Сиквел (2/2)

Она обещает Савине звонить, обещает приезжать, но Позова ее слишком хорошо знает, поэтому совершенно не удивляется, когда подруга писать и приходить перестает уже через пару месяцев.

Кьяра получает работу официантки в хорошем ресторане и со временем имеет неплохую зарплату вместе с чаевыми, которая позволяет ей не только оплачивать съемную однушку, но и жить не впроголодь.

Отцам она звонит уже куда реже, вся погружается в новую жизнь, новых людей и новые чувства. Она бережно протирает свою детскую фотографию с Пухом и Пятачком каждую неделю и со временем понимает, что боль постепенно уходит.

Она встречает молодого человека и, кажется, действительно влюбляется, получает долгожданную роль в спектакле, за которой гонялась не один месяц, и даже соглашается на просьбу Оксаны приютить на пару недель Мирославу, которая тоже запланировала после окончания школы переехать в Санкт-Петербург для получения вышки.

Всё кажется Кьяре слишком неправдоподобным, и она ужас как беспокоится о том, что ждет ее в будущем.

Кьяре двадцать четыре года.

И она кричит, что никогда не выйдет замуж.

Ей в очередной раз разбивают сердце, и она больше не верит ни в любовь, ни в романтику. Когда розовые очки спадают с ее глаз после расставания, она материт себя вслух, ругает без остановки за то, что совсем забыла о самом дорогом в ее жизни.

Ей так вскружил голову этот придурок, что она совершенно растеряла все мозги. Кьяра берет ближайший билет до Москвы в тот же день и вскоре уже сидит на диване с Антоном, а он гладит ее по волосам, повторяя, что все наладится.

Арсений приносит ей теплого молока, ставит его на журнальный столик, не замечая, как дрожат руки, в результате чего немного проливает, и Кьяра буквально подскакивает на месте, сама не понимая почему.

— Всё хорошо, Принцесса, — успокаивает ее он, поправляя очки. — Я просто поторопился.

Кьяра беспокоится, тугой неприятный комок заворачивается у нее в груди раза в два туже, но Арсений гладит ее по тыльной стороне ладони, когда присаживается рядом с Антоном и включает телевизор, случайно попадая на «ТНТ».

Шастун улыбается, когда на экране мелькают первые выпуски шоу, которому они посвятили с Арсением жизни. Они рассказывают Кьяре истории из прошлого, хохочут от этого, и у Антона в уголках глаз собираются глубокие морщинки.

Кьяра улыбается вместе с ними, смотрит марафон передач и вскоре замечает, как Арсений, сначала просто подолгу не вливающийся в беседу, засыпает, опустив голову на плечо Антона.

Девушка улыбается. Она всегда восхищалась теми чувствами, которые испытывали друг к другу ее папы. Да, она не раз натыкалась на непонимание, когда рассказывала об этом другим, но ее не волновали все эти пустозвоны со своим дохрена важным мнением, которое никому никуда не впилось.

Антон всегда ласково и тихо называет Арсения «Мое лето», а тот на это обращение каждый раз смущенно опускает веки и целует Антона в маленькую родинку на кончике носа, чуть поднимаясь на носочки. Кьяра таких чувств никогда в своей жизни не встречала и никогда, наверное, не встретит.

Она любит их любовь так сильно, что это вызывает восхищение. Потому что их чувства друг к другу поспорили бы по масштабу с Вселенной.

И они любят ее. Сильно, всепоглощающе и чисто. Они доверяют ей, видят в ней лишь свет, не понимая, что за семью замками их маленькая девочка саму себя всю переломала до смерти и довела до агонии.

Кьяра смотрит на то, как Антон поглаживает косточку на большом пальце правой руки спящего Арсения, и не выдерживает, открывая папе самую свою сокровенную тайну.

— Я сделала аборт, пап, — шепчет она, поднимая голову, и по щеке девушки стрелой мчит горячая слеза, падая на фланелевую рубашку отца.

Антон переводит взгляд с экрана на дочь, чуть опуская голову, и смотрит своими повидавшими мир глазами на дочку, в радужках которой плещется такая вселенская боль и просьба о прощении, что он даже не знает, что ответить.

— Это было три с половиной года назад, — так же тихо продолжает она. — Я поэтому на новый год тогда не приехала.

Кьяра плачет беззвучно и открывает душу Антону, беспокоясь о том, что может разбудить Арсения, на что Шастун гладит ее по волосам, позволяет дочери уткнуться носом в свою рубашку на уровне ключицы и целует ее в волосы, закрывая глаза.

— Любой твой шаг в жизни правильный, — наконец произносит он. — Он прокладывает тебе дорогу в будущее. Твои решения — это твои решения. И каждое из них я поддержу, какими бы они ни были, Бусинка.

Плечи девушки дрожат, когда Антон гладит ее предплечье правой рукой и прикладывается щекой к ее волосам. Кьяра наконец рушит стену из тайны, которую она сама построила, и впервые за последние годы дышит спокойнее.

Антон повторяет ей, что всё наладится. И Кьяра ему верит.

Кьяре двадцать шесть лет.

Она смеется и заливисто хохочет, когда ее супруг — боже, с ума сойти! — кружит ее на танцполе под аплодисменты гостей. Арсений сидит на стуле за самым главным первым столом вместе с Антоном, Сережей, Оксаной, Димой и Катей и не может оторвать глаз от белоснежного платья его девочки.

Она теперь и не Попова уже. Не Попова.

Такая красивая, такая взрослая и такая счастливая. Такая, черт возьми, счастливая, что Арсению даже вдохнуть страшно, потому что он боится это самое счастье его девочки спугнуть.

Антон видит состояние любимого, сжимает его лежащую на столе руку своей и мягко целует в висок, вкладывая в этот поцелуй несказанные вслух слова. Потому что, если его и Арсения спросят однажды, мол, что вы важное в этой жизни оба сделали, они без промедления ответят:

«Воспитали самую волшебную в мире дочку. Это мы сделали. Мы справились».

Антону хоть и неудобно в этом костюме, он сидит и улыбается, потому что смокинг этот Кьяра выбрала. Да так сияла вся, искрилась, когда он вышел из примерочной. И шампанское это дурацкое он тоже пьет, хотя любит исключительно пиво, но он пьет его. Пьет, блин, это шампанское, потому что она его выбрала.

А потом объявляют танец родителей, и зал взрывается аплодисментами, когда на сцену выходят одни из четырех лучших в мире импровизаторов и самые лучшие отцы во Вселенной.

Зал затихает, свет приглушается, и по танцполу разливаются звуки всем известной песни Ланы «Молодые и прекрасные».

Арсений вкладывает руку в ладонь Антона, прижимается к нему грудью и прикладывается головой к плечу, прикрывая глаза. Антон чуть склоняет голову, потому что он всегда так делает, привычка такая, и обнимает самого дорогого его сердцу человека, опуская руку на лопатки.

Они медленно кружатся по танцполу в ритме Дель Рей, десятки пар глаз смотрят на них с восхищением, а милая Кьяра со слезами на глазах наблюдает за ними, находясь в объятиях любимого супруга.

— Я слышу, как бьется твое сердце, — почему-то произносит Арсений, немного улыбаясь. — Мне нравится, что оно стучит быстрее, когда я рядом. Даже спустя столько лет.

Антон молчит, сглатывая густую слюну. Он любит Арсения. Он так сильно его любит, что от этого даже слегка подташнивает.

— Останься со мной навсегда, — просит его Антон, и мужчина поднимает глаза.

Радужки у Арсения всё те же. Такие же пронзительно синие, как и в день их знакомства на вокзале в Москве. Такие же яркие и такие же горячо любимые.

— Чё, вдвоем, как всегда? — улыбается он, перенимая под конец танца инициативу на себя и делая небольшой поворот.

— Как всегда, — кивая, повторяет Антон и целует его на финальной ноте в губы так трепетно и нежно, что в животе взмывает ввысь маленькая стая бабочек.

Зал взрывается аплодисментами, громко свистит Паша Добровольский вместе со старшим сыном Робертом, улюлюкают Савина, Мирослава, Ростислав и Соня, и Арсений чувствует себя самым счастливым человеком на свете.

Потому что… Да. Это правильно.

Да, правильно.

Кьяре двадцать восемь лет.

Она бросается с рабочего места со всех ног, звонит супругу и в двух словах, глотая слезы, рассказывает о том, что произошло. Он заказывает ей онлайн билеты на ближайший рейс самолета, и Кьяра едва успевает добраться до аэропорта вовремя.

Девушка бросается на шею Арсению и, не сдерживаясь, громко плачет, потому что чувствует себя виноватой. Не писала, не звонила. Забыла. Арсений гладит ее по волосам дрожащей рукой, повторяет ей, что во всем, что случилось, нет ее вины, но Кьяра так не думает.

Антон подходит к ним следом, и девушка снова заливается горькими слезами, повторяя о том, какая она отвратительная дочь.

Потому что она даже не выслала ей приглашение на свадьбу.

До Испании они летят молча, Антон почти не выпускает руки Арсения из своей и уговаривает его хотя бы немного поспать, на что мужчина все-таки соглашается, потому что эмоционально оказывается полностью опустошен.

В аэропорту Барселоны их встречает Даниель — сводный брат Кьяры — и заключает сестру в объятия. Говорит он по-русски хорошо, но испанский акцент все же чувствуется. По пути до дома они не разговаривают.

И почти не говорят ни слова друг другу перед церемонией.

Низкорослый мужчина в белом говорит какие-то слова о жизни и смерти, но они почти не доходят до сознания Кьяры. Это длится минут десять или пятнадцать, хотя девушка не может знать наверняка. Время словно застыло.

Но вот мужчина затихает, и наступает ломающая и гнетущая тишина. Кьяра находит в себе силы первая, подходит к могиле и бросает на блестящую черную крышку горсть земли, а после встает на место.

Арсений нуждается в помощи Антона, чтобы это сделать, и Шастун помогает, а затем не отпускает его руки до тех пор, пока все не заканчивается. Арсений молча смотрит в одну точку до того момента, пока все не расходятся.

Он уже не чувствует ни ног, ни рук, но не шевелится до тех пор, пока не остается ни души возле могилы, кроме него, Антона и Кьяры. Только им двоим дозволено видеть его эмоции. Кьяра не помнит, когда ее отец последний раз так горько плакал. Скорбь разрывает сердце и душу мужчины так сильно, что он не может это контролировать.

Антон позволяет им побыть вдвоем, потому что понимает это. Он отходит к одинокому массивному дереву чуть вдалеке, садится на лавку и впервые за долгое время достает из кармана пачку сигарет.

Закуривает он как-то неумело, кашляет, морщится, но не бросает эту затею, хотя и знает, что Арсений его потом снова отругает за то, что он в таком возрасте за сигареты хватается. Он морщится в свете ноябрьского солнца, глядя на тень на асфальте, отбрасываемую ветвями дерева, а затем хмурится, когда к нему кто-то подсаживается.

— Здравствуй, Антон.

Шастун хмурится сильнее, не разбирая силуэта, что сел рядом с ним, и без того зрение плохое, а тут еще это треклятое солнце.

— Кто это? — немало удивляется он русской речи за границей.

— Это я, — придвигается ближе женщина, и Антон наконец ее узнает.

— Ирина?

Кузнецова мягко кивает. Годы приложили к ней свою руку, но Антон все равно узнает ее по глазам. Тем самым глазам, которые увидел впервые в далеком две тысячи пятнадцатом. Она изменилась. И Антон думает: «Господи, сколько же лет прошло?»

Они заводят разговор непроизвольно, Ира рассказывает, что получила весть о похоронах Алёны и не смогла не приехать, хотя они не общались с ней с две тысячи семнадцатого года. Больно было узнать о смерти своей давней подруги, хоть и наломала она ей дров в далеком прошлом немало.

Они оба зарывают топор войны, разговаривают так, словно всех этих лет не было. Ира раскрывает душу первая, и Антон слушает. Замуж она вышла в тридцать один год, супруга искренне любит, как и он ее, и она безмерно благодарна судьбе за второй шанс.

Заключение врача о ее здоровье осталось прежним, поэтому ребенка они взяли из дома малютки. Мальчишку усыновили, и глаза у него карие. Об имени мальчугана Ира почему-то умалчивает, но Шастун догадывается и сам.

Антон все же решается и рассказывает о себе, о том, что они с Арсением по сей день и другой жизни без него он и не видит. Рассказывает о Кьяре. О том, что она два года назад вышла замуж.

Ира спрашивает про Оксану, и Антон замолкает.

— Спроси ее сама, — произносит он.

— Мы не общались с… — Ира подбирает слова, — с того дня, когда…

— Она давно тебя простила.

И Ира не находит слов, а в ее нижних ресницах путаются слезы.

Арсений с Ириной не пересекается, она уезжает обратно буквально через час после окончания церемонии. Она просит у Антона прощения снова, хотя спустя столько лет эти слова совсем не имеют смысла, ведь они все ее давным-давно простили и продолжили жить дальше.

Но Шастун говорит, что прощает, потому что понимает: ей нужно это услышать.

Перед тем как они все уезжают, Даниель передает Кьяре совсем старого и потрепанного временем слоненка, которого она сама двадцать пять лет назад ему отдала, и говорит о том, что Алена ее любила всем сердцем до последней минуты.

Кьяра не может ему на это ничего ответить и просто прижимает к груди игрушку с невозможным трепетом, потому что это теперь ее единственная память о матери.

Кьяре двадцать девять лет.

И она теперь знает, что в этой Вселенной все вращается закономерно. Каждый раз, когда Кьяра оборачивается назад, она думает о том, что все в этой жизни решает только оно.

Время.

У времени нет начальника, нет вышестоящего лица. Нет валюты, которую можно было бы всучить ему в качестве взятки и попросить отсрочку. Оно работает на себя, делает свою работу своенравно и противоречиво и никогда не слушает маленькие просьбы своих подданных, которые ходят в его королевстве.

Например, совершенно простую просьбу: не торопиться.

С возрастом Кьяра понимает, что просить его об этом совершенно бессмысленно. Потому что оно не слышит.

И сейчас, когда она держит на руках свою дочку и несет ее к счастливо улыбающемуся сквозь слезы Арсению и такому же сияющему Антону, она понимает, что нет смысла думать о том, что может случиться или не может.

Оно все равно произойдет, и не нам решать, как и когда именно.

— Твоя внучка, — улыбается Кьяра, передавая малышку на руки своему отцу. — Знакомься, — шепчет она, — это Алена.

Арсений смотрит на дочь и не сдерживается: его глаза мгновенно становятся влажными. Он часто моргает, смаргивая слезы, и сквозь них улыбается, когда Кьяра целует его в совсем морщинистую, но такую же родную, слегка колючую щеку.

Кроха ворочается, собираясь заплакать, но Арсений убаюкивает ее, покачивая на руках, и малышка пытается улыбнуться, слегка открывая карие глаза. Аленины глаза.

— Здравствуй, красавица, — шепчет Арсений, и Антон присаживается рядом, обнимая любимого за плечи. — Я твой деда, — счастливо улыбаясь, произносит он.

Кьяра улыбается сквозь слезы, обнимает самых родных и любимых в ее жизни людей и закрывает глаза, облегченно выдыхая.

Она теперь точно знает, что время всё решает за нас и всегда — всегда — в итоге заставляет вернуться в начало.