Девять (2/2)

Мин со всей дури пинает его в живот ногами и губы поджимает так зло. У него вид действительно пугающий, а глаза, словно у быка, налиты кровью.

— Юнги! — визжит Чимин, закрывая лицо руками и вздрагивая.

Мужик кряхтит и пополам сгибается, а Мин силы своей не жалеет. Он его по животу раз-два, раз-два, пока у того глаза от боли не закатываются. Потом присаживается на колени и бьёт уже в морду. Раз-два, раз-два и у того кровь из носа течь начинает. Пак смотреть на это не может, у него тонкая душевная организация, а Юнги заставляет его смотреть.

— И так с каждым будет, кто к тебе, сука, подойдёт, — выстанывает Мин, пока из чужой морды делает отбивную.

Чимин же смотрит, как у его знакомого башка в разные стороны дёргается, словно в шее позвонков нету, и ойкает, потому что видеть это неприятно.

— Да хорош ты его! — просит Пак и Мин останавливается. Вырастает очень быстро рядом с Чимином и надвигается, словно ураган. К стене его загоняет.

— Че сказал? — у Юнги брови приподнятые и вид похуистический. Пак сглатывает, сказать ничего не может. Мин его резко за грудки хватает и встряхивает разочек, — Че сказал, блять?

Башкой об стену прикладывает. Об дерево, которым сауна обшита, а Чимин не двигается, смотрит.

— Ещё раз, блять, увижу! — повторяет Юнги, — Ещё, блять, хоть один раз! Посмотри на него!

Мин его ещё раз встряхивает довольно сильно, у Пака голова болтается туда-сюда.

— Пиздец!

Юнги смотрит, как его счастье щёлкает семечки и сплевывает шкурки на неровный асфальт. Он ему их купил в качестве извинения. Ну приложил Мин его об стену, но это от ревности. Его это так выбесило. Блондин же выглядит злым и все щёлкает, щёлкает. Газетку ему купить, что ли, под кулёк, а то как-то некрасиво кожурки на асфальт сплевывать. Люди субботник недавно делали все-таки. Чимину же вообще все равно, он шуршит ими, а губы, и без того пухлые, распухли от соли и покраснели. Мину нравится, кстати.

— Иди поцелую, — сюсюкает Юнги.

— Нахуй иди, — отвечает Чимин равнодушно и не отвлекаясь от своего лакомства.

— Да ладно, обиделся?

— Да пошёл ты... Гандон.

Старший смеётся долго, а после достаёт из куртки пачку Camelа да зажигалку янтарного цвета. Берет себе одну штучку и поджигает бумагу.

— Бушь? — спрашивает Юнги, затягиваясь.

Чимин на него смотрит, хмыкая недовольно, а потом убирает семки к себе в карман. Руки, жирные немного от семечек, вытирает об себя, а после медленно подходит, виляя бёдрами. Сам берет сигарету у Мина из кармана, потом пачку засовывает обратно. Подносит вплотную краешек свертка к тлеющей папироске Юнги, а потом вставляет сигарету меж своих губ. Затягивается, пока она потрескивает и смотрит на Мина очень даже равнодушно.

— Не, я вот че не понимаю! — Юнги начинает возмущаться, — Какого хера? Это я должен обижаться, ведь это ты мне изменяешь!

— Не изменяю, — из паковского рта выходят клубы дыма, — контакт налаживаю.

Мин недовольно хмыкает, слыша это.

— Круто налаживаешь, я смотрю.

— Он сцену обещал показать большую. Не то что кабаки, по которым я выступаю.

— Будь благодарен! — требует Юнги, — Если бы не я, то у тебя бы и этих кабаков не было.

— Спасибо. Перед твоими дружками-головорезами петь, — хмыкает Чимин, — конечно, одно удовольствие...

— А ты пой, Чимини, а не смотри на них. Ротиком работай.

— Так я и работаю, — Пак снова затягивается, а Мин вдруг хватает его за шею больно, так, что кислород весь ему перекрывает.

— Ты мне пошути так еще, ты мне, блять, пошути!