Часть 1 (1/2)

За эти короткие годы, что Эймонд не видел своих племянников, он уже и забыл, как сильно они отличаются от своего «отца». Но даже сквозь ленивый бой с сиром Кристаном, казалось бы, захваченный выполнением упражнений принц, сразу понял, кто следит за его движениями исподтишка, прячась за спинами толпы, память не подводила. Старший из мальчишек, Джейкерис, выглядел точь-в-точь как покойный ныне Харвин Стронг. И намека не было в его виде на характерные черты Веларионов, да встреть Эймонд его в городе, не понял бы, что он даже к Таргариенам хоть какое-то отношение имеет. Принцу на мгновение становится смешно, их мать так искренне оскорбляется на даже намек о незаконном происхождении ее отпрысков, будто бы не она их зачала, а при родах так ее вообще не было.

В ее умении держать лицо и будто бы искренне не понимать, почему лигитимность наследника ставиться под сомнение, Эймонду чуется даже отчаяние. Он отдает все пренебрежение сестре своей, но в ее битву с королевой не лезет. Все происходящее мнится ему скучным, не достойным его внимания. Это его старшему брату так яростно сует корону в руки их мать, участь эта обходит Эймонда стороной. Он считает что сестру, что Эйгона слабыми до похоти, разврата и власти, прикажи ему матушка исполнить свой долг – сесть на железный трон, он взял бы на себя всю тяжесть этого бремени, не размениваясь на угоду собственным прихотям, но разговоры о его восхождении на престол канули в лету. Уже не прожигает спину внимательный взгляд деда, Отто Хайтауер смирился, кажется, с беспробудным пьянством и сладострастием «запасного наследника». Сцепив зубы, лепит из того что есть будущего короля, позабыв о младшем принце.

Кристан Коль отводит в сторону наставленный на него клинок, кивает одобрительно.

– Хорошо, мой принц, вы готовы к турнирам. - Эймонд внутренне заходится раздраженным вздохом.

– Срать я хотел на турниры. - Он не врет, тренировки во дворе замка не трогают его как раньше, ему хочется большего. Бывало, по малолетству, получив пару ударов по лицу, его захлестывала слепая ярость, и он, под явное одобрение сира Коля, молотил маленькими кулачками, с зажатым в них деревянным мечем, по племянникам, а потом убегал, пристыженный таким ярким выплеском эмоций, в свои покои.

Когда Рейнира улетела на драконий камень, прихватив своих бастардов, безнаказанно лупить под одобрение старших стало некого. Приходилось больше думать над позициями, постановкой ног, Эйгон как спарринг партнер тоже был не верхом совершенства, но он был старше, выше и тогда еще сильнее, чем Эймонд. Он представлял собой хоть маломальски опасного противника. Не умеющие толком контролировать свои эмоции, мальчишки в запале бранили друг друга, если не мечем, так словом, пытаясь задеть струны ненависти и, бывало, расползались по углам красные как чешуя Караксеса. В такие моменты, глотая кипящую остроту схватки, Эймонд чувствовал, как пока еще невнятно под завязки кожаных штанов стекает напряжение, когда сквозь детскую возню, на тренировочном поле просачивались робкие наметки реального сражения.

Первый ”бой” отложился отпечатком на лице, в придачу к дракону принц получил повязку на глаз и неуемное желание дальнейших битв. Внутреннее напряжение во время поединка приводило Эймонда в восторг и неизбежно оканчивалось быстрым удовлетворением себя в личных покоях. Жар битвы и сражений трогает его изнутри, блестящая сталь мечей волнует, приковывает взгляд, делает его сильным. Праздные мысли, что, быть может, возникающее каждый раз желание неправильно и порочно, не беспокоят его, он считает реакцию на напряжение от схватки вполне естественной, о таком рассказывают бывалые солдаты, рыцари и стражники за кружкой эля, обсуждают в тихую оруженосцы, жалуются на грубое проявление вожделения после битв у их мужей верные жены.

Однако чем старше становится Эймонд, тем меньше он получает. Все позиции заучены, блокировки отточены, принц хватается уже за настоящее оружие, вынуждая сира Коля браться за моргенштерн. Казалось бы, это должно было повысить градус опасности, но внутри было глухо. Принц рассматривает племянников, новые партнеры, новые эмоции, старые обиды, быть может, проверить на прочность Джейкериса, Люцерис выглядит еще ребенком, не простоит и минуты, это будет просто смешно.

Сира Харвина Стронга прозвали Сильным, не только из за говорящей фамилии, но и за косую сажень в плечах, умении одним кулаком перебивать хребет лошади. В его детях из силы родителя не было ничего. Не взяв от матери внешность, а от настоящего отца мощь, они были абсолютно бесполезны, открыты для нападок, гнущиеся уже просто от взглядов придворных, пропитанных влиянием королевы, сцеживающих вполголоса одно лишь слово – бастарды.

- Племянники - обращается громко Эймонд, широко смотрит, ловит любое их смятение. – Пришли потренироваться?

Он уверен, идея бы выгорела, но так не вовремя открывшиеся врата его слова перебили. Вошедший во двор Веларион, отвлек на себя все внимание придворных, и Эймонд решил, что развлечься можно и позже.

Из соседних покоев доносились разгневанные крики матери, Эйгон судя по отрывкам фраз, снасильничал одну из придворных девиц, не в первой, у самого виновника материнских причитаний давно атрофировалось чувство стыда за содеянное и вялых оправданий даже не было слышно. Сластолюбие, кое так лелеял в себе брат, в Эймонде сейчас не отзывалось даже долей интереса. Иногда казалось ему, слишком сильно оплели его нутро наставления матери, в последнее время все активнее окружающей себя служителями семерых, и вытеснили в нем плотские желания.

Однажды на его тринадцатилетие, Эйгон, смеясь, привел смущенного брата в элитный бордель, кинул в объятия самой опытной шлюхи, как подарок преподнес. – Смочи его, брат. - промямлил он и завалился спать прямо на полу, весь вином пропитавшийся. Запомнилась та ночь Эймонду влажностью, сладким шепотом и жаром под грудью, но большую страсть не возродило.

В короткие мгновения казалось ему он другой, не в полной мере постигает все радости утех, о которых шепчутся его сверстники, пряча марево румянца, с гордостью грудь выпячивая. В порыве любопытства, зажал он, разгоряченный тренировкой, чашника, облапил тощий зад, потерся щекой об длинную шею, подмял под себя. В желании разрядки понимает принц, грани стираются, ощущения сливаются в одну линию, неважно ему, чьи губы накрывают его плоть. Оргазм приятен, и он не мигая, смотрит потом в потолок, сравнивая ощущения, приходит к выводу - все одно. Любопытство удовлетворено, но в омут похоти его не затягивает.

Вереницей угрюмой сбегают из покоев его брата перепуганные служанки, слезами вымывают тонкие щербинки на полу, из раза в раз зеленым драконом летит к непутевому сыну королева, звуки бесчисленных пощечин разлетаются стайкой из за не плотно закрытой двери. Из раза в раз Эймонд не понимает, как не может Эйгон завязать свой член в узел, выше встать своих плотских желаний, перестать выглядеть рабом бесхитростных развлечений.

По дороге матушка заглядывает к нему, коротко кидает, еще не отошедшая от воспитания старшего сына, что завтра они все должны быть на слушании: «Все, Эймонд, слышишь?» Принц лишь кивает в ответ, не отвлекаясь от своих дел и Алисенту тонко колит чувством вины под ребро. Младший сын ее молчалив, подобно одному из спящих вулканов древней Валирии. Обманчиво твердо ходит он по замку, вытянутое в струну тело его расслабленно будто, но Рок грянет и только старым и новым богам известно во что эта вспышка ей обойдется. Она гонит от себя страшные мысли, толкает глубже внутрь леденящее ощущение опасности, волнами идущее от сына, закрывает глаза руками, уши затыкает, так легче. И заслоняется от него проблемами государства, уходом за королем и борьбой с Рейнирой.

* * *

Эймонду до скрежета зубовного скучно. В зале гуляет ветер, разносит шепот, стоящих перед лицом власти, юношу практически вгоняет в сон. Собрание сулило ему очередные семейные многочасовые разборки, коих он нахлебался еще в детстве и принц как по нотам может разложить уже, как пойдут дальнейшие события. Подавив очередной зевок, утыкается он взглядом в свою сестру, облепленную со всех сторон домочадцами, скользит по тяжелому ее животу, замечает, как она постарела, замученная вечными переживаниями за честь своих сыновей, но красота еще освещает ее грустное лицо, делая похожей на богиню мать, как вырезают ее в местных септах. Напротив, выделялся на фоне ее Деймон.