенкендорфом. — В принципе, у меня и не было вопросов, хочется просто поговорить и выяснить насущные проблемы. Затея отличная, а обеспечение не очень. Я хочу начать с приятного, а дальше как пойдет. Тогда начнем с присвоения звания капитан Писареву Сергею Александровичу.

Сергей завис, потом поблагодарил по форме, взял в руки новые погоны.

— Если честно, вы же уже давно должны были бы быть капитаном, не понимаю, почему только сейчас. Я изучал Ваше личное дело… Отлично работаете. Незаметно, но качественно.

— Служу Отечеству!

— И поздноочередное звание «майор» — Сычёвой Надежде Николаевне. Тут исправляю досадную оплошность предыдущих руководителей.

— Благодарю, — сухо и не по форме ответила Надя. Стоящий рядом Саша Романов, по просьбе Корфа и полковника, присматривал краем глаза за женщиной. — Взяла в руки погоны.

— Прошу садиться, — попробовал поухаживать за криминалистом, но Саша Романов невзначай опередил.

— Также благодарность и премии всей группе за Долгорукого, Гаевск и, в особенности, за Оболенского и оперативность с Зайцевским СИЗО. Я так и не понял, товарищ генерал, почему Вы до сих пор не подали группу на премии, но я не гордый, оформил сам. Тройную. Дальше. С понедельника вы переезжаете в новое здание. У вас трехэтажное здание, современное, кирпичное, лабораторию мы оборудовали по последнему слову техники, но если что — список необходимого мне на стол. У вас своя прозекторская и свой патологоанатом, на минус первом этаже, как сейчас модно говорить, или же в подвале. На первом этаже крыло отведено для камер временного содержания. Лаборатория на третьем, там вытяжка и прочее. В здании лифт, потому что большие пролёты. Есть комната для перекусов и для возможности соснуть там несколько часов. Да, есть ещё небольшой спортзал, для выброса адреналина. Ну, сами на месте рассмотритесь.

— В чем подвох? — невозмутимо поинтересовался Александр Христофорович.

— В смысле?

— В прямом. Награды, заслуженные, спасибо, но такие крутые премии и новое помещение с супер-техникой…. Вызывает вопросы.

— Откровенно? — чуть насмешливо отозвался Канкрин. — Мне нравится, как вы работаете и ваши результаты. Я заинтересован в вашем наличии.

— Считаем, что я поверил. — кивнул головой Бенкендорф.

— У меня тоже есть два вопроса: первый — Надежда Николаевна, как Вы оказались в одной из горячих точек? И кто был Ваш непосредственный начальник?

— Это уже и есть два вопроса, — холодно ответила криминалист. — В личном деле всё написано. Вы же грамотный человек, Егор Францевич, и можете прочитать.

Погоны лежали на столе, не близко к рукам женщины. Словно говорили, что своей новой хозяйке они не очень и нужны.

— А Вы не меняетесь, Надежда Николаевна, — усмехнулся генерал.

— Я предпочитаю стабильность.

У Бенкендорфа завибрировал телефон, на дисплее высветился номер лечащего врача жены:

— Разрешите?

— Идите, раз приспичило.

Через две минуты полковник вернулся, все отметили его бледность.

Ещё через полчаса ничего не значащего разговора Канкрин отпустил подчинённых. Надежда Николаевна вышла из кабинета с ровной спиной, но в коридоре опёрлась рукой о стену. Анна показала остальным, чтобы уходили.

— Надюш? — дёрнулся к ней племянник, — Врача?

— Нет, родной, всё хорошо, там просто очень душно.

Владимир помог дойти до банкетки. Александр Христофорович молча достал из кармана одноразовый пакетик сока, воткнул трубочку, протянул жене.

— Спасибо. Саш, что случилось? — смотрела снизу вверх.

— Это я должен спросить. Мы сейчас вместе с тобой едем к врачу. Корф, ты с нами. Понадобишься, похоже.

— Саш, — мягко, — ты путаешь, врач завтра.

— Сегодня. Я сейчас выслушал.

Владимир и Анна уставились на мужчину. Тот молча махнул рукой. Анна оттащила свёкра в сторону:

— Дядь Саш, врач сказал, что анализы не ахти, да?

— Мягко говоря. — прошипел Александр Христофорович.

— Дядь Саш, успокойтесь сами и не нервируйте Надюшу. Не надо. Ей и так очень страшно. И не только сейчас, вообще. Ей сейчас очень нужно внимание и терпение. Сейчас разберемся со срочными делами, а потом я с вами двумя поговорю.

Бенкендорф осторожно взял на руки жену и вышел на улицу:

— Саш, поставь меня, пожалуйста…

— У меня жена — майор, имею право. Тебе лучше сесть или лечь?

— Сесть. Лёжа укачивает.

Владимир открыл дверцу.

— Спасибо, родной.

— Мы следом.

Корфы сели в свою машину, ждали, пока тронутся. Владимир крепко сжимал руль.

— Володенька, не нервничай, успокойся. Надю сейчас оставят в клинике, минимум до конца недели. Там за ней присмотрят. И мы будем наезжать. Дома я вам с полковником всё расскажу. Саша ее сейчас покормит и поедем. Тихо, любимый, тихо, всё под контролем. — гладила его огромную руку. — Не бойся, всё хорошо.

***

В клинике женщина отправилась на осмотр, через время в этот же кабинет позвали и полковника. Корфы ждали в коридоре. Владимир сидел на скамеечке с невидящим взглядом. Анна была молча рядом. Наконец-то вышел Бенкендорф с кучей списков.

— Так, ребят, у меня тут несколько рулонов, надо разобраться….

Аня молча вынула из его рук бумаги и протянула стакан с чаем. Внимательно изучила. В этот же момент открылась дверь и Надю вывезли на каталке. Корф дёрнулся, но дядя удержал. Молча покачал головой.

— Так, теперь послушайте меня! — Анна увидела, как сильные мужики в один момент оказались слабыми и растерянными. — Успокойтесь! Глубокий вдох и медленный выдох. Нам сейчас нужно действовать синхронно и быстро. За лекарствами схожу я, я понимаю, что это. Володя, ты хорошо ориентируешься в Надюшиных вещах?

Парень рассеянно кивнул.

— Володя! — встряхнула за плечи, — Соберись! Всё хорошо! А если мы сработаем быстро, будет всё отлично. Я в аптечный пункт, а ты домой за вещами, я тебе в скобках указала, что конкретно нужно. Дядь Саш, будьте рядом с Надюшей. Только не пилите её. Просто будьте рядом. Вы лучше жену знаете. Я пошла.

— Ань, деньги, — Бенкендорф потянул карточку.

— Потом. Всё, разошлись по делам.

Александр Христофорович тихо зашёл в палату, Надю уже подключили к капельнице. Она лежала в своей одежде, но без обуви, ноги прикрыты простынёй. Цвет лица и цвет простыни сливались, мужчине показалось, что даже черты лица нем немного заострились. Вздрогнул, отогнал мысли. Ощутил, как на плечо легла чья-то рука. Врач жестом пригласил выйти в коридор. Навстречу им шла Анна с огромным пакетом, Бенкендорф быстро забрал его из рук хрупкой девушки.

— Спасибо, Анечка.

— Прекратите! Что скажете, Вячеслав Владимирович?

— Состояние нормализировали. Всё хорошо. Приедут вещи, надо будет ее переодеть. Мы будем её контролировать, анализы, витамины, спокойствие. Вы же навещать будете?

— Само собой, — кивнул Бенкендорф.

— Значит, будете выходить с ней гулять. Никаких волнений! Только положительные эмоции! Пусть книжку читает, вещи выбирает. Хобби там…

— Да с книжками сложно, у неё тяжёлый вкус, биология, микро … что-то там. — махнул рукой Александр Христофорович.

— Значит привезёте что-то лёгкое, классику.

— Как долго она здесь?

— Откровенно? Как врач, я бы продержал её до субботы максимум. Но, учитывая, ее вредность, то всю следующую неделю. До следующей пятницы точно. Подумает сбежать — тут охрана, без моей выписки не выпускают.

— Я у неё удостоверение заберу. Будет тут лежать, пока Вы не разрешите. Это даже не обсуждается.

— Вот это правильно. На чем она «сидит»?

Бенкендорф завис, Аня, увидев его растерянность, ответила сама:

— Сгущенка и ананасовый сок. Сок хронически.

— Понял. Хорошо. Сок можете завезти, пару баночек сгущёнки тоже. Но не много. Кормить её будут тем, что ей и ребёнку нужно, поэтому тут не беспокойтесь.

— Спасибо большое. — Бенкендорф всё же отмер. — Это одноразовая акция или она ещё лежать будет?

— Ещё будет, но максимум неделю. Я надеюсь. Не волнуйтесь, это из-за её возраста. Она молода, не спорю, но ей же и не восемнадцать. Организм не совсем ожидал такого. И нервы!

По коридору широким шагом двигался Владимир.

— Никаких нервов и переживаний. Спокойствие и позитив.

— Я стараюсь. Но с ней спорить невозможно. Идёт напролом, а потом у Вас.

— Понял, я с ней поговорю. И да, здравствуйте, молодой человек, — в ответ на приветствие Корфа. — Вы все с ней только о хорошем. Даже если нужно сообщить что-то не очень, то мягко. И не читать ей никаких моралей. Всё? На все вопросы ответил?

— Да, спасибо большое.

— Не за что, если что, я Вас наберу, Александр Христофорович. Всё, идите к ней. Только не читать нотаций.

Зашли к Наде. Анна приложила палец к губам, действовали тихо: Владимир раскладывал вещи, у ног оставил только то, во что переодеться, Аня занималась лекарствами.

— Не шифруйтесь, я не сплю. — Надя открыла глаза. Смотрела виновато. — Ругался?

— Пока нет, — тихо отозвался муж.

— Тёть Надь, лекарства все здесь, в выдвижном ящичке, вещи в тумбочке на полочке. Сок на верхней полочке и в тумбе на первой полочке небольшой запас. Володь, а сгущенка… А, всё, есть. Так, Вам бы ещё переодеться…. Но это после капельницы…

— Спасибо большое, Анечка, это я сама. Езжайте домой, отдохните.

— Угу, — буркнул Владимир.

Присел на стул рядом:

— Береги себя, пожалуйста. По-жа-луй-ста… Я не знаю, как ещё просить.

-Я обещаю, слышишь? — погладила парня свободной рукой.

— Да. — поцеловал в щеку, на ухо, — я люблю тебя.

— Так, проваливайте, ребенок скучает. Я тут разберусь сам. Спасибо! — скомандовал полковник.

— Созвонимся! Пока-пока!

Молодежь вышла, в палате остался Бенкендорф. Отошёл от окна, сел на стул, взял свободную руку жены в свои, начал целовать. Надя повернула голову к нему и так же молча смотрела на мужчину, пытаясь разобраться, что её сейчас ждёт. Но Александр Христофорович молчал, лишь осторожно гладил лицо.

— Подумай, что тебе привезти из дому? Чтобы время скоротать?

— Саш?

— Что? Я не буду ругаться или ворчать. Мне самому за тебя страшно.

— Мне тоже. Очень. — из глаз покатились слёзы.

Муж придвинул стул вплотную. Мягко вытер влагу. Поцеловал.

— Ну, вот. Как с тобой о хорошем, если ты саму себя накручиваешь? — ласково, — Славик твой сказал, что всё хорошо. Но до следующей субботы придется проваляться здесь. Я тут, с тобой. Оформим больничный. Да, удостоверение я забрал, всё равно переделывать. Что привезти?

Покачала головой:

— Ничего, спасибо. Только себя. И по возможности Вовку. И Славик не мой.

— Я всегда рядом. И Вовки. Как ты?

— Лучше, головокружения ушли. Но в кабинете действительно очень душно было.

— Это да. Надюш, а что….

В палату вошла медсестра, чтобы снять капельницу с пациентки, но увидев рядом с ней респектабельного мужчину, не спешила покидать помещение. Надежда Николаевна проследила за манипуляциями медработницы:

— Катетер не убирайте, пожалуйста, он будет нужен.

Но медсестра была настолько поглощена своими делами, что не услышала просьбу, автоматически вынула катетер и залепила место лейкопластырем. На выходе обдала полковника весьма красноречивым взглядом, который, впрочем, остался незамеченным, так как объект внимание безотрывно смотрел на жену.

— Оригинально… Я же попросила не убирать. Я не собираюсь ходить с синими руками.

— Надюша, родная… Не надо, не волнуйся. Я прослежу, чтобы в следующий раз не сняли. Нам сейчас нужно аккуратно переодеться, а потом поставим постоянный катетер. Полежи немного, всё потом… — взял жену за плечи, — не ревнуй. Не надо. Я только с тобой. Береги себя. И Мандаринку. — наклонился и поцеловал.

— Ты что-то спрашивал, но прервали?..

— А? Что?.. А, вспомнил, — улыбнулся, — что это ты за демарш устроила у Канкрина? Ты же его практически по конкретному адресу отправила? Зачем, родная? Я же рядом был и контролировал ситуацию. И сам бы вмешался. Даже Сашке Романову и то не понравилось.

— Именно для того, чтобы ты не вмешался. — улыбнулась в ответ. — Я же знаю, что у тебя разговор короткий. Не надо. А что относительно этого… — медленно повернулась на бок. — Спокойно, всё хорошо. Мы с ним были несколько лет назад на каком-то семинаре выездном… Помнишь, в санатории был? Мы с тобой ещё в беседке сидеть любили?

Муж кивнул.

— Ну вот, мы с ним столовались вместе. Он… ну, я не скажу, что клинья подбивал, но как-то теперь это странно выглядит. — подтянула руку мужа выше и легла щекой на его ладонь, прикрыла глаза, помолчала. — Одно дело передать солонку за столом и стул отодвинуть, а другое дело на подобном совещании лобзать ручки… Сам понимаешь, и не по форме, да и вообще не ясно что это. Он знает, что я замужем. И что для меня это не просто слово. И тебя тогда на выходных видел. Мы тогда сразу это выяснили, так и сейчас же личные дела читал. Там все есть. Пришлось напомнить.

— Ясно. Без меня ты к нему ездить не будешь. Хотя, в ближайшее время тебе будет не до этого.

— Не ревнуй, пожалуйста…

— И не думаю. Он не в твоём вкусе. Я просто ориентироваться хочу. О, а вот и твой обед. Давай осторожненько сядем, вот так…

***

Владимир стоял у окна. После лекции жены относительно состояния тёти немного успокоился. Но не до конца. Это Надя. Его мама. Хоть по документам и тётя. Только после того, как сам стал практически отцом, понял, что Надюша для него именно мама. Во всех смыслах этого слова. А она себя не бережёт. Хоть и любит и Мандаринку, и Сашу, и себя, и его. Хотя, относительно «любит себя» спорно, ведь так бы себя не вела.

— Володя? Ты спать не собираешься? — Аня мягко обняла его руку и прижалась к ней.

Корф привлек к себе, поцеловал:

— Собираюсь. Идём.

— Не волнуйся, правда. Я же не обманываю. Дядя Саша написал, что Надюша уже спит, он там, с ней.

— Да, она мне тоже написала, что ложится спать. Завтра придумает, что ей привезти. Обещает терроризировать. Смешная. Главное, чтобы с ней было все хорошо.

— Будет. Не накручивайся и не нагнетай.

— Угу, Вовка спит?

— Да, я заходила. Дверь закрыта.

— Да?

— Угу, — лукаво улыбнулась Анна.

Девушка лежала на плече Корфа:

— Володь, ты спишь?

— Нет, любимая. А ты чего?

— Не спится. Успокойся, всё хорошо.

— Я спокоен, видимо адреналин не до конца вышел, заснуть не могу. — ласково перебирал ее волосы. — О чем ты думаешь?

— О нас. О том, что мы потеряли столько времени, о том, что у Вовки мог быть ещё один братик или сестрёнка. Или не один… Володька, я не могу без тебя. И это не слова. Это факт.

— Анют? — переложил жену на подушку и внимательно смотрел в глаза. — Что случилось? Что ты себе опять напридумала? У нас всё хорошо. Ты чего? Я тут, рядом. Я никуда и никогда тебя больше не отпущу. Найду даже на краю света. Я люблю тебя.

— Я просто не могу забыть о том, что я утворила… Мы столько лет потеряли… И из-за чего?!

— Анечка, родная, любимая… Мы же говорили с тобой, что это всё в прошлом. Мы закрыли туда дверь и потеряли ключи. Мы вместе. Слышишь? Мы. Вместе. Я люблю тебя. Я люблю тебя, Вовку, всех наших будущих детей, а они у нас обязательно будут.

— Володька? Как ты меня терпишь?

— А я тебя и не терплю, — усмехнулся, видя как на любимом личике появилось недоумение. — Я тебя люблю. Очень сильно. Как говорит Надюша: «я тобой живу». — потёрся носом о носик жены. Поцеловал, плавно перешёл к более активным действиям.

Анна крепко, как могла, обняла мужа. Владимир двумя руками прижал к себе.

— Анечка, всё, всё закончилось. Не бойся. Мы вместе. Всё хорошо. Я тут, с тобой и Вовкой.

— Честно?

— Ну да, — улыбнулся. — Вот он я. Разве ты меня не ощущаешь?

— Ощущаю. Я каждое утро боюсь открыть глаза. Боюсь, что это всё мне просто приснилось. И тебя нет рядом.

— Я есть. Точнее, есть мы. Мы были, мы есть, мы будем. Давай подумаем, что делаем дальше, пока нет Надюши? Я бы обои переклеил, но стены, похоже, не прогрелись ещё.

— В этом я не разбираюсь. Поговори, может, с дядей Сашей? Обои я выбрала, посмотрим завтра вместе.

— Да, завтра постараюсь. Я согласен на все, лишь бы тебе нравились. Я только качество проверю. Если же клеить, это сутки не проветривать, и запах сырости. Это Надюше категорически противопоказано.

— Ничего, завезём её к Варе или к тёте Шуре, а сами всё сделаем, не волнуйся.

— Она говорит, что лучше к Шуре, ближе к городу. Надюша боится далеко уезжать.

— Поняла. Отвезём к тёте Шуре.

— А мы куда в отпуск? К Варе?

— А с нашей работой отпуск бывает?

— Ну, обещают же. Ой, кстати, новое здание!

— Точно! Поедем смотреть?

— Надо было бы, чтобы понимать, что туда докупить нужно. Но сначала Надюша. И сын.

— Не обсуждается даже. — Анна уткнулась носиком в шею Владимира.

***

Надя открыла глаза, увидела, что Бенкендорф спит на стульчике рядом, так и не вынув свою ладонь из-под её щеки. Улыбнулась. В данный момент муж был таким родным, трогательным и … беззащитным. И таким любимым. В последнее время её накрыла волна любви к собственному мужчине. Нет, она и раньше любила его, но сейчас явно сказываются последствия их паузы в отношениях. Она его очень любит. Всю жизнь. С первой встречи. Всегда были рядом и вместе. И в школе, и в университете. Сашка. Её Сашка. Понял и поддержал её желание поступать в медицинский. Помогал доставать литературу, проверял её готовность к сессии, встречал после занятий. С удовольствием работали вместе. Узнав, что мужа отправляют в «горячую точку» напросилась с ним. Был в шоке, сердился. Уговорила. Военный хирург, как-никак. Взял с нее слово выполнять все его приказы. Согласилась. Лишь бы быть с ним рядом. Вспомнила, как их засы́пало, после очередного обстрела. Как выкапывались. Больше всего испугалась именно за мужа. Если с ним что-то случится… Но выбрались, отмылись, отчистились. Саша долгое время не мог спать в темноте, но ей ничего не сказал. Сама догадалась, случайно. Пыталась помочь, но справился сам. Перевелись на «мирную» работу. Потом декрет. Его глаза, в тот момент, когда узнал. Его глаза в палате, сразу после появления сына. Их обоюдную опустошенность, когда сына не стало. Его глаза, когда попросила взять паузу в отношениях. Собственная боль в тот же момент. Их встреча в кабинете генерала Романова. Работа. Его робость и просьба вернуться. Его глаза. Его глаза, когда согласилась. Его повторное предложение руки и сердца. Его глаза на улице, возле клиники. Улыбнулась. Самый говорящий орган мужа — глаза. Такие родные, любимые и строгие.

— Доброе утро, Солнышко! — Бенкендорф проснулся и смотрел на свою женщину. — Как ты себя чувствуешь?

— Доброе утро, Саша… Хорошо всё, не волнуйся. Сейчас анализы возьмут. Ты встать сможешь? Всю ночь на стуле, Саш?

— Всё хорошо, не волнуйся, — улыбнулся, понимая, что повторил фразу жены. — На анализы надо идти или сюда придут?

— Сюда придут. Надеюсь, не та медсестра, что вчера капельницу ставила.

— Больно? — вскинулся Бенкендорф. — Чего молчишь, Надя?!

— Нет, не беспокойся. Просто не хочу её видеть.

— Надю-юш? — Александр Христофорович улыбнулся, Надя смутилась. Придвинулся ближе и поцеловал. — Не надо. Ты полежишь?

— Да, зубы после анализов.

После постукивания вошла медсестра. Это была молоденькая девушка, которая с лёгким страхом посмотрела на строгого Бенкендорфа, осторожно взяла кровь у Надежды Николаевны, поинтересовалась самочувствием. Вышла.

— Как ты? — присел рядом на корточки.

— Нормально, правда. Иди умывайся. Я полежу пока.

Привезли завтрак, Бенкендорф покормил Надю, помог умыться, осторожно вернул её на кровать, умылся сам. Сел на стул, гладил животик.

— Какие планы на день?

— Не знаю. Сейчас обход, всё выясним.

После обхода позвонили Корфам и оставили им список необходимых вещей.

— Саш, ты как? Как спина? Ты не завтракал и даже чай не пил.

— Всё нормально, правда. Погуляем или полежишь?

— Полежу, что-то я совсем расклеиваюсь.

— Хорошо, только не молчи, пожалуйста.

— Не буду. Обещаю. Сейчас просто дикая слабость. Возможно, из-за анализов. Попили мою кровушку, — усмехнулась.

— Верю, — улыбнулся и осторожно поцеловал её животик. — доброе утро, Мандаринка. Веди себя хорошо. Мы тебя очень любим. И ждём. Но ты расти, набирайся сил. Только не мучай нашу мамочку, пожалуйста. Она у нас самая лучшая. Самая-самая. Ты сам в этом убедишься.

— Сашка, — голос дрогнул. — Прекрати…

— Почему? Ты же общаешься с Мандаринкой? А мне нельзя? Я тоже хочу. — улыбнулся. — Я понял! Ты ревнуешь! — переместился к лицу любимой женщины и поцеловал. — Ты чего плачешь? Плохо? Врача?

Отрицательно покачала головой.

— Нет, просто вспомнила всю нашу историю.

— И? — лоб в лоб, пальчики гладят лицо.

— Я тебе не надоела?

Бенкендорф побледнел, рука замерла.

— На… Надя? Что ты говоришь? Я… — замолчал. — Ты приехала как-то к Романовым на дачу, они тебя на шашлыки вытащили. На тебе тогда платье было такое… бледно-бирюзовое, приталенное. Ты ещё смеялась, что все в спортивных костюмах, а ты как всегда в платье. — ощутил, как любимая вздрогнула. — Я всё то время жил у Романовых на даче. Прятался каждый раз. И каждый раз пробирался на тебя посмотреть. Издалека. Просто посмотреть. Я не подслушивал специально, но слышал частично разговоры. Если бы узнал, что у тебя кто-то есть… — замолк. — Не знаю, не уверен, что был бы счастлив… Разве что, если бы ты была счастлива. Но я бы сдох. Правда. Я же за счёт тебя держусь. Понимаешь? — горько усмехнулся, — Не я — твоя опора, а ты моя… Ты — мой якорь. Моя сила и моя слабость. Я не могу без тебя. Господи, мы столько лет вместе… А как один день. Один счастливый день. С тучками на небосклоне. — замолк.

Надя молчала тоже.

— Сашка? — ласково, перебирала его волосы, — Сашка. Это я без тебя не могу. Какой я якорь? Это меня привязывать надо. Что ты и сделал, в детстве ещё. И привязал так крепко, что мы срослись, вросли друг в дружку. Это я без тебя не могу. Совсем. Это ты моя сила. Я же живу только когда ты рядом.