7. (1/1)

ближе к ночи начнется буря.

солце блекло ныряет в чашке. он сидит, напряженно щурясь, в леденело-льняной рубашке; мудро хмурит седые брови,

стылым взглядом проводит день.

я прошу рассказать о море, он смеется:

— тебе не лень

мириады чужих историй

каждый вечер хотеть узнать? —

я верчу головой.

— о море? почему бы не рассказать… я видал, как лихие ветры рвали море на лоскуты,

как вода раскрывала недра, поглощая стальные льды, как маяк обнимали волны

равнодушно-холодной водой и, последнею страстью полны, нависали над головой, как ложились снега на плечи, бороздя бесконечно стынь, как сходил непроглядный вечер, застывая, как парафин. и я видел, как север тихо поднимал на меня глаза…

— что же там?

— непроглядный вихрь… мне такого не описать, но пойми — я смотрел, я верил,

что однажды, когда-нибудь проиграет в гляделки север человеческому теплу.!

вдруг замолкнет. часы — к рассвету. задаю последний вопрос:

— что случилось потом?

он смотрит за окно на старый утес.

стынет чай в пожелтевшей чашке, солнце вяло плетется ввысь, он стряхнет со своей рубашки переломки плавучих льдин,

поглядит беспокойно-хмуро, сохраняя былой покой и уходит в седое утро,

очарованный и слепой.