Глава 17. Гороскоп Козерога (1/2)
***</p>
декабрь, 2020 год, Балясна</p>
«День полон интересных встреч и подходит для посещения мероприятий. Не исключены романтические увлечения, причём новые чувства могут развиться стремительно. Деловая активность снижена, но в конце рабочего дня могут поджидать приятные сюрпризы».
Наташа фыркнула и снова открыла таблицу с перечнем видов растений, произрастающих на месте будущего ложа Подбалясненского водохранилища, ставшего камнем преткновения для экологов, федеральных политиков и губернатора. Гороскоп бодро и безбожно врал: ничего из названных приятных неожиданностей с Наташей случиться не могло.
― И кто эту фигню пишет всё время? ― пробормотала она, зачем-то возвращаясь к гороскопу и вчитываясь в явно насмехавшиеся над ней строчки. ― Мадам Кармелита! Как это убого! А ещё говорят, что в Новый год сбываются желания. Интересно, чьи? А, мадам?
Она понимала, что выглядит глупо, сидя тридцать первого декабря ровно до конца рабочего дня, в то время как остальные сотрудники отдела охраны природы благополучно свалили домой готовиться к празднику. И только Наташа разговаривала сама с собой в пустом кабинете в потёмках: свет включать не хотелось, а за окном сгущались столичные сумерки.
― Романтика, отношения…
Наташа уже видела эту дорогу и знала, куда она ведёт. В никуда. Все её отношения заканчивались ничем. Первая любовь ― одноклассник Валька, — пришёл из армии другим человеком, хотя Наташа честно ждала его два года. У них с Валькой не осталось ничего общего, и Наташа пошла дальше. От злости на Вальку ли, или из-за странной симпатии, она решилась на отношения со своим научруком Мейером. Ей нравилась его харизма, Наташа долго ждала, когда же он сделает первый шаг. Если бы Мейер не поцеловал её апрельским вечером на кафедре ботаники, Наташа сама бы соблазнила его. Они встречались до её защиты, но Наташа понимала, что наступит конец. Она не собиралась в аспирантуру, чувства к Мейеру то разгорались, то утихали, а жить с осознанием, что тридцать семь лет разницы в возрасте никуда не денутся, Наташа не смогла. Она видела, как другие могут, но сама оказалась слишком эгоистичной и слабой, чтобы превозмочь эту боль. И порой ненавидела себя за это.
А потом появился Егор, и Наташа подумала, что вот оно ― счастье, а потом застала его с коллегой. Егор стоял на коленях и уверял, что этого не повторится, но Наташа без сожалений, с дымящейся дырой на месте сердца, вернула жениху обручальное кольцо, а заявление так и осталось висеть на рассмотрении в ЗАГСе. Наташа не стала его отменять, а что делал Егор, ей было всё равно. Это сейчас он извинялся перед ней и бился лбом о землю, а потом всё вернулось бы на круги своя ― к ревности и нытью.
Одногодка, взрослый мужчина и Егор, бывший на год младше Наташи. Всё разрушилось и пропало. Этот год точно был для неё самым несчастливым за все двадцать пять лет жизни.
Вздохнув, Наташа поднялась и вытащила из холодильника остатки торта. У неё позавчера был день рождения, торт успел подсохнуть, но ей было всё равно. Она со злостью воткнула ложечку в бисквит с коньячной пропиткой и фруктами, будто тот был врагом.
Торт застрял в горле, а Наташу захлестнули эмоции: разочарование, серость бытия, неопределённое будущее и тянущее, взрезающее рёбра ощущение, что ей хочется, чтобы гороскоп сбылся. Что есть где-то человек, любимый, который ей небезразличен. Как и она ему.
― Я не хочу больше рефлексировать! ― давясь бисквитом, произнесла Наташа. ― Я не хочу чувствовать что-либо. Я устала от этого.
― От чего, Наташенька?
Этот голос пронзил темноту кабинета, подобно лучу света. Острому, яркому, отдающему хрипотцой от выкуриваемых сигарет и вызывающему неясную тревогу, будто что-то происходило, но не удавалось понять, что именно.
Наташа быстро глянула в зеркало, проверяя, не сбились ли уложенные светло-русые кудри. Из отражения на неё глянула красивая, но замученная Нехлюдова. Большие очки в чёрной оправе скрывали тщательно замазанные тени под малахитово-зелёными, слишком круглыми глазами.
― Адам Евгеньевич! ― Наташа старалась говорить внятно и поспешно стряхнула крошки с розового с золотой вышивкой платья. От заедания стрессов она начала полнеть, но наплевать. ― Вы уже вернулись из командировки? Как съездили?
― Видел, как лось бежал по снегу, не проваливаясь. ― Антонов расположился за своим столом и снял тёплое пальто, а Наташа ощутила, как её окутал запах мужского парфюма, освежителя для салона машины и смолянистой хвои. ― А ещё по следам и с помощью живоловок обнаружили много интересных зверей. В девяностых-то, когда ложе водохранилища впервые подготавливали, университетские зоологи дальше винной лавки в Лосевке не ходили.
― Вы слишком строги к ним, ― улыбнулась Наташа, вспоминая преподавателей кафедры зоологии позвоночных. Те умели в отношения на рабочем месте… О чём она только думает!..
― Не слишком! ― отрезал Антонов, наливая кофе и бросая на стол пачку вишнёвых «Captain Black». Наташа усмехнулась: такие сигареты курила её подруга, сумевшая сохранить неравные отношения. Наверное, потому что любила. А Наташа… ― Много разного происходило в университетских кулуарах и не всегда хорошего. Не ленились бы и участвовали в грантах, всё хорошо было бы, не пришлось бы нам сейчас всё заново изучать. Это я про тех, кто со старых времён остался, а таких только Мейер с Вадиком Ильиным. Этот всё время себя Лешим называет, больше всех «Тайгу» любит. Что мешало подаваться на гранты? А сейчас мы с тобой борись с водохранилищем…
― Хотите торт? ― Наташа не всегда хорошо относилась к зоологам, но не ругала, предоставляя это Антонову. Он, зная их со своего студенчества, имел на подобное больше прав.
― Спасибо. ― Адам Евгеньевич съел кусочек торта и, зачем-то нацепив на нос очки, хотя работать явно не собирался, произнёс: ― Курить хочу, а на улицу идти лень. Не могу бросить, хотя у нас в лаборатории курю только я. Все уже оставили эту привычку, а я не могу отказаться от части жизни. Выйти с кружечкой кофе на балкон и покурить. А как ты бросила, Наташенька?
― Я особо и не начинала. Пыталась в «Тайге». Но мне не понравилось.
Наташу передёргивало, когда Антонов называл её «Наташенька». Было в этом что-то отечески-заботливое и в то же время неуловимый оттенок восторженности. Словно Наташа была чудом, которое Адам Евгеньевич по счастливой случайности может называть ласковым именем. И снова её понесло не в ту степь…
― На научных стационарах все пытаются начать курить, ― отозвался Антонов, доставая сигарету. ― Я так и начал. Мне было девятнадцать, когда я впервые приехал в «Тайгу». ― Наташа обратилась в слух. Ей нравились истории Антонова о том, что было в университете, безумно хотелось узнать больше, ведь иногда он рассказывал о себе. ― В самом конце восьмидесятых стационар только-только заложили: надо было исследовать местность под затопление, узнать, что же мы потеряем, если водохранилище будет. Начальницей нашего Департамента тогда была великая женщина, мать нынешнего губернатора. Сильная, волевая личность, мы все в неё влюблялись, ― Антонов усмехнулся, а Наташа почувствовала укол в грудь. ― Ты почему ещё на работе?
Вопрос поставил в тупик. Но не успела Наташа ответить, как Адам Евгеньевич произнёс:
― Как будешь встречать Новый год?
С этим было проще.
― Напьюсь, ― честно ответил Наташа. И вдруг выпалила: ― Всем нужна моя сильная часть личности, не целая я, а лишь то, что приводит к победе! Любой, в том числе и достижение личных интересов другого человека. Егор-то почему со мной встречался? Потому что я могла сделать за него документацию. А зачем я нужна всем в отделе? Потому что со мной можно бороться с водохранилищем. И я одна без истерик хожу на ковёр к губернатору.
Она понимала, что несла чушь. Даже напиваясь до чёртиков, Наташа никогда не болтала. Всегда умела замолчать. И была наглой, когда того требовали обстоятельства. А губернатора на самом деле боялась наравне со всеми. Наташа поёжилась. Каждая встреча с губернатором казалась ей, обладательнице ведовской фамилии, маленьким аутодафе. Ничего тотально плохого в губернаторе не было ― политик как политик, ― но от одного взгляда его обсидиановых глаз становилось жутко. И поэтому Наташа была уверена, что федеральные власти одобрят отказ от строительства водохранилища. Губернатор явно и их пугал, точно был демоном во плоти.
― Ты устала, ― внимательно глядя, выслушал её Антонов. ― Устала, Наташенька.
― Да, я устала, ― произнесла она, но легче не стало. Слова и чувства горячими углями ворочались в груди. ― Я устала по кускам отчуждать саму себя. Вам когда-нибудь казалось, что часть вас оторвалась и осталась в прошлом? А сшитые края никак не сходятся?
― Да, ― тихо, будто хотел сказать быстрее, ответил Антонов. ― Когда моя жена умерла.
Наташа помнила. Два с половиной года назад умерла Элеонора Эдуардовна. Адам Евгеньевич тогда пошёл вразнос: взял отпуск за свой счёт и запил. Звонил несколько раз Наташе и просил отвезти его домой. Как будто это было мгновение назад, в воспоминаниях пронеслось:
― Наташенька, забери меня из «Атамана».
Она брала корпоративную машину и ехала в ресторан «Атаман», поднималась в отделанные под императорские палаты залы и уводила пьяного в хлам Антонова. Он никогда не приставал к ней и не блевал. Наташа могла не забирать Антонова, но не хотела оставлять его одного. Да и гороскопы мадам Кармелиты в эти дни становились хаотичными и предсказывающими непонятно что. Наташа в них не верила, но читала со студенчества. Ничто никогда не сбывалось, но порой предсказания становились удивительно добрыми и обнадёживающими, словно мадам Кармелита и правда знала, как дерьмово у Наташи на душе и в жизни.
Наташа не нашла ничего лучше, как замолкнуть, тенью проскользнуть к Антонову и коснуться кончиками пальцев его плеча. Ступни обдало холодом: она сняла туфли, а в сапоги так и не переобулась.
― Твой бывший ― Егор, ― конечно, ущербная скотина, ― вдруг произнёс Антонов. ― Вспомнил, как он выкинул из квартиры твои вещи, даже не вызвав тебе такси. Я был с ним в командировке. Он начал что-то говорить про свою бывшую ― тебя. Я послал его нахер.
― Егор ― та ещё гнида, ― кивнула Наташа. Любовь ушла, осталась обида. И чувство абсолютной ненужности кому бы то ни было. Кто бы мог подумать, что лихая и придурковатая певичка-гитаристка Наташка Нехлюдова может страдать. ― Спасибо, что тогда приехали за мной.
― Я бы приехал за тобой куда угодно, ― отозвался Адам Евгеньевич. ― Что ты читаешь? ― Он указал на открытую вкладку. ― Ты веришь в гороскопы?
Наташе стало стыдно и неловко. Позор-то какой: начальник узнал, что его менеджер от науки Нехлюдова увлекается эзотерикой.
― Гороскоп Козерога от мадам Кармелиты каждый раз, когда у меня в жизни происходит дерьмо, говорит, что всё будет хорошо, ― произнесла Наташа.
Она хотела пару раз рассказать кому-нибудь в отделе об этой странной закономерности, но что-то в самом дальнем уголке сердца останавливало. Будто эти добрые предзнаменования были только для неё. Но сейчас Наташа почувствовала, что с Адамом Евгеньевичем этой тайной поделиться можно.
― Чудеса да и только, ― усмехнулся Антонов. ― Вот что, Наташенька. Я сейчас пойду покурю, а ты пока сбрось с моего компьютера списки видов растений и животных по притокам Темноводной. Университетские там работали, но я им не доверяю. Проверишь сама и скинешь мне с правками, пожалуйста. А как приду, отвезу тебя в какой ты хотела ресторан. Хорошо?
Наташа кивнула и присела за компьютер Антонова. Рабочий стол был завален папками и отдельными файлами, но она без труда нашла нужный. Пока на флешку скидывался весь массив данных, Наташа рассеянно смотрела на названия других файлов.
Миг спустя сердце подпрыгнуло так сильно, что похолодели руки. Взгляд зацепился за знакомое сочетание слов, которого у Адама Евгеньевича на компьютере просто не должно было быть. «Гороскопы мадам Кармелиты». Трясущимся пальцем Наташа ткнула на открытие папки.
Там были все гороскопы за последние три года. Три года, что Наташа после практики на четвёртом курсе работала в Департаменте. И были другие предсказания. Ещё неопубликованные ― за январь и кусок февраля следующего года. Наташа быстро открыла первый попавшийся отчёт и через мгновение сглотнула: всё сходилось. Общее построение фраз, словечки ― всё, по чему она с ходу отличала отчёты Антонова от других, ― было в предсказаниях мадам Кармелиты.
― С Наступающим, Наташенька. ― Она крутанулась на стуле, поднялась, и в руки ей лёг благоухающий букет тёмно-алых роз. Антонов стоял перед ней, а Наташа была едва в силах выдавить растерянное:
― Спасибо!
Ей сто лет не дарили цветы. Она, как ботаник, жалела нецелевую трату растений, а Егор и Мейер поддерживали её в этом. Но сейчас, держа в руках большой букет роз и вдыхая дивный сладкий аромат, Наташа чувствовала, как ей приятно.
― Можно, я тебя поцелую? ― спросил Антонов тихо, наклонившись к самому её лицу, так, что Наташа ощутила его вишнёво-табачное дыхание с нотками фруктов. Он же ел торт...
― Да, конечно, ― выдохнула Наташа, чувствуя, что ноги отказываются держать. Словно она снова была девчонкой, когда Валька впервые поцеловал её. Вот только Наташа не помнила лица своего первого парня, а только смотрела в сияющие в полутьме зелёные глаза Антонова.