Хороший мальчик (1/2)

Майор Петр Хазин за всю свою бурную молодость повидал многое, а испробовал на собственной шкурке и того больше. Еще в школьные годы, протестуя против диктатуры отца, Петя открыл для себя мир табака, сорокоградусного алкоголя и тел старшеклассниц, стонущих под ним. Стонали они, надо сказать, не столько от удовольствия, сколько от надежды сменить фамилию сразу после выпускного. Не получилось ни у одной.

В институте гулянки и удовольствия задрали планку еще выше: сигареты сменились на косяки, вискарь стал подороже, а к женщинам в хазинской постели добавились еще и парни. Как один высокие, яркие и подкачанные. Так и кочевал студент Хазин из нарко-трипа в алкогольный, из одних объятий в другие.

Двери-то ко всем этим развлечениям распахнул Петя в юности, а вот как закрыть их, так и не понимал. Да и не то чтобы хотелось, лишь червячок какого-то сомнения грыз сердце, когда при пробуждении раскалывалась голова, а имя человека рядом не вспоминалось даже с усилием. Петя лишь все сильнее погружался в омут отрыва. И вот уже по ночам у него белый нос, который он омывает текилой, а сам он усиленно сосет какому-то незнакомцу в клубе с вибрирующей пробкой в заднице. Сердце заходится в бешеном темпе, тело едва справляется с коктейлем веществ и возбуждения, а на утро внутри сплошь пустота и тьма. Этот сгусток скуки с каждым днем все ширился и ширился, пока не вобрал в себя всю жизнь Хазина, пока сознание и эмоции не перестали включаться даже во время тусовок и секса. Обычно такое называют ”потерял вкус к жизни”, Петя же решил, что он ”израсходовал свой лимит чувств”. Не помогали ни увеличение дозы, ни страпоны на изнеженных генеральских дочках, на которых он скакал, отсасывая при этом какому-нибудь знакомому. Ни-че-го.

Оглядываясь на пороге своего тридцатилетия на весь этот угар, Хазин лишь гадает, как его не убила чертова фраза, что в жизни надо попробовать все. Уложила в рехаб, окончательно лишила родительской поддержки, переломала сознание, но не убила физическую оболочку. Еще больше его удивляет, как среди выжженного поля внутри него проклюнулось чувство симпатии к неулыбчивому майору из следственного отдела. Петя был уверен, что все, баста, сердце делать ”ту-дум” больше неспособно, но стоит ему поднять глаза от заполнения отчета по первому делу в Питере, так все. Приплыли.

У его стола высоченная фигура в кожанке и кепке недовольно тянет, вперившись серыми глазами:

- Так вот вы какой майор Петя, Юрьев сын...

При упоминания отца лицо кривится само по себе:

- Майор Хазин, я бы попросил.

- Ну будем знакомиться, майор Хазин, - незнакомец присаживается на угол стола и наугад вытягивает лист из стопки документов. Сделав вид, что тщательно изучает отчет, продолжает, - Майор Гром, следственный.

Руки он не протягивает, но возвращает взгляд на непонимающее лицо Хазина:

- Вы сегодня закрыли парочку барыг, майор. И пальчики одного совпали с пальчиками убийцы в моем деле.

- И вы пришли сказать мне спасибо, майор? - Хазин недоверчиво всматривается в собеседника. Он скорее ждет, что на него наедут, скажут, что влез, куда не надо и лучше ему больше не высовываться, но Гром хмыкает и соглашается:

- Пришел. И говорю: ”Спасибо”, - лицо у майора хоть у суровое, но что-то плещется на дне глаз, что-то доброе. И Хазин с удивлением отмечает, как екает внутри от этого взгляда и слов благодарности, - Этот мудак порезал трех девчонок, молодых совсем. Полгода не могли найти. А ты закрыл. Молодец, майор.

Петя заторможенно кивает в ответ и, когда Гром встает уйти, вдруг выпаливает:

- Дядь, а подскажи, где поблизости перекусить можно и не травануться? С ночи с этим отчетом вожусь, есть охота...

Майор оборачивается, цокая:

- Поблизости не покажу. А вот к лучшей шаверме свожу, - он поправляет кепку и машет рукой, - Потом допишешь, почапали. Игорь, кстати.

Хазин, не скрывая улыбки, хватает пальто и торопится следом:

- Петя.

Так сбежавший в Санкт-Петербург от московских кошмаров Хазин неожиданно для самого себя открывает красоту еще не проснувшихся улиц и мелодию чужого смеха. Однако этого все равно нещадно мало для победы над тьмой скуки, управляющей майором.

- Петьк, а Петьк, - Гром вот вроде под нос пробурчал, а Хазин все равно услышал и повернулся на стуле к приближающемуся другу.

- Мм? - поднятая бровь выражала максимум заинтересованности: за окном ночь давно, а он все на работе. Игорь привычно уже привалился к столу:

- Да я тут ФедрВанычу рассказал, что ты мне помогал план поимки той банды составить и страховал еще потом.

- На кой, Игорь? - Хазин устало откинулся на спинку и простонал. Сейчас начнется: там фамилию внеси, там подпиши.

- Нутк, а как же, - Гром непонимающе нахмурился, - Прокопенко доволен. И я не один был, и ты, цитирую, ”не в батю все же! Хорош!”

Петя сглотнул и проморгался.

-... и в субботу ничего не планируй, - тяжелая рука Грома огладила острое хазинское плечо, - пойдем к Прокопенко, он на пельмени зовет.

До самого рехаба суббота для Хазина означала необходимость накидаться, завалиться в клуб и потрахаться. После знакомства с Игорем она как-то превратилась в посиделки на кухне четы Прокопенко, прогулки по городу или долгий сон на старом громовском диване под неправдоподобные русские сериалы о ментах. В эти моменты Пете как никогда хотелось исправить свое прошлое, вернуть все чувства, которые он утратил в юношеском унынии. Он хотел быть достоин своего настоящего и так боялся упустить его.

Гром поцеловал его неожиданно. На своей собственной кухне, где Хазин сварганил домашнюю шаверму, пока хозяин хаты отсыпался. В это мгновение сознание Пети не понимало орать ли восторженно и лезть на мужика, который с самого знакомства не выходит из головы даже покурить, или бежать куда подальше, чтобы не запачкать Игоря собой и своим безразличием. Поэтому Петя замер.

- Я сделал что-то не то? - Игорь робко отступил, - Мне казалось...

Паника Хазина достигла своего апогея, но теперь в голове набатом билась мысль, что он может потерять Грома даже как друга.

- Нет-нет-нет, - затараторил москвич, - просто... Ох. Ну это же я.

Петя с нажимом провел ладонями по лицу и запустил руки в волосы:

- Я же рассказывал тебе. О Москве. О том, что творил, как жил, - он побитой собакой всматривался в лицо Грома, ища презрение, но находил лишь непонимание, - Я... Я просто боюсь задеть и тебя. Своим неумением чувствовать. Я все растратил.

Петя говорил рублено, заикаясь, пока не почувствовал руки Игоря на своих: тот медленно высвобождал из запутанной шевелюры и едва улыбался.

- Тихо ты, повыдираешь, - Петя глубоко вздохнул на этот шепот, а Игорь спросил, - Ты ко мне что-то чувствуешь?

Хазин закивал.

- Ну вот видишь, милый, - пальцы Грома огладили костяшки Пети, - значит умеешь. Чувствуешь несостыковку?

Петя застыл, будто пытаясь сложить два и два, осознать маленькое противоречие, сидевшее в голове все время: ему скучно, да. Но не с Громом.

Едва эта мысль мелькнула в голове, хмурое лицо Хазина разгладилось и он с размаху впечатался всей тушкой в Грома, сжимая изо всех сил и сопя в шею. Тот лишь вздохнул и пробормотал:

- Чудо.

Теперь в гости к Прокопенко майоры ходили как пара, а вечера на диване приобрели более тесный и целовательный характер. На особо скучных фильмах рука то одного, то второго оказывалась под футболкой другого, дыхание учащалось, а языки все настойчивее хозяйничали во рту партнера. Прекращал все всегда Хазин, даже если сам начинал приставания. Если эмоциональную составляющую они более-менее смогли проговорить и осознать, то от перспективы секса страх сковывал горло московского майора, заставляя вспоминать все эксперименты, в которых он участвовал. В голове сидела назойливая мысль, что если от всяких наручников, плеток, пробок и воска, от оргий из трех и пяти человек он чувствовал лишь скуку и отвращение, то как же он вообще сможет потрахаться, ну, классически? Просто с любимым мужиком.

Петя ненавидел себя за это, но не мог уничтожить это понимание в себе, и признаться Игорю у него тоже не получалось. Стыдно.

Прижатый тяжелым телом к дивану, пружина которого нещадно вдавливалась в поясницу, Хазин все крутил и крутил в голове эту идею, пока язык Игоря вылизывал его шею, а сам он давился стоном.

- Дядь-дядь, стой... - задыхаясь, Петя напряг руки в попытке отстранить Грома. Тот со свистом втянул воздух и положил горячую ладонь на хазинский член.

- Да у тебя стоит давно.

Петя промолчал, отводя взгляд, и Игорь выпрямился, отсаживаясь.

- Давай мы все же попробуем проговорить, что не так, хорошо? - он оглядел растрепанного Хазина, старательно избегавшего смотреть в ответ, - Я сейчас принесу воды. Дыши.

Глотая холодную воду, Петя уже действительно дышал спокойнее и старательно подбирал в голове слова, пока Игорь терпеливо сидел рядом. Рано или поздно им все равно пришлось бы это обсудить, так что изворачиваться нет смысла. Отставив стакан, Хазин вздохнул и выпалил:

- Я боюсь, что я ничего не почувствую. Я боюсь, что мне будет скучно. Тогда я испробовал все и со всеми, и все это приелось. И теперь я в ахуенной панике, что мне будет скучно и с тобой, и я тебя потеряю. А я не хочу тебя терять.

В воцарившейся тишине, нарушаемой лишь опять задрожавшим дыханием Хазина, Гром тихо протянул:

- Я вот не могу понять: ты о себе такого хуевого мнения или обо мне?

Петя уже готов был привычно огрызнуться, как это происходило, когда к нему лезли посторонние, задевая больную тему. Но потом в голове щелкнуло, что рядом с ним Игорь, который уже принял его один заскок, и Хазин потянулся к своему парню, цепляясь за его плечи, залезая на колени:

- О чем ты? Ты невероятный! Ты и интересный, и не хотеть тебя невозможно, - он красноречиво опустил взгляд на свой еще стоящий член.

Гром обхватил его за спиной и вынес вердикт:

- Значит, все таки о себе, - Петя промолчал, на что Игорь вздохнул и огладил его спину ладонями, - Давай пойдем тем же путем. У тебя стоит. Ты меня хочешь?

Кивок.

- Хорошо. Я тебя тоже.

Руки Игоря блуждали от хазинской макушки до его задницы, но не давили, лишь невесомо касались поверх футболки.

- Но ты боишься, что тебе будет скучно, потому что ты весь такой испорченный всякими бэдээсэмами?