Глава 31. Сирин и свечи (2/2)

― Я ― это ты, ― ответила другая. ― Твоё второе я, то начало, которое ты глушишь песнями и спиртом. Я то, с чем ты остаёшься, когда уходишь покурить, с кем засыпаешь одинокими ночами и кого слышишь в поле. Я то, что скрыто в тебе. Я ― Сирин.

― Дима умер, ― произнесла Рита. ― Я хочу увидеть его свечу. ― Откуда-то пришла уверенность, что ей дозволено не просить, а приказывать.

― Вот она. ― Рыжие волосы Сирин заливали капли злата с нимба. ― Смотри.

Рита посмотрела туда, куда указала птица. Погасшая свеча стояла в луже не успевшего застыть воска, а над фитилем вился едва заметный дымок. Рита наклонилась ближе и увидела, как огонёк догорает на кончике фитиля. Сирин не говорила ничего, но Рита поняла, что надо делать. Она провела пальцами по лицу, собирая слёзы, смешанные с золотой пылью нимба, и поднесла руку к свече. Капля упала на фитиль. Миг, и свеча вспыхнула. Всё же не зря Рита выбрала тогда своим покровителем Бога-Солнце… Зажигающего.

― Маргарита. ― Раздавшийся над ухом голос заставил вздрогнуть и открыть глаза. Она сидела, прислонённая к стене, в расстёгнутой кофте, а в носу ощущался резкий запах аммиака. Рита моргнула и сфокусировалась на медсестре скорой, склонившейся над ней со склянкой нашатыря. ― Как вы себя чувствуете?

― В-всё н-нормально, ― произнесла Рита. Её трясло. Она валялась в обмороке и всё пропустила. ― Где Дима? Он жив?

― Да, ― кивнула медсестра. ― Хотите поехать с ним?

― Я ему не родственница, но я поеду. ― Рита поднялась. ― Я, чёрт возьми, за него отвечаю! ― Не хотелось думать, перед кем. Она ещё раз вдохнула нашатыря и, держась за стену нагнала санитаров, которые несли на носилках Диму.

― Милая? ― Дима чуть приоткрыл мутные глаза. ― Милая, это ты? ― Его бледные губы почти не шевелились. Он попытался приподнять забинтованную руку, но силы оставили его. Должно быть, ему пригрезилась покойная жена.

― Нет, Дима, ― Рита не собиралась врать, ― это я ― Маргарита. Ритка-Два-Стакана.

― А я думал ― моя милая. ― В голосе Димы проскользнула обречённая усталость. ― Но я рад тебя видеть, Рита.

― Послушай, Дима, ― быстро заговорила Рита, беря его холодные пальцы в ладонь. ― Твоей жены больше нет. И убивая себя, ты её не вернёшь. У тебя есть дочь. Живи ради неё. В память о любимой. Она бы этого хотела. И о себе не забывай. Женись, роди ещё детей.

― Спасибо, ― прошептал Дима. ― Щекотно. Перья твои щекочут.

― Какие перья? ― Рита недоумённо посмотрела на него. Холодок пополз по рёбрам: она в отключке видела… себя? Сирин? Сирин её считал только один человек. Женя. Евгений Лащенко. Тот, кому она не позвонила. Дура.

― Бредит, ― пожал плечами санитар.

― Да, ― согласилась Рита. ― Бред какой-то.

***</p>

июль, 2021 год, «Лосиная Курья»</p>

― Кто такой Гасящий? ― Из воспоминаний Риту выдернула прогоревшая до фильтра сигарета. Чёрт, она и забыла, как больно огонёк обжигает пальцы!

― Об этом лучшэ расскажут духи природы и подии. ― На лице у Ярославы было написано, что она устала объяснять прописные истины. Но отвечала она спокойно. ― Тэ подии, которыэ зэмныэ колдуны. Прости, я мало про них знаю. Но вродэ Гасящим они зовут Эрлика.

Рита поглядела в огонь, полыхавший в буржуйке и пожиравший берёзовые поленья. Огонь нельзя тыкать металлическими предметами, нельзя с ним грубо. Совсем как с пламенем свечей в гигантской пещере… Где? В нижнем мире? На границе сна и яви? Рита не знала, но чувствовала, что знакома с тем, кто знает.

Вадим Ильин. Тот, кто называл себя Лешим и на самом деле был им. После их расставания Рита предпочла не помнить многое. Не потому что было больно: Ильина она отпустила поразительно легко и забыла о нём, словно его и не случилось в её жизни. Точно кто-то приглушил воспоминания, отвёл взгляд, постарался, чтобы они стали несущественными. Интересно, что за травы заваривал Ильин-Леший в ту тёплую раннюю весну, что они провели вместе уже просто как друзья? После конца лета две тысячи одиннадцатого года и зимы наступила пряная, пахнущая талой водой и землёй весна, неделю которой Рита провела на научно-исследовательском стационаре БГУ «Тайга». И там высокий рыжебородый Леший рассказал ей под хмельком историю райской птицы Сирин и простого человека, осмелившегося запросить у околобожественной сущности больше, чем мог себе представить…

― Ты так мало рассказываешь мне о той, другой жизни. ― Рита сидела на нарах, скрестив ноги, и смотрела на Лешего, задумчиво курившего в дверном проёме свою любимую «Балканскую звезду». ― Понимаю, это не моё дело, тайна, но всё же… любопытно, что там, за гранью…

Она и правда не привыкла лезть в душу и расспрашивать о том, что люди говорить не хотели. Но сейчас особенно остро чувствовала, что эти тайны касаются и её тоже. Ведь она и так почти не помнила многие события, которые, казалось, лишь на шаг отделяли её от того, чтобы всё понять. Иногда у Риты возникало ощущение, что Леший её чем-то опаивает. Например, что случилось во время прогулки на луг, за которым, Рите померещилось в густом тумане, маячил чей-то причудливый, будто сплетённый из стволов деревьев, дом…

― Хочешь сказку об исполнении желаний? ― Леший повернулся к ней и глянул из-под густых огненных бровей смешливым и пронзительным взглядом светлых, до краёв наполненных золотом и зеленью глаз. И добавил: ― Ты подстать этой весне, Маргарита.

― Влажная и невечная? ― усмехнулась она, рассеянно перебирая гитарные струны. Что петь, Рита не представляла. Похоже, Лешему она успела сыграть весь свой репертуар.

― Бесконечная, ― улыбнулся Ильин удивительно белыми зубами. ― Только для того, кто действительно поймёт тебя.

― А ты не понимаешь?

― Я много знаю, и оттого мне порой печально. Да и говорил: не для тебя я. Но ты будешь слушать?

Рита кивнула, ощущая предвкушение. Сердце стукнуло особенно быстро, в то время, как Леший неспешно начал:

― Один дровосек спас дитя птицы Сирин. Вместо того, чтобы попросить золото и славу, он пожелал видеть то, что ярче солнца и чего не видел никто на земле. И оказался в огромной пещере, где горело множество свечей.

При упоминании свечей в пещере Рита почувствовала, как холодная волна захлёстывает её смесью восторга и ужаса. Она был там лишь однажды, но казалось, что какая-то её часть летала под бесконечными сводами тысячи человеческих жизней.

А Леший продолжал рассказывать:

― Это были жизни. Горит свеча ― жив человек. Ну а погаснет... И дровосек захотел увидеть Гасящего. Сирин, конечно, отговаривала его, но дровосек настоял на своём. Он оказался в темноте и понял, что ослеп. Потому что на смерть, как на солнце, во все глаза не глянешь. В итоге он стал делать людям предсказания, а также умел врачевать наложением рук. И когда его спрашивали, как он может знать, когда кто умрёт, он неизменно отвечал: «Я вижу Гасящего».

«Сирин тоже видела Гасящего. Сирин, не я». ― Рита отпила из жестяной кружки сладкую душистую медовуху. В голове было поразительно ясно, вставать и идти куда-то не хотелось.

― Тот-Кто-Гасит-Свечи никогда ничего не делает даром, ― помолчав, произнёс Леший. ― Вот и дровосек поплатился за свою дерзость.

Она ведь всегда знала, что Ильин ― Леший… Стоило Рите вспомнить эти слова Ильина, как страх осознания затопил её, заставив выпрямиться и податься к Ярославе с вопросом:

― Ты сказала, что Адам видел Кощея? Получается, он, как тот дровосек в легенде, увидел Гасящего?.. ― Она быстро пересказала Каргиной легенду Лешего.

― И наш Адам тожэ наказан за тупость и дэрзость, ― пробормотала Ярослава. ― Сдаётся мнэ, что он тэпэрь можэт видэть нижний мир…

― Пусть только сильно не зазнаётся. ― От звука голоса Ильи Рите стало неловко. Она поглядела на парня, который, постучав для вида, походкой краба подошёл к Каргиной. Илья упорно старался не смотреть на Риту, отводил взгляд, но у него получалось плохо. Не краснеть ― тоже. ― Ярослава Ростиславовна, ― буркнул он, ― этот… Добренький Вечерочек сказал взять чёрную косточку. Просил вам передать.

― Выход один ― варить, ― кивнула Каргина. ― Что-то эщё?

― Что может чёрная косточка? ― Илья внимательно смотрел на Ярославу, и в его интонациях ощущались деловитость и глубоко запрятанный страх.

― Всё.