Глава 21. Нежный (1/2)
Вадим ходил настороженный, как ощетинившийся еж, но каких-то спонтанных изменений в Кае, ”якорей”, упомянутых Таем, не замечал. Разве что юноша стал уравновешеннее и как-то счастливее. То, над чем так долго бился Тихонов – спокойствие, наконец-то проявило себя в полную силу. Психолог утверждал, что это следствие сдержанных обещаний. Что ушел стресс, вызванный неизвестностью, и начинает по капле проступать уверенность в окружающей среде.
Прогресс двигался медленно, шаг за шагом, но этого хватало, чтобы Кай стал лучше запоминать, легче сосредотачиваться, вдумчивее воспринимать поставленные задачи. Учеба набирала скорость, в голове всплывало все больше изученного в той, прежней жизни. Почти пропали паузы из речи, ушло в прошлое нервное обдумывание ответа. Несколько раз ловил его Вадим на спонтанно произнесенных фразах и не забывал давать понять, что ничего страшного в сказанном на эмоциях нет.
Кай расцветал на глазах, но поведенческих привычек не менял, всячески давая понять хозяину, что всегда послушен, готов выполнить любое желание. На сессиях научился расслабляться не хуже Леля, плавясь в ласке и потираясь о Вадима так, что у того с трудом выходило это игнорировать. С Лелем в этом отношении было проще: его реакция шла на боль, и заставляла Вадима не терять связи с обстановкой. Помнить, что все происходящее – лекарство, разовая акция. И всё равно, грань между действием на благо и собственным желанием едва выстаивала: по Лелю, даже погруженному в боль, плакала кисть художника.
А во что превращалась сессия с Каем вообще было отдельной песней. Стоны юноши, глаза с поволокой, отзывчивость и потребность оставить легкие поцелуи на ласкающих его руках, вызывали однозначный ассоциативный ряд в голове. И только отсутствие естественной физиологической реакции на «сексуальные практики» подчас служило последним рычагом для Вадима, чтобы спуститься с небес на землю и осознать, что именно он творит. Что у него вообще-то есть какие-то там табу. И он, на секундочку, ни разу не тот, кем становился во время вечернего действа на кресле.
На сессии Вадим полностью переключался, влезал в шкуру доминанта и подчас только по ее окончании осознавал, как много себе позволил, как погрузился с головой, как именно выглядят его действия со стороны. При этом каких-то неприятных эмоций, какого-то нежелания исполнять свою роль он не испытывал. Да и как можно, когда такие чистые эмоции текут в воздухе, когда на тебя смотрят такие благодарные глаза? А что доминанту после каждой сессии хочется головой об стенку побиться от чувств, что дерут грудную клетку, так он сам виноват, что трус и с некоторых пор избегает называть вещи своими именами.
Каждый раз, когда мысль Вадима сворачивала в опасное русло, он находил себе занятие и погружался в него головой. Осознавал. Понимал, что бежит. Но был не готов посмотреть на ситуацию честным и непредвзятым взглядом и принять то, что рамки снова раздвинулись, и продолжают раздвигаться куда быстрее, чем за ними поспевает его контроль. Два красивых шейных платка, скрывающие следы от укусов и крепких поцелуев на шеях юношей, смотрели на него с укоризной, периодически напоминая, что от себя не убежишь. Тай и Макс не уставали говорить, что всегда готовы выслушать, чувствуя, что Вадим не все договаривает, но тот не спешил пользоваться щедрым предложением.
Еще одним маячком перемен стала реакция Кая и Леля на посторонних. Когда следующим после сдачи задания вечером Волк заехал с телефоном, Вадим поначалу встретил его на пороге и мялся, не зная как бы так тактично объяснить другу, что приглашать в дом не собирается. Тихое «здравствуйте», раздавшееся из-за спины заставило его передумать. Кай не забыл инструкций для встречи с новыми людьми, и в этот раз не спешил уйти, рассматривая еще одно новое лицо в помещении. Вадим счел это хорошим знаком и пригласил друга в дом, успев шепнуть, чтобы не занимал в комнате кровати и кресла. Новых инструкций юношам выдавать не потребовалось: Кай и Лель поняв, что у хозяина гость, быстро переоделись и дождались, пока Вадим выведет их в зал.
В этот раз оба являли собой образец спокойствия, не паниковали, не дергались, даже смотрели прямо. А вот Алексей сидел как на иголках, откровенно пялясь на двух молодых людей у ног Вадима, подставляющих макушки и плечи под ласковые поглаживания. Тихонова это одновременно и смущало и забавляло. Потому что фраза «ну, ни хуя себе!», что когда-то позволил себе Максим произнести вслух, читалась на лбу Волка неоновой вывеской. Однако, вскоре он пообвыкся, и впервые за последние месяцы друзья смогли нормально поговорить. Обменялись новостями об общих знакомых, поделились планами, потрещали за жизнь. Вадим в тот момент до боли ощущал, как ему этого не хватало. Распрощались тепло. Каю на ушко было велено сказать «до свидания», а спокойный поклон Леля заставил Волка икнуть.
Уже на лестничной клетке, командир серьезно сказал:
– Тяжелое дело ты взвалил на себя, Тихе. Я ни разу не психолог, но вижу до чего эти души доломаны. И прав Джано. Если они хоть как-то после того подвала жить смогут, то тут уже не важно какими методами ты этого добьешься. Удачи тебе, Удача. Бывай! И помни, лично выпорю если в случае проблем позвонить забудешь!
Вадим вернулся в квартиру, не способный сдержать улыбки, щедро выдал юношам ласки за отлично проведенный вечер, впервые за последнее время уснул без тревог. И с тех пор спокойно открывал двери посторонним. Постепенно его подопечные познакомились со всей его группой, разок заезжал по делу Дмитрий Павлович, Тай стал частым гостем. И ни разу встреча не окончилсь чем-то плохим или нервным. У Барсука, правда, слегка перекашивало глаза, пока он наблюдал за перемещениями юношей между комнатами, вызывая у гостеприимного хозяина желание заржать в голос. Но боевик нашел в себе сил воздержаться от комментариев и вопросов.
Шел конец ноября. Примерно через месяц после возвращения Вадима с задания, Кай впал в несвойственную ему задумчивость. Часто провожал наставника взглядом так, что тот чувствовал себя будто под прицелом. Иногда, не отрываясь, юноша подолгу смотрел в окно. С некоторых пор это стало одним из его любимых способов проводить время. В списке любимого сразу за тактильным общением с Лелем. Он устраивался на широком подоконнике в спальне, клал перед собой лист бумаги и бездумно водил по нему карандашом или ручкой. Каракули после выкидывал, а о чем думал – молчал.
Вадим наблюдал, но никаких попыток влезть не делал: мало ли, вдруг Таю работу испортит. Да и непонятно было, что именно действует так на юношу: изменения в природе, которых он давно не имел счастья наблюдать, или какие-то внутренние метания.
Прогулки стали продолжительнее. Лель с лицом первооткрывателя собирал последние опавшие листья, перебирал в пальцах избежавшие детских карманов каштаны и промокшие насквозь, подгнившие желуди. Вадим вспомнил детство и научил его делать кораблики из листьев и поделки из природного материала. Лель внял, но никаких человечков и ежиков мастерить не стал. А вот декорированием готовых поделок из пластилина увлекся не на шутку. В его шкафу теперь стояло множество коробочек с семенами, шишками, ветками… А наставник только поощрял это рвение, помогая пополнять коллекцию.
В конце прогулок они проходили мимо подсвеченных вечерних витрин, и Вадим давал юношам возможность внимательно рассмотреть каждую. Обоих привлекали яркие подсветки и придумки дизайнеров, которые они были готовы рассматривать долгие минуты не отрываясь.
Однажды вечером они решили сменить привычный маршрут и сделать круг по другой стороне улицы. Внезапно Кай насторожился. Повел носом и с интересом осмотрел спуск в подвал старого кирпичного дома. Даже тормознул.
– Кай, что-то случилось?
– Запах… Очень вкусный, наставник, – юноша снова повел носом.
Вадим осмотрел не внушающий доверия вход и раза с третьего заметил мелкую металлическую вывеску. На ней шрифтом «сломай глаза» было выбито: «Цветы. 24». Подтверждая, что за обшарпанной дверью находится именно цветочный магазин, оттуда выплыла дама размером, измеряемым тремя цифрами на весах, с огромным букетом.
– Зайдем?
Внутри приглушенно горели лампы, рядами стояли ведра с цветами, повсюду валялись обрезки стеблей, лент и увядающие листья. Одна-единственная стойка с готовыми букетами позволяла сделать вывод, что флористы здесь не зря получают зарплату. Несмотря на достаточно убогую обстановку, низкие потолки и отсутствие ремонта, лавочка настраивала на покупку: цветы смотрелись как будто только что сошли с картины. Свежие, с плотненькими бутонами, без блесток и краски – эту современную тенденцию Вадим не выносил, искренне не понимая зачем уродовать то, что природа создала совершенным. Разнообразие сортов также впечатляло.
– Кай, тебе нравится?
Юноша кивнул, не в силах ответить. Создавалось впечатление, что его органы чувств находятся в полном разладе – глаза стараются бежать каждый в свою сторону, а нос так вообще в третью. Из-за прилавка к ним вышла худенькая продавщица.
– Добрый вечер. Вам букет?
Вадим внимательно посмотрел на Кая.
– Пока не знаем точно. Сейчас молодой человек определится, и тогда мы к вам обратимся.
То, что они не уйдут из подвала без покупки, Вадим уже не сомневался. Кай посмотрел на него вопросительно и, получив одобряющий кивок, разулыбался, и пошел ходить вдоль ведер. Искомое нашлось быстро.
– Наставник, – позвал он, указывая на ведро с какими-то кустиками с яркими малиновыми цветами, на неопытный глаз Вадима схожими с большими колокольчиками.