Глава 43. На взводе (1/2)

Ярослава чувствовала себя как никогда паршиво. Она оставила Наташу. Бросила на произвол судьбы один на один с Яхонтовым. Без поддержки: на Адама рассчитывать не приходилось, Рита ничего не знала, а сама Ярослава была далеко.

Её только-только немного отпустило после неудачного слушания. И тут же накрыло вновь осознанием, что она – никудышная наставница. Как стражница родной земли тоже не удалась. О материнстве и говорить нечего. А теперь Наташа в опасности. И ко всему прочему ещё и беременная.

Ярослава сразу почуяла изменения в Наташе, но не стала ничего говорить. У девочки и так наступили непростые времена, нечего лезть со свиным рылом в калашный ряд. Конечно, можно было бы сказать, что Адам ― не лучший отец, но не Ярославе говорить о том, какой отец лучше. Её мать выбрала Ростислава Бабогурова, она сама ― Мишу Генриха.

Ярослава откинулась назад и прилегла на толстый узбекский ковёр, который привезла из одной экспедиции. Закат играл пылинками в воздухе пустой, по-аскетически обставленной квартиры, касался ритуальных масок народов Африки ― водилась у Ярославы такая слабость. Инессы не было: она ошивалась где-то вместе с Айвазовым. Хорошо хоть не мутаборила во всех подряд, накупив со стипендии безоаров. До Ярославы доходили фотографии из колдосети, как дочь развлекалась в Новосвирьске, превращаясь то в Клеопатру, то в Дейнерис Таргариен.

― Ульгэн, помоги, отэц! ― пробормотала Ярослава. ― Хорошо, что дэти нэ дома.

― Дома! ― негодующий голос дочери, оскорблённой в самых лучших чувствах, разнёсся по квартире. ― Ты, мама, так увлеклась курилкой и разговорами с Наташей, что даже нас не заметила! ― Инесса выпорхнула из кухни и осуждающе поглядела на мать, сложив руки калачом на груди. За её спиной маячил мрачный, как грозовая туча, Айвазов.

― И давно вы знали, кто мои родители? ― обвиняюще произнёс он. ― Давно знали, кто я? Из какого рода?

― А ты откуда знаэшь, что случилось с твоими родитэлями? ― Ярослава не стала скрывать свою осведомлённость и решила поговорить с пацаном «по-мужски». ― Всэ знают, кто убил Всэслава Бабогурова и Ачи Айвасэда. Только вот никто нэ в курсэ, что их сын выжил!

― Я всё помню! ― разъярился Айвазов. От гнева татуировки проступили даже на его лице, а Ярославе стало невыносимо тяжело дышать. ― Я в три года умел бросать аркан так, чтобы поймать оленя! И отлично помню, как бабка Умси выкидывала меня во время аргиша, как прилетал отец, и как явились скачущие блохами шаманы с двумя вихрями, один из которых был больше стойбища! Так что да, я знаю, что случилось с мамой и отцом. И имя того, кто их убил. ― Чёрные глаза яростно сверкнули, сузившись щёлочками. ― Мне мой опекун рассказал. Всеволод Тиронов.

― Так и знала, что Сэвка нэ смог убить рэбёнка, ― тихо произнесла Ярослава. ― Гдэ ж он тэбя прятал?

― Вэздэ, ― запальчиво произнёс Айвазов, передразнивая. ― И помог съездить на Качурку в августе. Я там с бабкой повидался. Она меня прогнала, а я поклялся, что отомщу убийце моих родителей и стану частью народа эрси! Раз уж никого у меня больше нет. ― Он замолчал, а Ярославу точно ножом по сердцу резанули.

«Есть у тебя кто-то. Перед тобой стоят», ― хотелось сказать, но она не посмела. Слишком свежи были воспоминания о казни брата и видение об умирающей родами дочери.

― И как ты собрался мстить Яхонтову? ― усмехнулась Ярослава. ― Придёшь и скажешь: «Дядя Мал, можно я вас убью? Только вы не жульничайте!»

― Я разберусь, ― буркнул Айвазов. ― Лично разберусь. Один. ― Он развернулся и тенью выскользнул из квартиры, хлопнув дверью.

― Зачем ты его отпустила? ― напустилась на мать Инесса. ― Он же покалечится, пропадёт!

― А что, я могла нэ пустить эго? ― устало произнесла Ярослава. Ведовских сил хватало с избытком, но простые человеческие истончились, придавленные чудовищным грузом горя и ответственности за блудного племянника. ― Много я тэбя нэ пускала?

― Я ― другое, ― мотнула головой Инесса, присаживаясь на ковёр рядом с Ярославой. ― Мне… мне страшно за Илью! ― Дочь заглянула матери в глаза. В серых очах, так напоминающих взором Генриха, плескались беспокойство и неуверенность. ― Мне кажется, что в «Лосиной Курье» на Холодном Плёсе он поймал проклятие чёрного шамана Харыысхана.

― В смыслэ? ― нахмурилась Ярослава. ― Что вы там натворили? ― Ледяной кулак сдавил рёбра. Чувствовала она, что не с добром вернулся Айвазов с той злосчастной карательной прогулки к писанице.

― Мы с твоей полянки грибов хотели набрать, ― призналась Инесса. ― И тут гроб на соснах увидели. Ну я и взяла Илью «на слабо», что он ссыканёт туда лезть. А он возьми залезь! ― Дочь виновато потупилась. ― И как-то там он неудачно гроб открыл, что на него просыпался чёрный прах оттуда! Как облако поднялся. И мне на секундочку показалось, что Илья тогда сам не свой стал. Старше, одетый в кыырар танас<span class="footnote" id="fn_30671707_0"></span> якутского ойууна. ― Она примолкла и выжидательно поглядела на мать.

― Что ж ты раньшэ мнэ нэ сказала! ― простонала Ярослава. ― Я бы до встречи с Эрликом узнала, что Айвазов в прошлой жизни был Харыысханом! И что айнов чёрный был Бабогуровым! Что за род такой, все дети у них не такие?

― А ты знаешь кого-то ещё из снежных воронов? ― Инесса с подозрением посмотрела на неё.

― Всэслава знала, ― коротко отозвалась Ярослава. ― Отца Айвазова. Вэликий был учёный.

― Не будешь гнобить Илью, таким же станет, ― беззлобно буркнула Инесса, неловко коснувшись плеча матери. ― Ты умеешь учить.

Ярослава тихонько улыбнулась и пожала пальцы дочери. Даже Сева Тиронов пошёл против Вия, укрыв сына Всеслава, а она не могла признаться Айвазову, что они не чужие. Ярослава не очень хорошо знала Тиронова, но слышала, что тот стал Стрыем<span class="footnote" id="fn_30671707_1"></span> Невгорода и вообще хороший тренер молодых ветрогонов-спортсменов. Вот только Айвазов явно не поддавался педагогическому таланту Тиронова. Или Сева его просто жалел.

Её мысли прервал сигнал смартфона: звонила Рита, тут же, как только Ярослава взяла трубку, выложившая жутковатую историю о её встрече с подиями. И том, что она ― птица Сирин, служительница Ульгена.

― Рит, ― тихо произнесла Ярослава. ― Ты в Баляснэ. Помоги. Айвазов поэхал убивать Яхонтова.

***</p>

Наташа стрелой залетела в ванную и просидела там так долго, что вода успела остыть, но она этого не чувствовала. Хотелось уничтожить прикосновения Яхонтова, смыть густой удушливый медовый запах, которым, казалось, пропитались волосы. Наташа чувствовала себя пчелой, отчаянно защищавшей улей, но прилипшей к сотам и проглоченной бесцеремонным медведем, разорившим гнездо, как полноправный хозяин тайги.

Наташа надеялась спрятаться, закрыться, но понимала, что нигде в Балясне не сможет быть в безопасности. Яхонтов знает о ней, помнит и желает. И Наташа не может ничего с этим сделать. И защитить её некому.

Тяжкое, скрученное комом в груди чувство подкрадывающейся беды затопило Наташу, и она поняла, что замёрзла. Хотелось оказаться в надёжных объятиях, услышать, что всё будет хорошо. Боже-Стрибоже, Земля-Матушка, помогите выстоять!

— Наташенька! — Осторожный стук в дверь заставил вздрогнуть от неожиданности. Адам был в Департаменте, когда Наташа пришла домой, и она, обуреваемая тревогами и мрачными мыслями, не услышала, как он вернулся. — Всё хорошо? Яхонтов тебе ничего не сделал?