I Wanna Be Your Dog (1/2)

Петя проебался еще в момент рождения. Он сам это прекрасно осознавал, его мать это понимала, а дражайший батюшка не давал забыть. Брезгливые взгляды, будто перед ним не родной отпрыск, а маньяк-серийник, презрительное шипение о вечном позоре, иногда тумаки. Когда совсем плохое настроение.

”Псинам слово не давали”. А ведь Петька всего лишь унаследовал от какого-то пра-пра-пра-хуй-знает-сколько-раз-пра-родственника возможность оборачиваться да подвывать на Луну. С одной стороны, да, романтика, с другой - невыносимо ощущать себя выродком в родном доме.

Мелкий Петька только плакал от такого обращения родителей. Ему-то хотелось объятий и понимания, как у всех одноклассников. А получал он лишь шипение и запертую по ночам комнатную дверь. Чтоб не смылся рыскать по округе, хвостом мусорки сшибать. Обидно и бессмысленно: Петя отдавал себе отчет, находясь в зверином теле. Да и не пострадали бы урны района, будем честными. Батя еще в детстве рубанул по хвосту коллекционным палашом, подарком от какого-то сослуживца. Хазин-младший тогда долго и тонко скулил, не имея возможности перекинуться, пока кровь не остановится. А после стал осторожнее: не позволял себе засыпать, будучи псом, лишь вышагивал по комнате всю ночь, а утром клевал носом на уроках.

Отдали его, кстати, в обычную школу, для людей. Отец каждое утро шипел, чтобы Хазин его там не позорил и молчал. Где это видано, у генерала сын - псина?! Петя и молчал, не завел себе ни одного друга, рот открывал, чтобы ответить учителю. Даже когда его за углом пиздили одноклассники, молчал и сжимал кулаки. Все - лишь бы не издать рык и не полоснуть по обидчикам вылезшими когтями.

В универе стало попроще. Там уже учились все скопом: псы, медведи, лисы, люди. Да и отец подуспокоился за годы тишины, только язвил, что цены Петеньке не будет в ФСКН, за версту нариков чуять будет.

Одной язвительностью Юрий Хазин не ограничился и действительно пристроил отпрыска в госнаркоконтроль. Нюх, правда, Пете там все равно не пригодился, ибо батя четко дал понять: узнает кто на службе об ”уродстве” Хазина-младшего - поедет этот самый Хазин-младший в дали дальние. Повезет, если целым.

Петя отцу верил. Знал, что подвел его своим рождением. Знал, что виноват. Знал, что такие как он не должны жить вообще. А жить Пете очень хотелось. Хотелось смотреть новинки кино, слушать новую музыку, читать свежеизданные романы. Хотелось гулять в парках, любоваться архитектурой вокруг, слышать смех людей рядом. И поэтому Петя не роптал. Он лишь забывался вечерами в приходах от спизженных у задержанных доз и запивал дорогим ромом. Хазин хранил свою тайну. Он молчал. Молчал. Молчал.

Исцарапанный капот отцовского ”Тахо” и разодранный салон вообще не отпечатались в сознании Пети. Урывками в голове мелькали лишь огни стробоскопа и строчки Игги Попа: ”...now I'm ready to close my mind...”. Порошок, добытый на последнем задержании, особо резко дал в голову, и слова ”Lose my heart on the burning sand” резвыми червями заползли в уши, оплетая мозг и мышцы. Все.

А потом Петя приходит в себя со связанными руками и жуткими вертолетами в башке. Напротив с перекошенным от злости лицом стоит отец и сжимает в руках ружье. То самое, которым уже грозил десятилетнему Петьке, обещая пульнуть снотворным, если тот не прекратит ежемесячно выть. Пульнул.

- Отродье херово, - шипит папаша, - я ведь знал, что ты животное! Тварь, а не человек!

Петя весь сжимается от страха и больной пульсации в черепе, прикидывая, можно ли зарядить в отцовское ружье боевые патроны, и не шмальнут ли его сейчас одним таким. В глубине души он даже хочет этого, потому что устал. Адски. Но отец лишь замахивается, ударяя прикладом по затылку. Взвизг разрезает воздух в комнате и вытекает в скулеж.

- Ты у меня завтра же в тайгу поедешь, щщщенок, - шипит Юрий у самого уха, - волкам хвосты крутить. Или сам подставляться будешь. Я хуй собственноручно тебе отрежу, чтоб не плодил таких же под моей фамилией.

Пнув ботинком сына, он, наконец, выходит из комнаты, не обращая внимания на всхлипы. Петя дрожит. Дрожит и молится, лишь бы кровь из всех ссадин и царапин перестала капать.

До утра оставалось всего ничего - восток за окном светлеет. Нужно хотя бы попытаться сбежать.

Не первая и даже не десятая попытка обернуться оказалась удачной. Хазин уже почти перестал пытаться, как почувствовал привычное покалывание вдоль позвоночника и жжение в мышцах. Тело перестало кровить и согласилось измениться.

С тонких лап кабельные стяжки упали вместе с одеждой. Толкнуть носом оконную ручку тоже не составило труда. А вот чтобы опять попасть в дом, пришлось снова стать человеком. Так и когти по полу не цокали, и двери проще открывались.

Ввалившись в свою комнату, Петя сразу же метнулся ко всем документам, заначке налом и запасному телефону. Одной рукой он швырял шмотки в спортивную сумку, а второй набирал сообщение своему начальнику о срочном переводе. Сегодня. Хоть куда-нибудь.

Тот не задал никаких вопросов, просто прислал два слова: ”Питер. Завтра”. И следом скрин с адресом управления.

Ответил ему Петя уже в машине, разгоняясь за сотку, торопясь домчать до трассы и спастись. Наконец-то уже спастись.

До Санкт-Петербурга он доехал за рекордные шесть часов. Гнал, не обращая внимания на ограничения скорости и знаки, все опасаясь погони. Ему чудились мигалки и вертолёты, пущенные по его следу. Но нет. В город въехал в тишине и сразу же направился к местному отделению. Лучше сразу закрепиться - меньше шансов незамеченным сгинуть в Фонтанке. А вот квартиру и прочее можно потом найти.

Управление бурлило жизнью, как муравейник - разгар рабочего дня.

Петя отметил высоченного мужика, который что-то с жутко поучительным видом втолковывал светленькому пареньку в очках.

- Дядь, где у вас тут начальник заседает?

Тот повернулся и окинул Хазина оценивающим взглядом:

- А тебе зачем?

Привычным движением Петя махнул перед ним ксивой и представился:

- Майор Хазин. Из Москвы перевожусь.

Взгляд незнакомца стал ещё более оценивающим, но руку протянул:

- В наркошник-то наш? Только там ставка. Майор Гром. Надеюсь, без корочки поверишь?

Хазин ответил на рукопожатие и вопросительно поднял бровь, будто напоминая, что все еще ждет указания направления:

- А Федор Иванович там, - Гром мотнул головой к кабинету на возвышении, - топай, один.

- Спа-а-а..., - Петя не успел поблагодарить, как его одолел зевок. Приход, травмы, стресс, бессонная ночь. Организм предательски лажанул и в то же время выпустил клыки. Пете не нужно было зеркало, чтобы узнать это, зуд десен и так знаком, как зуд, предшествующий чиху. Гром замер.