Вой (1/1)

Серый снег под ногами хрустит успокаивающе — хрустит, мешаясь с пылью и ветками, опавшими сосновыми иглам; трескается и скрипит сломанными костями, раздробленной извращенной душой. Санс прикрывает глаза, кутается в капюшоне огромной куртки: скрывает свое лицо и свою личность, оставляя лишь черное пятно в метели и тень на лице с оранжевым угольком сигареты.

Снег заваливается в раздолбанные кеды, Санс лениво шоркает ногами, не разделяя протоптанной обыденной дорожки — той, по которой он сам изо дня в день проходит постоянно. Он может идти с закрытыми глазами, ориентируясь в темном лесу как в своем доме. Ведь Лес — и есть его дом. И даже ранним-ранним утром он не спит.

Ветер обдувает со всех сторон, мех куртки беспокойно дергается и безвольно поддается холодным потокам. Ресницы дрожат на ветру, сухие губы трескаются. Санс выдыхает сизый горячий дым и тот сразу развеивается среди деревьев. Острые склоны пещеры такие же темно-сизые, ближе к черному, и среди широких неровных стволов сосен поднимается густой утренний туман. Санс идет заблудшей душой, не разбирая деревьев и дорог, то ли погруженный в себя, то ли отстранившийся безвозвратно.

А утром в Лесу опасно. Утром в Лесу скитаются обезумевшие монстры, сверкают красными огоньками-глазами, как Санс сигаретой, только взгляд у них холодный. Они не оставляют следов, они, подобно сизому дыму, следуют за ветром. Они метель. Они туман. Они —душераздирающий вой обреченных душ. Они волки.

Санс протаптывает дорожку сквозь сугробы вновь. Он топчется, по щиколотки в снегу, чтобы метель вновь скрыла его путь. Но Санс не оборачивается назад. Он в самой глуби, в самом сердце, вслушивается в вой ветра. Не зря Папайрус в детстве боялся Леса. Оранжевый уголек вспыхивает последний раз и не загорается больше никогда.

Ведь вой раздробленных сломанных душ слышат лишь мертвые.